Я мочился в стенах неоновой забегаловки, куда заходили только математики, французские художники начала XX века, программисты, ненавидящие Юникод, и персонажи Владимира Георгиевича Сорокина. Слева от меня встал плотного телосложения бородатый мужик. Говорили, что он матерый философ, один из последних столпов русского национализма - не в вульгарно понимаемом смысле, с шапками "228" и бритыми черепами, а того, настоящего.
Он достал пипиську, которая контрастировала с его тучным телом. Первые капли насыщенно-желтой мочи зажурчали о фаянс писсуара, и в тот же момент зазвучала его речь.
 - Дожили. Дуумвират США - Англия силен как никогда. Мы на вершине англосаксонского господства. Это то, к чему призывал дальновидный Чёрчилль еще в Фултонской речи.
В забегаловке у него было прозвище - Димон с ЗИЛа. Когда Димон начинал рассуждать о международной политике, это всегда звучало как "И тут Михалыч ему въебал..." Я думаю, что не в силах понять то, как устроены человеческие сообщества, он наделял их, вплоть до государств и наций, волей и амбициями. Я, возможно, завидовал ему - должно быть, прикольно жить в мире антропоморфных государств - как разбойники жили в лесу, населенном троллями и гномами, а по вечерам из реки на деревья забирались русалки.
Все же, что-то в его речах меня цепляло. Каждый день, просыпаясь от холода и видя в окно серое небо, прежде чем идти в забегаловку, я передергивал на образы девочек в обтягивающих костюмах, подсмотренные в снах Тулуз-Лотрека и на заднем дворе учебника по топологии. Димон говорил, что ненависть к детям - черта англосаксонской нации, и в этом я ему верил.
Господство англосаксов началось тогда, когда представления о мире были как о заведенном часовом механизме, где все просчитано и правильно. Тогда же в многовековом изнуряющем споре универсалистов с номиналистами первые наконец сдали позиции, и у людей возникла острая необходимость давать всему имена. Сократ или Петрарка на вопрос о своей сексуальной ориентации лишь покрутили бы пальцем у виска, сейчас всем нужно знать, кто ты - гей, натурал или би. Платон не гнушался общаться с анонимным воображаемым собеседником, нынешние психопаты даже воображаемым друзьям придумывают имена.
В то же время все человеческие отношения стали подчиняться праву. Судьи и коллегии адвокатов взметнулись на вершину власти, а миф о превосходстве науки позволил докторам одним росчерком пера навсегда заткнуть рот неугодным. Теперь все, что человек мог себе позволить в отношении другого человека, регламентировалось контрактом, нарушение контракта считалось насилием и каралось насилием куда более жестким. Контракт могли заключать только взрослые, и исконная английская ненависть к детям торжествовала. На стыке трех стихий - механистического представления о реальности, господства права и англосаксонских традиций, вползло и укоренилось в законодательстве просвещенных стран странное и противоестественное понятие - "возраст согласия".
Галактический Совет, впрочем, мало волновали мои личные половые трудности. Мужи, заседающие там, были серьезны и зрелы, и занимались глобальными вопросами. На XLII Галактическом Совете Генеральный окончательно провозгласил, что реальности больше нет. Демагогия, которую он использовал, была проста и убедительна. Поскольку картинка может быть сгенерирована и оттранслирована сколь угодно раз и практически бесплатно, то вид взрывающихся башен-близнецов за окном не более реален, чем сцена из игры в Quake. В конце концов, это лишь декорация, и в ней не больше интересного, чем в рисунке на обоях.
Кто владеет этой декорацией, делает реальность. Каста избранных рисует на обоях, расплодившиеся как на дрожжах миллиарды людишек - это обои.
Димон с ЗИЛа стряхнул капли мочи и убрал член обратно в штаны. Поговаривали, что недавно он отхватил солидный куш, то ли от ФСБ, то ли от людей еще серьезнее. Именно поэтому на Галактическом Совете он сидел на два кресла в удалении от Генерального, а я - на семнадцать. LV Галактический Совет не предвещал ничего необычного. Все сидели за длинным антрацитово-черным столом, с торца восседал Генеральный. Говорили, как обычно, о том, что игровая реальность окончательно заменяет осколки той, "ощущенческой", смерть которой провозгласили тринадцать Советов назад, о том, что скоро все будут общаться исключительно виртуально, и даже ебаться будут через USB-хуи и пезды, которые будут в тысячи раз кайфовее настоящих.
В общем, это напоминало заседание топ-менеджеров компании, находящейся на ниспадающей части своего жизненного цикла, где все говорят правильные и капитанские вещи, расходятся, и ничего не происходит.
Но в конце Галактического Совета впервые были упомянуты рыцари Хаоса - так они себя называли. Про них толком никто не знал. Говорят, это четверо недобитых белогвардейцев, сражавшихся во Второй Мировой под предводительством генерала Краснова. Окруженные со всех сторон врагами, отрезанные от своей армии, спасаемые от гибели лишь окружающими болотами, куда ни один красноармеец в здравом уме не сунется, они решили уйти в подполье. Подполье оказалось настолько глубоким, что они пропустили и окончание войны, и благодатные экономические реформы девяностых, и пиршество дорвавшейся до бобла номенклатуры, и массовую миграцию быдла в интернет. Но, заколдованные хрустом французских булок, они не просто выпали из времени - они изменяли время всюду, где появлялись.
В подобной сингулярности было что-то схожее с лангольерами, или с рябью, поглощавшей людей, о которой прочитал в записках брошенного северного города комсомолец Воронин, в общем, она пугала и в то же время завораживала.
Замысел Генерального казался безумным - он хотел изучить их, разобраться в природе их анахронизма, и благодаря им восстановить хруст французских булок на всей территории, бывшей когда-то Российской Империей. Обуздать Хаос и заставить его служить себе. Меня это немало удивило - обычно Генеральный высказывался с прогрессивных и даже русофобских позиций. Неужели Димон достиг такого могущества, что с ним стал вынужден считаться даже Генеральный?
Я надирался пивом в компании невесть откуда взявшегося семейства жиробасов. Мамаша-свиноматка пила больше моего и постоянно без умолку трещала. Боров-папа бросил пить, и поэтому цедил кока-колу сквозь трубочку. Дочка, унаследовавшая телосложение обоих родителей, постоянно встревала в разговор и пыталась казаться взрослой. Я вышел прогуляться и заодно отлить, и тут впервые увидел их. Они выехали из-за угла здания, соскочили с коней, привязав их к растущим рядом кустам, их лица казались серыми, а сами они - неестественно высокими и сильными. Все четверо вошли в забегаловку под неоновую вывеску "Лиловый Хуй". Что было внутри, я не видел, но они пробыли там с полчаса, вышли, оседлали коней и скрылись. Когда я наконец осмелился войти внутрь, там было пусто. На вешалке висела серая шинель с длинными полами. Я пощупал ее - ткань была плотной и добротной, такой сейчас не делают даже для военных. То ли из-за внезапного приступа клептомании, то ли еще из-за чего, я сдернул шинель, перекинул через руку и пошел в свою комнату. Ночь она провисела у меня на двери.
Возлюбивший Бога не вправе рассчитывать на взаимность, но связавший себя узами с алкоголем может предаваться неге, не страшась ничего кроме легкого шума в голове по утрам, пока старость не заставит его умерить любовный пыл. Мои отношения с этиловым спиртом были в фазе зрелой привязанности - без юношеских дурачеств и эксцессов, но еще не охлаждены ветром с другого берега Леты. В воскресенье, в один из нескольких десятков солнечных дней в году, когда мне не надо было сливаться с толпой школоло / студентоты / офисного хомячья (нужное подчеркнуть), я в приподнятом настроении ходил из угла в угол, отхлебывая из оставшейся со вчера бутылки пива. Мой взгляд упал на все еще висящую на двери шинель, я с дурацкой ухмылкой снял ее и нацепил на себя.
Недолго прочувствовав, как приятно сидит она на голом теле, я вдруг понял, что падаю. Ощущение, как когда падаешь во сне, или прыгаешь с парашютом до того как успел досчитать от 1001 до 1003 и дернуть заветное кольцо. Я приземлился на лежащую на двух бревнах доску, за круглый деревянный стол в слабо освещенной землянке. Скорость была не очень большой, и оглядевшись, я увидел четверых в таких же серых шинелях. Они называли друг друга брат Андрей, брат Павел, брат Перес и брат Полищук. Брат Андрей был похож на классического русского офицера белой кости - каким он и должен быть, красавцем, брат Павел - толстоват и в круглых очках, брат Перес и брат Полищук напоминали прыщавых задротов, агитирующих за Церковь Свидетелей Йеговы.
Вначале я не мог думать ни о чем, кроме того как нелепо должно быть выгляжу в шинели, под которой только не стиранные неделю семейники, с пивным пузом и сиськами, но вдруг осознал, что ко мне относятся за столом как к равному, обсуждая что-то над расстеленной картой, и очнулся только тогда когда брат Павел спросил моего мнения о том, сможем ли мы добраться за световой день от какой-то одной точки на карте до другой.