Персидская сирень

Виктор Ерофеев - Персидская сирень

В  прозрачном макинтоше Белла Исааковна Кох весело шла по дачному поселку с красным, как говядина, лицом.
Еврейки резко отличаются от русских женщин. Но даже среди евреек Белла Исааковна, несомненно, уникум. Это наша с Беллой Исааковной тайна. Мы поклялись её хранить, но есть вещи, которые нас сильнее. Я говорю о метафизике. Может быть, именно поэтому евреи стали богоизбранным народом. Благодаря таким еврейкам, как Белла Ивановна. Это молодая, однажды рожавшая женщина. Ей двадцать шесть лет. У нее вьются волосы.
Покусывая травинку, я стоял у нее на пути.
Интеллигенты обеих национальностей желали бы сгладить различия или даже их отрицают. Напрасно стараются. Я буду говорить глухо, намеками, чтобы никого не взбесить, не обидеть.
Есть различные доказательства бытия Бога. Большинство из них отвергнуто.
Мы не были знакомы с Беллой Исааковной и не раскланивались, но кое-что друг о друге слышали.
О Белле Исааковне я слышал, что она неряха и дом у нее - помойка, что она плохо готовит и по своей натуре истеричка, что муж Беллы Исааковны, физик по образованию и тоже еврей, ее поколачивает. Я слышал еще, что у Беллы Исааковны натянутые отношения с матерью. Говорят, девятнадцатилетней девочкой Белла Исааковна перенесла заболевание, которое мать семь лет не может ей до конца простить. Кроме того, я знал, что тогда, когда я стоял, покусывая травинку, Белла Исааковна возвращалсь из финской бани. Она не была красавицей, но у нее была такая нежная кожа, которую она терла земляникой, что такой кожи не встретить у русской женщины.
Однако я говорю не о разнице кож. Речь идет о другой разнице. О ней знает только элита. Я сейчас объяснюсь.
Белла Исааковна тоже слышала обо мне всякое и была уверена в том, что я наполовину или по крайней мере на четверть еврей.
- Почему вы так решили? - спросил я.
- Сами знаете, - ответила Белла Исааковна. - А что, нет? Я не права?
- У меня прадед был румын, - признался я. Она была разочарована. Она панически боялась, что сейчас нагрянет муж и нас с ней убьет. Ее просто всю колотило. Мне тоже не нравилась перспектива этого совместного заклания. Она бормотала:
- У него секретная работа. Он не имеет права отлучаться.
Но это ее не успокаивало. Она не находила себе места. Она набрасывалась на меня и просила поцеловать ее в нижнюю губу. Я целовал, прислушиваясь к шорохам. Она просто вся извивалась. Я даже не думал, что можно так извиваться от поцеля в нижнюю губу. Она просила меня сказать ей что-нибудь ласковое. Я терялся. Я слишком мало ее знал. Мы только что познакомились. Я сказал:
- Ты мне нравишься.
Она разочарованно фыркнула. Я попробовал сказать о коже. Это ее неожиданно подбодрило.
- Так ты, значит, румын? - спросила она и, не дослушав моих возражений, она закричала: - Он приехал! Мы пропали!
Я бросился к одежде. Никто не приехал.
- Ну скажи мне что-нибудь ласковое, - просила Белла Исааковна. - Ну, иди сюда, малыш.
Меня покоробило, но я пошел. Сейчас я выберу слова и все скажу, что мне нужно. Так вот: у евреек в отличие, во всяком случае, от русских женщин есть одна замечательная особенность. У них говорящее влагалище. То есть оно не само по себе разговаривает, но его можно заставить говорить, как кошку, засовывая ей пальцы в пасть. Ну вот. Оно может даже петь, конечно, что-нибудь несложное, какую-нибудь музыкальную фразу из "Подмосковных вечеров". Но это все равно удивительно. Русские девушки куда более прагматичны и молчаливы. Они не проронят ни звука. Они объясняются только ртом. А тут такаяо особенность. О ней совершенно мало кто знает, потому что просто не развиты чувства. Грубость отношений. Отутствие любопытства. Не знаю. Я не ученый, причин не доискивался. Я только констатирую. Но Белла Исааковна была полным исключением. В быту она была меркантильна и, может быть, даже тупа. Она знала все модели и модификации отечественных автомобилей и любила рассуждать о престижности дачных мест: Николину Гору она ставила куда выше Красной Пахры. Она читала по-английски и в постели просила называть все своими именами. Мы так и делали. Она ни разу в жизни не ездила электричкой. Но ее влагалище было чудом. Оно не только разговаривало. Оно отвечало на вопросы. Я сначала не понял, когда она сказала:
- Хочешь, спроси что-нибудь. Она ответит.
Я не понял и переспросил. Белла Исааковна засмеялась:
- Спрашивайте - отвечаем.
Для начала я задал совсем легкий вопрос:
- Сейчас что: зима или лето?
Она ответила безошибочно. Стояло сырое, червивое лето.
Я спросил:
- Как тебя зовут?
Это напоминало отчасти спиритизм. Она ответила с нескрываемым бесстыдством. Вдали раздался хохоток Беллы Исааковны.
И тогда я набрался храбрости и спросил о том, о чем давно уже собирался спросить. Долгие годы. Я спросил:
- Есть ли Бог?
Она ответила:
- Есть.
- Это правда? - дрогнувшим голосом спросил я, прильнув щекой.
- Правда, - раздался бесстрастный ответ.
Я не говорю о том, что Кант был посрамлен. Я плевать хотел. Это был голос природы и вечной женственности. Совершенно автономный голос. Я не скрывал слез. Привстав на локте, Белла Исааковна с удивлением рассматривала меня.
- Ну и вопросики! - фыркнула Белла Исааковна. - Ну и вопросики!
Она выглядела разочарованной. Покусывая травинку, я стоял у неё на пути. Персидская сирень отцветала вокруг.

1983