О тьме и свете

	Темнота очень многогранна. Она как паразит проникает во все щели твоего быта, не оставляя даже крошечного островка для самореализации. Тьма постепенно, шаг за шагом, обременяет все твое существование, все твои наработки, цели, мечты, являясь первостепенным злом во всем жизненном круговороте событий и явлений.

	Всю свою жизнь я наделял мрачными символами: солнце для меня черное, душа смолянистая, а все мое существование как будто затягивала темная пучина. Когда сам начинаешь верить в эти образы, ты их перенимаешь, становится невозможным видеть мир вне этих образов. Страшно смотреть в будущее, еще страшнее вспоминать прошлое через призму всеобъемлющей темени. Как только начинаешь вспоминать, тебя будто поглощает еще больше в это колесо, крутящееся в одну сторону, и в этом колесе нет даже намека на маленькую щель, есть только ты и твоя крупица веры в неизведанный, даже самым опытным мореплавателем, подчинившим себе фрегат, свет.

	Ниточка рвется – сегодня снова не пришью пуговицу на рубашке, сложно это сделать в темноте, просто поверьте на слово; единственное, что у меня получается – это писать. Писать, в смысле, писать символы, если будем говорить о моих писательских навыках, то тут кичиться явно нечем, скорее наоборот, все получается слишком плоско и как будто неестественно. В реальной жизни та же картина, никогда не мог выразить до конца своих чувств – люди просто не верят мне, а играть… Играть жизнь я не хочу, хочу, чтобы это было максимально естественно, только получается, будто я строю из себя камень, камень, что хочет истереть себя полностью, в надежде на душу, которая находится в центре него. Сегодня мне тоже писать не о чем, того абстрактного вдохновения, что многие ищут, а если сказать громче – МУЗЫ, у меня нет, а точнее, сейчас я даже не знаю в чем ее искать. Пожелаю себе и своей рукописи спокойной ночи, и надеюсь тьма не заберет хотя бы то, что у меня осталось.

	Помню, как моему взору предстал свет, он был таким ярким, особенно в темноте, казалось к нему можно просто взять и прикоснуться, навсегда остаться в нем, но мысли, они постоянно не дают покоя – мысли заводят тебя еще дальше, стремление к недосягаемому свету, истинному свету, вот что тогда было в голове.
-Целоваться по дружбе это нормально? – тихо прошептала она, отводя свои мягкие, пухлые губы от моего лица.
-Не знаю, но хочу быть с тобой в этот момент.
Мы сливаемся в одном поцелуе. Редко открывая глаза, вижу лишь свет, ее блестящие светлые волосы, которые сияли даже при ночной тьме.
-Мне уже пора, – неуверенно промолвила она.
-Мне тоже, – спокойно, но с долей осторожности, сказал я.
Она подходит ко мне и снова целует.

	По дороге домой я не мог описать самому же себе свои чувства, была сильная тяжесть, которая продолжается до сих пор. Как будто побывал в саду Эдема, но запретный плод, чванно находящийся под эгидой света, мне не поддавался, а точнее, я сам не хотел тянуться к нему, наигранно игнорируя увиденное.

	Полная пустота, снаружи, как и внутри, нет ничего. Черный потолок, покрытый белой плиткой, бутылка дешевой водки рядом, глазам не за что ухватиться, но они судорожно блуждают по всей комнате. Кажется, я снова перепил.

	Детство, весело и страшно вспоминать. Моя единственная подруга убегает от меня. Нам весело, мы бесимся, на улице темно, вокруг лужи; в детстве казалось, что в них как будто можно утонуть. Ветер статично дул в одну сторону, не меняя своего направления ни на секунду, но меняя свою силу, казалось, будто он соревновался в догонялки с нами. Не уверен, знал ли он о том, что может причинить вред кому-либо, но под таким сильным напором вес моего тела переместился вперед. Упасть в грязь лицом – фразеологизм пусть и хороший, если только не воспринимать его буквально. Встав, я посмотрел на подругу, она смеялась надо мной, мне тоже стало весело, я улыбался ей в ответ. Казалось, что все хорошо, но стоило только подойти, как до моих ушей донеслись роковые слова: “Отойди, чудовище” – я растерялся, из глаз текли слезы, готовые потопить даже самый несокрушимый галеон, под командованием самого лучшего капитана. “Ты что, пидор, чтобы реветь?”- она убежала от меня, а мне только и оставалось, что сидеть там и плакать, попутно осознавая, что так же влетит и от родителей, за испачканную одежду. Снова тьма.

	Она снимает с меня футболку, я с нее тоже. Наши губы врезаются друг в друга. Ее руки касаются моей спины. Спустя пару минут мы, сбросив с себя всю свою одежду, продолжаем предаваться обыденной похоти.
-Я этого не хочу, – со злобой сказал я, начиная одеваться.
-О чем это ты? – ее сильно возмущенный голос так и оставался задним фоном для моих мыслей.
-Не хочу ничего говорить, просто одевайся, – уже спокойно сказал я.
Не ответив ничего или же просто этого не услышав, она начала одеваться. В голове звучало только одно: “Как я это все ненавижу, как я все ненавижу, как я ненавижу себя, как же я ненавижу ее”. Только выйдя на улицу и принявшись искать лавочки, я ненадолго остановился, уставившись в небо. Эти звезды так далеко, они излучают свет на этом черном небосводе, именно к ним мы стремились когда-то, ведь их свет манил, даже манит сейчас. Хочется просто расправить крылья и улететь к ним, подальше от этой рутины и похоти, пожирающей все твои остатки рассудка, не давая даже шанса на жизнь. «Жизнь» - слишком громкое слово, пожалуй, раньше его тяжелее было произносить с каждым годом, сейчас с каждым днем, часом, минутой - когда-то я его вовсе не смогу произнести - жизненная колея просто не даст мне это сделать; опять жизнь, опять те же грабли…

	Сегодня был дурной день, как и обычно: изрядно измотавшись на работе, я решил выпить. Стоило только войти в магазин, как в глаза сразу бросились лица, которые мне приходится видеть постоянно, стало не по себе – физиономию продавцов я лицезрел гораздо чаще, чем лица родных, близких для меня людей. Осознав это, всем своим нутром мне захотелось напиться, напиться так, что их лица, именно лица продавцов больше никогда бы не всплывали в памяти, ни на секунду, ни на долю секунды; хочу просто забыть, забыть и точка. В последнее время часто думаю об амнезии, не частичной, а полной. Могу понять людей, которые боятся этого, ведь им есть чем дорожить, они бережно, как зеницу ока хранят свои воспоминания, мне же хочется их похоронить, стереть навсегда, избавиться от досаждающих комплексов, от мании преследования темноты, что кажется почти полностью узурпировала мою жизнь, мою чертову жизнь, что с рождения была моей, а не чьей-то еще. Иногда кажется, что я сам отдал свою жизнь в руки тьме, теперь жалею об этом, как человек, отдавший душу Дьяволу; вот только тьма есть, а Дьявол лишь исторический рудимент, существующий сейчас только в пределах искусства. Сегодня был дурной день, как и всегда, я снова напился.

	Вспомнил сон, когда-то они мне еще снились. Во сне я видел свет, горящий, яркий свет, он был так близко. Я обнял ее, держал как мог и плакал, плакал, ведь понимал, что все это сон. Расстояние не позволяло нам больше увидеться в реальной жизни, хотя это больше отмазка, правда в том, что она больше не хотела меня видеть. Сложно осознавать, что когда-то, подающий перспективы молодой человек, скатиться по социальной лестнице на самое дно, милое, темное дно. Стремянка, которую я хотел поставить, оказалась непрочной, она расшатывалась только от одного дуновения ветра, попытавшись на нее встать – сразу падал. Но во сне все было хорошо, она утопала в моих объятиях, мне было очень приятно, до боли приятно, не хотелось, чтобы этот сон когда-нибудь заканчивался - здесь мои чувства достигают предела, здесь тот райский комфорт, что возносит меня вверх, заставляя не обременять себя вечной рутиной. Но сон закончился, с ним и закончился мой хороший день, остался только дурной.

	Сейчас мне сны не снятся, давно уже, как раз после этого сна. Как будто он забрал все оставшиеся жизненные силы, ха-ха, опять жизнь. Я полностью утратил веру в абстрактную крупицу света, полностью утратил силы, что оставались во мне, но осознал только сейчас, утром. Сегодня снова дурной день. Во снах я видел гораздо больше чем в жизни, было больше красок, палитра была куда более насыщенной, она не представляла собой только темные оттенки, в сновидениях свет озарял мои очи, испепеляя их. Многие забываются в играх, фильмах, проще сказать – искусстве, для меня же этим искусством служил сон, но теперь и его не осталось. Те миры, что мне подарило мое сознание, исчезли, вместе с ними исчезает и мой образ, моя личность, мое нутро, что когда-то вырывалось наружу, заполняя собой все пространство.

	Если так подумать, то тьма – это лишь метафора, аллегория на мои неудачи, на мою загнанность и опустошенность. Ее на самом деле нет, как и нет света. Не знаю почему раньше не мог подумать над этим. Есть только я и мое представление о мире. Свет, который приходилось видеть не часто, на самом деле не светил; я создал его и наделял им других людей. Та девушка, она была поглощена тьмой, но видела во мне свет и тянулась к нему. Когда касалась моей руки ей становилось теплее, мое свечение согревало ее, по крайней мере она очень хотела верить в это, и эффект Плацебо полностью подчинялся ей. Мое существование сохранялось в тех же кондициях, до того момента, пока я не утратил способность к каким-либо чувствам, кроме чувства тревоги и страха. Не думаю, что, осознав это раньше, что-либо бы поменялось, просто хочу отметить это как забавный факт для своей биографии.

	Я посмотрел в окно: люди, здания, дороги, улицы сливаются в одну биомассу. Метаморфозы произошли со всем миром, тьма пустила свои метастазы прямиком по всему моему телу: тяжело дышать, тяжело смотреть, тяжело двигаться. На столе лежит нож, пусть мне и сложно смотреть, но при пристальном наблюдении за ним, кажется, будто он приближается все ближе и ближе, будто говорит: “возьми меня в руки, давай, не бойся, нанеси себе несколько ударов прямо в грудь, прямиком в свое сердце, вырежи из себя все метастазы, не оставляй им надежды разрастись в огромное древо, извергающееся ядом”. Сверху, этажом выше, слышится упорядоченное падение вязкой жидкости на пол. Все вокруг замолкло, слышится только этот звук, звук падающих капель крови, крови вязкой, как смола. Больше не слышно ничего. Достав нож со стола, я принялся наносить себе удар за ударом, нож раз за разом пронзал мою грудную клетку. Кровь черная как смола аккуратно скатывалась с ран, оставляя за собой длинную, черную полосу, тянувшуюся всю мою жизнь. Мне не было страшно, было ощущение легкости, сакральной легкости, которую, кажется, не испытывал ни один человек на земле, нет, надо брать выше, ни одно существо во всей вселенной. Кровь все капала и капала, а потом тишина, гробовая тишина. Аккуратно подойдя к кровати, я лег на нее, закрыл глаза и уснул, только теперь навеки.