Бог, справедливость и Наташа

Четвертый десяток уже пошел. Дети: меньшой  три года и старшей тринадцать уже. Красивая.
Жена как у любого есть. Ее Ольгой зовут. С характером, но любящая и верная, а главное — все при ней имеется. И перед и зад, а большего и не надо, как мне кажется. Денег зарабатываю немного, но на хлеб с маслом хватает. Все хорошо в общем, за одним исключением.

Я не верю ни в бога, ни в справедливость, мне человеку честному  лукавить и недоговаривать трудно, а в моих рабочих кругах есть люди серьезные, они не понимают и злятся, говорят, что не правильно это. «Закона ведь их два —  людской и божий. А как с тобой дело вести, если ты в божий закон не веришь?»

До неверения в справедливость им дела нет. От того, что все знают — жизнь вещь несправедливая. У кого девушка любимая ушла к богатому мужику, когда тот студентом голодным был; кого 90-е в кредиты залезть заставили; кому за хапку 12 лет дали, когда семь дают за мокруху; кому просто не везет по жизни — светлая голова, а чем заняться не знает, так и трепыхается, как говно в проруби.
И каждый  прочувствовал или прочувствует на пути своего бытия несправедливость, для момента непосредственно "прочувствования" даже слово придумали — «взросление».

У нас как было, если родители путевку в лагерь не выбили, то либо шатайся по городу и собакам хвосты крути, либо поезжай в деревню, пока бабушка и дед не отдали душу праотцам. Мне тогда 15 было, уже вроде не малый, но родители мои - интеллигенция, дорожили мной и не могли позволить мне курить сигареты, пить пиво и набивать синяки в непосредственной близости от нашей уютной квартиры.
От того, в добровольно-принудительном порядке меня командировали в село. Когда твое дитятко приобщается к допингу взрослых вдали от отчего дома,  оно легче переносится, ведь никакого спроса с родителей нет, они это дело не контролируют. Превентивная педагогика  слабая сторона любого советского взрослого.

В селе за редким исключением было хорошо. Иногда некоторые из местных ребят меня задирали, мы так и разделялись в компаниях:  приезжие из города  в одной кучке, а местные пацаны  в другой. «Деревенские» понятное дело сильней и жестче большинства городских, впитали гены лучших людей: колхозников, бывших солдат, запойных алкашей и лесорубов.

Когда тебе меньше четырнадцати, ты однозначно в выигрыше от подобного происхождения, лучшие полянки и дикие пляжи  твои, самогона больше сдюжишь, а любого обидчика можешь поколотить, потому что ты — детина без царя в голове и метр восемьдесят ростом.
Но  по достижению славных лет, когда половое созревание набирает наиболее активные обороты, подобные атрибуты значат не так много. Успешен тот - с кем ходят девахи и у кого есть мотоцикл. Но второе важно только потому-что сельские девочки любят парней на мотоциклах.

У «городских» не было мотоциклов, но их выгодно отличали аккуратные прически, более презентабельный внешний вид, знание актуальных анекдотов и отсутствие печати фетального алкогольного синдрома на лицах.
Для юных дам, симпатия которым поступает, в подавляющем большинстве случаев, через два органа чувств: уши и глаза, эти качества были как манна небесная блуждающим в пустыне евреям.

От великого и всеобъемлющего чувства любви все и происходит в этой истории (как и в подавляющем большинстве историй).
Тем жарким летом на меня положила глаз Наташа - широкобедрая, белокурая и не совсем глупая. Совру, если скажу, что она мне не понравилась. Скажу больше, я влюбился. В советской деревне  женская красота была обычным делом, но сочетание некоего подобия ума и хорошего внешнего вида делали молодую леди главной партией на ближайшие несколько десятков километров.
Во-первых, подобные девушки, очень долго остаются непокоренной вершиной, что пробуждает спортивный интерес молодых людей, а во-вторых два полезных качества (красота и ум) лучше, чем одно.

Мы много гуляли, обнимались и даже целовались в щеку, все шло неплохо. Пока по деревне не поползли слухи о том, что городской врачевскую дочку  обесчестил. В бане, на сеновале, вечером на речке, звучало куча интерпретаций и будь хоть одна из них правда, я был бы рад и удовлетворён, но к моему сожалению это была ложь. Ложь эта делала моей возлюбленной больно, она ходила грустная и надутая, несмотря на то, что мы оба знали правду. И от этого становилось печально мне.

Под конец июля мне приходила пора, уезжать восвояси, и я старался больше времени проводить с Наташей, поэтому каждый день ходил до нее, а после мы прогуливались  где-нибудь на окраине. В тот раз ее не оказалось дома, в придачу мной был пойман злобный взгляд ее матери, который свидетельствовал о том, что неприятные сплетни дошли и до ее родителей. Вышагивая по улицам (не в лучшем расположении духа), с целью застать Наталью с подругами или с кем-то еще, вышел к полям — месту, где по вечерам время от времени собиралась местная молодежь.

Картина предо мной предстала сугубо непонятная (на тот момент), Наталья сидела на заборе и плакала навзрыд, рядом были две ее подружки, а чуть поодаль крутилась тройка деревенских, то и дело отпуская комментарии в духе: "Да ему пиздец, Натаха" и "Мы его разъебем".
Прикупив, что дело мутное, я не без опаски приблизился к ребятам. Едва завидев мою физиономию, мне кажется, каждый из них обрушил на меня шквал непонятных мне обвинений во лжи и роспуске порочных слухов.

Переносясь в тот день, вспоминаю как, зареванная Наташа говорила: "Уходи! Видеть тебя не хочу!", а местный заводила Вова, под осуждающие взгляды ее подруг, призывал меня извинится, и проваливать восвояси. Такое положение дел нисколько меня не устраивало, все обвинения я отрицал, но никто и не думал мне верить. Солидарность у них местечковая, какая-то что ли?

Забегая вперед скажу, что слухи, видимо,  распускал деревенский Вова. Ему тоже нравилась Наталья, но у него никак не выходило подкатить к ней, а таким образом, он решил убить двух зайцев сразу: очернить меня и быть в нужный момент рядом с расстроенной девочкой, когда она является очень легкой целью. Предстать героем, так сказать.

Препирания не на шутку раззадорили нас, мы собственно уже и никакого внимания на девах не обращали. Очевидная развязка наступила, когда на очередную «бычку» я пообещал, что Вове пиздец. Здесь и сейчас. Очень жалею, что не ходил на бокс, а вместо этого  посещал кружок радиолюбителей и группу юношеской фотографии.

Повалявшись, слегка поколотив друг друга, под одобрительные: «Въеби, ему, Вован» и призывы прекратить от девочек, деревенский боец повалив на лопатки цвет городской нации, принялся лупцевать меня. Кулакам не трудно было найти на земле мое милое лицо. Конечно, я закрывался, но рано или поздно любая защита падает, под натиском превосходящей силы. «Извинись, сука, перед девкой за пиздобольство», «Извинись, блядь» — полные ненависти навсегда отпечатались в моей голове. Ему бы актером быть. Девочки верещали все больше, но извинится — значит было признать свое поражение и навсегда потерять человека, которого я полюбил. Мне кажется, я стоически держался, но спустя несколько минут голову начало мутить, адреналин ушел, взамен пригласив на пирушку ощущений, старую добрую боль.

Я сдался и выдавил из себя извинения. Опозоренный, я ушел домой. Под взгляды или разговоры, я уж и не помню. На следующий день объяснил деду с бабкой свои синяки падением, провел неделю в четырех стенах, а после меня забрали родители.

Так я и разочаровался в жизненной справедливости. Не знаю, смог Вова добиться чего-то от Наташи. Мне кажется нет, обычно такие девочки впускают в свое лоно кого-то только когда уезжают в город, училище или институт.

А с богом вышло так, уже оканчивая школу, я прочитал в книжке, что в средние века, у рыцарей был обряд «божий суд». Когда кто-то отстаивает свою правоту в поединке.  И так сильно мне напомнило это о том вечере, что я подумал, раз у бога даже суды не работают и ложно-обвиненные  признаются виноватыми, то в других сферах у него точно полная разруха.
Потому-что все начинается судов. Без хорошо работающих судов одна коррупция и бесчинства, а верить в тех, кто такое позволяет — нельзя. Да и не очень то хочется.