Lieraya Alliarisse Mougnai Questionary /wr

Характеристики:
Сила – 2
Ловкость – 3
Харизма – 3
Выносливость – 1
Интеллект – 1
Сообразительность – 1
Восприятие – 1

Навыки
Холодное оружие – мечи: 2
Скрытность: 3
Образование: 2
Запугивание: 2
Обман – выдача себя за другого: 3
Эмпатия: 2
Экспрессия – стихи: 4

Побочные характеристики
Защита – 1
Здоровье – 6\6
Инициатива – 4
Скорость – 10

Преимущества:
Языки (***) – арсейский.
Родной – приморских королевств.
Боевое изящество (**)
Подлый удар (**)

Ллери, она же Лирейя Аллиарис Мунаи – дочь не очень удачливого посла из далеких стран на востоке континента, чьим печальным уделом стала череда постоянных мелких интрижек и порочащих репутацию сборищ, притом за каких-то два или три года он умудрился настолько явно впасть в немилость к Его Императорскому Величеству, что был позорно изгнан из страны, а после, уже по прибытии домой, казнен за расточительство и распутство. Мать девушки, коя пребывала тогда на третьем или четвертом месяце, по исключительной царской снисходительности пощадили, однако предали проклятью памяти и изгнали в самые дальние уделы феода так, что роду не оставалось ничего, кроме как пускаться в череду неудач, проблем и действительно адского труда. Помимо матери, – чье имя было то ли Арель, то ли Лорелейн, – в ссылку отправился почти весь уцелевший в ходе судебного процесса состав дома, то есть, суммарно, человека четыре. Из почти сотни.
Стоило догадываться, каких скелетов прятал в шкафу глава семейства, если из-за него на плаху ушла добрая сотня служанок, гувернанток, дворецких и поваров вкупе с охраной поместья в пригороде столичного округа Королевства. Так вот, вышло так, в довесок ко всему, что мать девушки скончалась при родах, не оставив ни каких-либо указаний о возвращении законного наследства, ни каких-либо даже мельчайших, хотя в высшей мере полезных сведений касательно того, чего вообще девушке стоит добиваться в ее сознательной жизни, куда идти можно, куда – нельзя, – и так далее. Грубо говоря, с этого момента девочка оказалась оставленной на попечении нескольких совершенно тупых кметов вкупе с престарелой и обрыдлой, обрюзгшей в высшей степени поварихой по имени Виталина, чье имя – идеальный антоним ко всему ее сущему. Воспоминаний об этом периоде у Ллери осталось крайне мало, за исключением, разве что, тех, каковые касаются бесконечных и постоянных лишений, почти безумных с точки зрения здравого смысла любого гуманного человека: так, например, какое-то время у них не было даже собственной крыши над головой, и вся эта компания жила наемным трудом, а подчас и мелким разбоем на территориях феода; за границу их не выпускали, а внутри страны знали как деревенских сумасшедшей с бедной маленькой дочкой. В один момент Виталина подхватила ветряную оспу и, с осознанием собственной обреченности, ушла в леса встречать кончину на шестьдесят восьмом году жизни; кметы, бывшие служки отца семейства, разбежались кто куда, и Лирейя осталась беспризорным ребенком на совести двух глубоко ненавидевших ее маленьких людей в бесконечно большом мире. Ей тогда было лет пять, наверное, или чуть больше, однако уже на тот момент она умела грамотно, с толком и расстановкой, выпрашивать милостыню и прятаться от охочих до мелкой наживы стражников. Никому до нее дела не было, а сама она была полностью одинока на пути к полнейшему моральному и физическому разложению, какое непременно ждало любую бесхозную девку на сельской равнине далекой периферии того, что только издали может считаться королевством. Где-то здесь она четко решила, что научится читать, причем для нее, человека без прошлого и без будущего, эта идея выглядела просто нелепейшим образом, особенно зная темень нынешних веков и безнадегу в сфере образования вокруг пропащего Приморья; она упорно пыталась наняться на службу к писарю, однако удовлетворение в этом деле нашла где-то через год или полтора, когда уставшие от ее напастей писаки двора мелкопоместного рыцаря решили отыграться на девушке по полной программе; к их удивлению, безымянная попрошайка начала овладевать ремеслом на ходу, а самой науке училась буквально как на дрожжах: перо не выскальзывало с ее рук, буквы день за днем приобретали все более вычурный характер, и вот уже к четырнадцати годам перед местным двором предстает приемная дочь писца Кальвино Буэндо, получившая имя Лирейя, – в честь давно отошедшего ad patres волшебника времен еще старой империи, как пытался объяснить рыцарю Кальвино. Тот охотно принял пополнение в списке своих писцов, хоть и потребовал от девушки сохранения анонимности чисто ввиду того, что ни один подданный Его Королевского Величества не смог бы сдержаться от хохота, увидев женщину с пером в руках. Лирейя же начала читать книги, коль скоро у нее получилось начать выгадывать себе часы свободного времени. Более всего ее интересовали эпосы и предания, однако место находилось и языкам, географии, истории и всему-всему. Трудно сказать, что ныне она просвещена от и до, однако какой-никакой, но багаж знаний у нее скопился, причем преуспеть удалось как раз на поприще искусств: некогда непонятные и совершенно глупые на вид учебники по оркестровке или гармонии стали читаться так, будто она сама была ожившей музыкой, а из дражайших коллекционных книг народной и местной поэзии вскоре стали складываться свои собственные мотивы. Она крайне преуспела в поэзии, однако не питала к современному ей языку ни капли симпатии, и совершенно полностью, без остатка, бросалась в тяжелые элегические размерности древних авторов, чьи переводы едва-едва силились делать. Она и сама подумывала начать заниматься староимперским, однако не нашла ни учителей, ни учебников, ни, если быть честным, вообще каких-то прав идти на своем поприще дальше. Что может дать женщине университет, если на дворе средние века? Да ни хрена он не может.
Потому все порывы к овладению слогом закончились на том, что она сама начала писать, а после и накладывать на мелодию свои опусы, что сначала вызвало непонимание приемного отца, однако уже значительно позже, когда владение местными музыкальными инструментами показалось таким же интуитивным, гнев сменился на милость, а осуждение – на благословение.
Закончив работать с дипломатической перепиской на девятнадцатом году жизни, девушка заблаговременно узнала о готовящемся конфликте между ее помещиком и соседним феодалом, кой вскоре перешел в войну. Она пыталась уговорить опекуна бежать из города, однако тот только отмахнулся, да еще и приговорил, что любому порядочному ремесленнику платят не за ремесло, а за верность. Ллери же решила, что лучше голова на плечах, чем верность без головы, и уже через неделю закончила сборы: всё, что она взяла с собой в далекую дорогу до безопасных мест – купленная загодя шпага, какая-то абсолютно невзрачная, но крепкая и пригодная для долгих походов одежда, немного провианта, писчие принадлежности, гитара, пара пыльных фолиантов и несколько пустых свитков, на коих после вызревали тексты ее будущих песен.
Вкупе с тем, что уже к ее отходу в стране началась война, а армии оказались в острой нужде до скальдов, она где-то год скиталась с каким-то абсолютно безумным скальдом с севера, кой явился на торжественный зов своего старого товарища и друга, рыцаря Алонзо Тречано, однако серьезно ударился головой в ходе штурма замка Анусуль Унуи Каль, что глупые переводчики запада при составлении хронологии приморья трактовали как, цитирую, «помешался рассудком на почве скотоложества». В итоге бедный поэт так и не смог написать ни одного стиха, оказавшись после лечения раны полнейшим олигофреном, потому Лирейя была вынуждена писать ему анонимно и даже декламировать свои же опусы как «работы достопочтенного воина и песенника Н.», что рано или поздно дало ей такую славу среди солдат, что кто-то день за днем не то пытался признаться ей в любви прямо посреди лагеря, не то изнасиловать ее прямо там же на почве бушующего и светлого Sturm Und Drang в лучших традициях Гамана и Шекспира. К превеликому счастью даме удалось не только сохранить невинность, но и выбраться со всех ужасов войны живой, невредимой и даже сколько-то выигравшей. Чего не сказать о тех, кого она бросила, сбежав с поля боя при Кемпури ку Префуи, знаменитейшей в кругах тамошних генералов мясорубке, из которой суммарно вышло процентов двадцать от всего числа солдат обеих сторон. Разумеется, Алонзо, в лучших традициях мелкопоместных рыцарей, бежал вместе с ней, однако на этот раз их путь лежал уже за пределы страны, в земли просвещенной и одухотворенной империи, где им и будет место после всего, что произошло в странах темных. Сам Алонзо, однако, до прибытия в страну не дожил, скончавшись от неизвестной лихорадки в дороге.
Лирейю же запад принял тепло, ровно как и ее стихи; по старой привычке она все еще писала анонимно, однако полученные ей гонорары позволили обеспечить как минимум безбедное существование и какие-никакие, а контакты в высших кругах. Однако ее встретили скорее вещества и оргии, чем какие-то лавры. Жизнь жестока. На двадцатом году жизни, после того, как с ней после долгой попойки заговорил призрак мертвого отца, она бросила все и отправилась на поиски приключений. Подальше от призраков прошлого, от головорезов и розыскных команд мессира ныне мертвого Алонзо. Причем отправилась в такой спешке, что не взяла ни денег, ни чего-то еще. Только то, что было на ней еще тогда, в Приморье, когда в королевства пришла война. Ей двадцать лет и она совершенно не знает, чего еще можно дождаться от жизни. Либо помешательства, либо очередного легкого укола.
На данный момент ее внешний вид – вещь довольно спорная: по местным меркам она считается симпатичной, даже красивой, ее лицу присущи аристократические черты: слегка вьющиеся длинные волосы ярко-рыжего цвета придают извечно румяному лицу с большими и почти картинными глазами нежно-голубого цвета такую выразительность, какую трудно передать словами. Вместе с тем, Лирейю нельзя назвать девушку невообразимой красоты, потому как она старается скорее прятать себя от мира, нежели выставлять на показ как есть, и, довольствуясь тем, что дала ей природа, не собирается ни меняться, ни даже сколько-то улучшать существующее, – разве что это будет нужно в целях абсолютно полностью практических. Ростом она не очень велика, – где-то 1,6 м., – достаточно стройна и аккуратно сложена. Ее не назвать сильной, но можно, как минимум, считать сколько-то крепкой, однако куда большие преимущества дает ей природный артистизм и какой-то малопонятный флер обаяния, какое есть не у каждого. На что она его тратит – одному богу известно, потому как это, кажется, ее единственное преимущество в этом приключении.
Потому как сама сущность, глубоко одичавшая и сочетающая в себе, казалось бы, несовместимые противоречия – прямой показатель того, сколь обманчивой бывает внешность. В ее голове живут, как однажды сказал один южный поэт и музыкант, большие летучие мыши, и этой строкой можно было бы завершить описание ее самости как таковой, однако стоит расставить точки над ı: помешательство ее, как таковое, выходит за рамки общественной нормы лишь мельком, носит скорее пугающий, нежели печальный характер, никак и никогда не соприкасалось с и религией: так вышло, что отдавать почести богам для нее – что-то сродни художественного приема или развернутой фигуры речи. Это не смысл жизни и даже не благо по ее мнению, потому как зацикливает и сковывает человека во всем его природном великолепии. Вместе с тем, ее трудно назвать атеисткой, так как она попросту не отрицает существования сущности или сущностей свыше. Говорит она с легким восточным акцентом, однако легко и непринужденно, даже слегка отрешенно, а к жизни относится, как к полету бабочки: сегодня она есть, завтра ее нет. И все, что держит ее на этой проклятой земле – постоянная нужда заканчивать поэму за поэмой, оттачивать артистизм, умение лгать в лицо, предавать других и придаваться то ли глупым, то ли смертным до самых костей грешкам по собственной воле. Манера речи у нее спокойная и даже располагающая к себе в какой-то мере, потому с первых слов она притягивает к себе внимание и вызывает симпатию ровно настолько, насколько возможно, однако сама по натуре своей ненадежна до крайностей и, возможно, может считаться даже подлой в какой-то мере. Можно сказать, что за долгие годы жизни она научилась пользоваться чужим вниманием себе во благо, хоть и выказывает, время от времени, нотки сочувствия и понимания всем обиженным и использованным; так, например, она неплохо манипулирует масками, и может, при необходимости, даже запугивать людей скорее из-за врожденного психологизма, нежели из-за внешнего вида. Иногда ей даже нравится чувствовать, что она легко манипулирует людьми, а те встречают свое падение с ее легкой руки. Она она ведет себя, как настоящее чудовище, но лишь иногда.
Она не привыкла быть трезвой в свободное время, но вместе с тем и не привыкла отдыхать; привыкла говорить, но не привыкла общаться, привыкла знать человека по сути, но не видеть людей по факту, – и так далее. Ее характер – пазл, копания в котором неизменно заведут человека в тупик, и все это случается лишь из-за того, что подчас и она сама не понимает себя. Почти каждое свое действие она рано или поздно воспринимает как ошибку, и сделала их уже настолько много, что разучилась тому обижаться. По сути, она давным-давно разуверилась и в самой жизни, однако, все же, идет вперед просто ради возможности потоптать почву под ногами еще чуть-чуть, прежде, чем эти толщи поглотят ее всю без остатка.