Лирика Пушкина(ТУТ БЫЛИ ФОТКИ, Я ИХ НЕ ЗАГРУЗИЛ)))

В процессе развития пушкинской лирики, особенно в 1820-е годы, заметное
место принадлежит меняющимся отношениям между ее элементами, которые
можно обозначить как «домашняя» и «высокая» (или общезначимая) лирика.
Под «домашней» лирикой я имею в
виду стихотворения, включающие в
себя неупорядоченную,
эмпирическую действительность,
реалии повседневного быта и
лишенные той степени обобщения,
которая снимает прямую
приуроченность их к событиям
частной жизни поэта и придает им
более общее значение. Сразу же
оговорюсь, что в пределах лирики
Пушкина выделение «домашних»
стихотворений и мотивов в их, так
сказать, «чистом» виде является не
всегда легким вследствие особой судьбы пушкинского наследия в русской
культуре. Жизнь и личность Пушкина оказались мифологизированными, и все,
что относится к частному быту поэта, практически приобрело права
гражданства наравне с его творчеством.
Что же касается, условно говоря, «высокой» лирики, то здесь (наряду с
поэтическим самосознанием эпохи) основным критерием является степень
сознания самим Пушкиным общезначимости своих стихотворений. Важным
поэтому оказывается факт публикации им своих стихотворений или включение
их в списки произведений, предназначавшихся для печати.
Романтическая лирика Пушкина начала 1820-х годов ориентирована прежде
всего на образ лирического героя как элегического поэта.
Это, однако, не означает, что авторский образ пушкинской лирики однозначен;
тем не менее доминантным становится облик поэта-элегика, к которому
тяготеют в той или иной мере и другие модификации авторского «я». Более
того, пушкинская романтическая элегия, как на это неоднократно указывалось,
втягивает в свою орбиту другие лирические жанры, в особенности послание,
включая и такие своеобразные его формы, как например поэтическое
обращение к Овидию («К Овидию», 1821). Сама тема Овидия оказывается
ЛИРИКА А.С. ПУШКИНА 1820-1825Х ГОДОВ 3
тесно связанной с элегическим комплексом; судьба же римского поэта
проецируется на жизненные перипетии лирического героя, ориентированные
на поэтически преобразованную биографию самого автора:
Овидий, я живу близ тихих берегов,
Которым изгнанных отеческих богов
Ты некогда принес и пепел свой оставил.
В отличие от традиционного дружеского
послания как литературного жанра,
сохранявшего определенную дистанцию
между поэтом и описываемым им бытом,
обращенное к Вульфу стихотворение, будучи
частью письма, соотнесено с «почтовой
прозой»: стихи и проза взаимно
поддерживают тон непринужденного
дружеского общения, единый для всего
контекста. С этим связана бо́льшая
конкретность деталей: упоминание
определенных лиц, места и характера
предполагаемых увеселений. Все это
способствует воссозданию совершенно
конкретной бытовой обстановки:
Лайон, мой курчавый брат
(Не Михайловской прикащик)
Привезет нам, право, клад...
Что? — бутылок полный ящик.
Запируем уж, молчи!
Чудо — жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света…