Говард Уолдроп. Страшные куры

Мой автомобиль сломался, а в одиннадцать у меня начинались занятия. Так что я сел на городской автобус, что я делаю очень редко.

Все прошлое лето я ползал по Биг-Тикет [1] с камерами наперевес, фотографируя и записывая двух последних белоклювых королевских дятлов [2] на земле. Записи можно посмотреть в залах Одюбоновского общества [3].

В этом году я хотел заняться чем-нибудь таким же впечатляющим, но менее затратным. Например, изучить популяцию бермудского тайфунника [4] или новозеландского такахе [5]. Месяц-другой на теплом, но не жарком солнце пошел бы мне на пользу, не говоря уже о пользе науке.

Я неторопливо листал "Исчезнувших и вымирающих птиц мира" Гринуэя [6]. Автобус петлял по шикарным улицам Остина, останавливаясь, чтобы выпустить чиканок [7], чернокожих и вьетнамок, прибиравшихся на кухнях и в садах богатеев.

- Давненько я не видела этих страшных кур, - неподалеку от меня раздался голос.

Седовласая женщина склонилась в мою сторону через весь проход.

Я посмотрел на нее, а потом огляделся. Может, она что-то продает в транспорте. Может, она просто разговаривает. Я посмотрел прямо на нее. Никаких сомнений - она разговаривала со мной и ждала моего ответа.

- В детстве я жила неподалеку от семьи, выращивавшей их, - сказала она, указывая пальцем в мою книгу.

Я посмотрел на открытую страницу.

Я должен был ответить: "Мадам, это невозможно. Это рисунок вымершей птицы, жившей на острове Маврикий. Возможно, самой знаменитой вымершей птицы в мире. Возможно, вы путаете ее с какой-нибудь редкой азиатской индейкой, цесаркой или фазаном. Простите, но вы ошибаетесь."

Я должен был это ответить.

Но она сказала: "Ой, моя остановка", и пошла на выход.

***

Меня зовут Пол Линберл. Мне двадцать шесть лет, я выпускник кафедры орнитологии Техасского университета и помощник преподавателя. Мое имя на слуху в отрасли. Я не отрицаю, что у меня есть свои недостатки и причуды, но не думаю, что в них входит глупость.

И самым глупым для меня было бы пойти за ней.

Она вышла из автобуса.

Я пошел за ней.

***

Я влетел в кабинет кафедры в сопровождении разлетающихся бумаг и закричал:

- Марта! Марта!

Она чем-то занималась в подсобке.

- Господи, Пол! Чего тебе?

- Где Кортни?

- На конференции в Хьюстоне, ты же знаешь. Ты пропустил занятие. Что тебе нужно?

- Деньги, и побольше. Можешь выдать?

- Зарплата была неделю назад. Если ты не можешь...

- Это по делу! Это ради славы, приключений и шанса, который выпадает единственный раз в жизни! Это ради долгого путешествия на корабле, выходящем из порта... Мне нужен билет на самолет. В Джексон, штат Миссисипи, или Мемфис. В Джексон ближе. Я принесу все чеки! Я прославлюсь, Кортни прославится, даже ты прославишься! Нашему университету достанется еще больше денег! Я за все заплачу. Дай бумажку. Мне нужно оставить записку для Кортни. Когда следующий вылет? Можешь попросить Мэри и Чака взять на себя мои занятия во вторник и среду? Я постараюсь вернуться к четвергу, если ничего не случится. Кортни возвращается завтра, да? Я ему позвоню из, ну, откуда-нибудь. У тебя кофе не найдется?..

И так далее, и тому подобное. Марта смотрела на меня как на сумасшедшего, но все равно заполнила заявку.

- И что мне сказать Кемеджяну, когда я принесу это ему на подпись?

- Марта, дорогая, милая моя. Скажи ему, что его фото появится в "Сайентифик Амэрикен".

- Он его не читает.

- Тогда в "Нэйче"!

- Я что-нибудь придумаю, - ответила она.

***

Даму, за которой я выбежал из автобуса, звали Джолин Джимсон, в девичестве Смит. История, которую она мне поведала, была настолько странной, что просто не могла быть неправдой. Она знала вещи, о которых могло было быть известно либо экспертам, либо тем, кто получил сведения из первых рук. Я выведал у нее имена, адреса, направления и еще кое-какие пикантные подробности. А также год: 1927.

А также место: север Миссисипи.

Я подарил ей свою книгу Гринуэя. Я сказал, что позвоню ей, как только вернусь в город. Я оставил ее на углу дома, куда она приходила убираться дважды в неделю. Джолин Джимсон было за шестьдесят.

***

Дронта можно описать как тюленя-белька в перьях. Они совершенно не похожи, я знаю, но так будет быстрее.

В 1507 году португальцы нашли по пути в Индию тогда еще безымянные Маскаренские острова, расположившиеся в Индийском океане. Три острова, разделенные парой сотен миль, к северо-востоку от Мадагаскара.

Только в 1598 острова получили свои имена, когда старый голландский капитан Корнелиус ван Нек наткнулся на них. С тех пор они не раз их поменяли, когда после каждой войны голландцы, французы и англичане называли их на новый манер. Сегодня они известны как острова Родригес, Реюньон и Маврикий.

Самой примечательной вещью на этих островах были крупные нелетающие птицы, тупые, уродливые и невкусные. Ван Нек и его люди назвали их dod-aarsen - "толстозадые", или dodoors, "лентяи".

Всего было три вида - маврикийский дронт, крупная серо-бурая неуклюжая зверюга с крючковатым клювом, весившая за двадцать килограмм; в своем роде более стройный белый дронт; и дронт-отшельник острова Родригес, похожий на жирного и тупого гуся светлой окраски.

У дронтов были толстые ноги, большие пухлые тела вдвое больше индейки, лысые морды и крупные длинные закруглявшиеся к концу клювы с крюком, как у строительного ножа. И они не умели летать. Они утратили способность к полету очень давно, и их крылья превратились в пару хлопушек размером с ладошку, украшенных тройкой-четверкой перьев. У них были кучерявые пушистые хвосты, словно запоздало пририсованные ребенком. И у них совершенно не было природных врагов. Они гнездились на открытой земле. Вероятно, они устраивали гнездо прямо там, где им довелось снести яйцо.

Природных врагов не было, пока не появился ван Нек и другие представители его вида. Голландцы, французы, португальцы, приплывавшие на Маскаренские острова, чтобы пополнить припасы, обнаружили, что дронты не просто выглядели тупыми. Они и были тупыми. К ним можно было просто подойти и огреть по голове палкой. Гораздо важнее, впрочем, было то, что их можно было погонять, как овец. В корабельных журналах оставались записи вроде: "Высадилось десять человек. Загнали на борт полсотни крупных птиц, похожих на индюшек. Выпустили их на палубе. Трех достаточно, чтобы прокормить 150 человек".

Но все равно большая часть дронта, за исключением грудки, была отвратительной на вкус. Голландцы называли их walghvogel, "противная птица". Но на четвертый месяц пути из Гоа в Лиссабон ты готов сожрать все, что попадется тебе в руки. Тем не менее, по слухам, даже после длительной варки вкуснее они не становились.

Впрочем, дронты могли бы выжить, если бы сначала голландцы, а за ними французы, не стали колонизировать Маскаренские острова. Они превратились в плантации и убежища для религиозных беженцев, и на них выращивали сахарный тростник и другие экзотические культуры.

А с колонистами прибыли кошки, собаки, свиньи, хитроумные Rattus norvegicus и макаки-резусы с Цейлона. Дронтов, которых не добили голодные моряки, загоняли (хоть они и были тупыми, но могли дать деру, если возникала необходимость) бегавшие без привязи собаки. Кошки душили их, пока они сидели на гнездах. А яйца съедали обезьяны, крысы и свиньи. И им приходилось конкурировать со все теми же свиньями за низкорослые блага острова.

Последнего маврикийского дронта видели в 1681 году, меньше, чем через сотню лет после того, как человек их впервые встретил. Последний белый дронт ушел в историю в районе 1720 года. Отшельники Родригеса и Реюньона, последние представители не только вида, но и рода, могли продержаться до 1790. Больше никому ничего не известно.

Ученые оглянулись и внезапно обнаружили, что в мире больше нигде нет ни одной живой птицы из семейства дронтовых.

***

Эта часть страны начала деградировать еще до прихода первых Сноупсов [8]. Дорогу не ремонтировали с конца пятидесятых, и это был главный маршрут, связывающий два окружных центра. Но это не означало, что дорога шла по цивилизованным землям. На протяжении целых миль мне не попалось ничего, кроме склонов оврагов, красных, как шея Билли Картера [9], да одинокой церкви. Я ждал, когда появятся знаки "Барма Шейв" [10], но потом понял, что здесь их, скорее всего, никогда и не было.

Я едва не пропустил съезд на щебеночную дорогу, которую мне отметил парень в автомастерской. Он вел к шоссе изниоткуда, протянувшемуся по полям. Я повернул на него, и в ветровое стекло машины, которую я арендовал в Гренаде, вписался булыжник размером с мяч для гольфа, оставив трещину длиной дюйма три.

Уже с утра было жарко и душно. Стоило проехать там, где слой щебенки истончился, как вид застилали клубы пыли, а через милю щебенка исчезла окончательно. Дорога превратилась в изрытую колеями грунтовку шириной чуть больше автомобиля, с обеих сторон окантованную изгородями из колючей проволоки.

В некоторых местах жерди отсутствовали, и на длинных участках проволока просто лежала на земле, а кое-где и под землей.

Единственным живым существом, которое я встретил, был пересмешник, ругавшийся на кого-то под шипастым кустом, к которому, вместо жерди, была примотана колючая проволока. По одну сторону простиралось заросшее травой поле, какими, должно быть, будет покрыто все после того, как человечество сотрет себя с лица Земли. Поле по другую сторону стремительно превращалось в лес, зарастая соснами, дубам, а также фруктами не по сезону - ниссой и дикой сливой.

Я начал задумываться, чем же я занимаюсь. Вдруг миссис Джимсон - просто сбрендившая старуха с богатым воображением, которая... Но нет. Может быть, она и ошибалась, но даже эту ошибку стоило проверить. Но она точно не солгала мне. Она, кажется, в принципе не способна лгать - девица старой закалки, кость от кости земли Южной. В ней не могло быть ни капли лжи.

Я не мог сомневаться ни в ее, ни в своих выводах. Я уже ползу и подпрыгиваю на грунтовке в Миссисипи, не спавши сутки, где-то на краю между сном и бодрствованием. Мне придется принять все на веру.

Иногда автомобиль проскальзывал там, где земля превратилась в песок. Один раз заднее колесо застряло, но мне удалось раскачаться. Возвращаться тем же путем будет то еще приключение. Неужели больше никто здесь не ездит?

Деревья сомкнулись по обе стороны, как в доисторическом лесу, а изгородей уже давно не было видно. Счетчик показывал шесть миль, и съехал я двадцать минут назад. В зеркале заднего вида было видно, что в складках на моей шее притаились бусинки пота и грязи. Внутренности машины покрылись тонким слоем пыли, клубы которой проникали через окна.

Лес поглотил дорогу. Ветки скреблись в окна и по крыше. Казалось, что я падаю в длинный и темный заросший листьями тоннель. Внутри было темно и зелено. Я боролся с древним желанием зажечь фары. Дорога, скорее всего, состояла из многовековых наслоений опада. Мне приходилось постоянно давить на газ, чтобы пробивать себе путь.

В днище ударилась половинка полена. Впереди показался свет. Опасаясь за масляный поддон, я вдавил педаль в пол и вылетел наружу.

Я едва не въехал в дом.

Он стоял ярдах в десяти от края леса. Дорога заканчивалась под окном. Боковым зрением я заметил, что кто-то мне машет.

Я вдарил по тормозам.

На веранде стояла целая семья, походившая на фотографии Уокера Эванса периода Великой Депрессии [11] или горячечный бред продюсеров "Хи Хо" [12]. Дом был очень старый. С карнизов свисали метровые полоски отслоившейся краски.

- Чертовски хорошо ты остановился, - сказал мне кто-то. Я посмотрел наверх. Над водительским окном склонился самый большой человек, которого я когда-либо видел.

- Услышь мы тебя пораньше, я бы послал кого-нибудь из детей дальше по проезду, чтобы предупредить.

Проезду?

Уголки его рта были покрыты чем-то бурым. Я подумал на жевательный табак, но потом заметил щеточку для амбры, торчащую из грудного кармана его комбинезона. Его ладони были как бейсбольные перчатки. Казалось, в них никогда не держали ничего меньше топора.

- Ты как в целом? - спросил он, продолжая знакомство.

- В порядке, - ответил я и вышел из машины.

- Меня зовут Линдберл, - сказал я, протягивая руку. Он взял ее. На мгновение у меня возникла мысль о медвежьих капканах, пастях акул и закрывающихся дверях лифта, но тут же вернулась восвояси. - Здесь живут Гаджеры?

Он задумчиво посмотрел на меня серыми глазами. На нем была фуражка дальнобойщика, а под комбинезоном он носил клетчатую рубашку лесоруба. Его резиновые сапоги подошли бы чудовищу Франкеншейна в исполнении Карлоффа.

- Не, я Джим Боб Крайт. Это моя жена Дженни, а это Люк, Скино и Ширл, - он показал на веранду.

Люди на веранде слегка поклонились.

- Дай подумать. Гаджеры? Никаких Гаджеров тут не знаю. Я новенький, вроде как, - я решил, что он имеет в виду, что прожил здесь не больше двадцати лет.

- Дженнифер! - заорал он. - Знаешь каких-нибудь Гаджеров? Моя жена прожила здесь всю свою жизнь, - повернулся он ко мне.

Его жена присела на ступеньку веранды.

- Думаю, они жили у Спладинов до того, как там поселились Спладины. Но Спладины уехали во время Корейской войны. Сама Гаджеров не видела. Это было, когда мы жили возле Уотер-Велли.

- Ты страховой агент? - спросил мистер Крайт.

- Э, нет, - сказал я, представляя себе, как люди на веранде вытягиваются вперед, навострив уши. - Я... преподаю в колледже.

- Оксфорд?

- Э, нет. Техасский университет.

- Что ж, это был чертовски долгий путь. Говоришь, Гаджеров ищешь?

- Только их дом. Окрестности. Как ваша жена и сказала, они уехали во время Депрессии, насколько я понимаю.

- Должно быть, у них была куча денег, - заметил великан мистер Крайт. - Здесь не было людей настолько богатых, чтобы во время Депрессии куда-то уехать.

Он крикнул "Люк!" Старший из мальчишек неспешно спустился с веранды. Он выглядел изможденным, и на нем была модная рубашка, завязанная на груди. Он подошел, засунув руки в карманы.

- Люк, покажи мистеру Линдбергу...

- Линдберлу.

- ...Мистеру Линдберлу дорогу к старому дому Спладинов. Доведи его до бревенчатого моста, а то раньше он может заблудиться.

- Пап, мост сломался.

- Когда?

- Еще в октябре, пап.

- Что ж, вот же черт, еще что-то чинить! Ну ладно, до ручья.

Он повернулся ко мне.

- Ты пойдешь с ним до туда, следи, чтобы тебя змея не ужалила.

- Хорошо, я уверен, все будет в порядке.

- Не против, если я спрошу, зачем ты туда собрался? - он смотрел куда-то в сторону. Я понимал, что ему было тяжело спрашивать об этом прямо. Такие вещи обычно всплывают естественным путем в ходе разговора.

- Я... Изучаю птиц. Мы получили сообщение о наблюдении... Нам рассказали, что в доме у Гаджеров... В окрестностях их дома... Я ищу редкую птицу. Сложно объяснить.

Я заметил, что весь вспотел. Было жарко.

- Ты про божемоя? Я видел божемоя лет двадцать пять назад, возле Брюса.

- Ну, нет, - "Божемой" - местное название белоклювого королевского дятла. В иное время у меня бы челюсть отвисла. Во-первых, считалось, что в Миссисипи они вымерли еще в десятых годах, а во-вторых, Крайт знал, что они были редкими.

Я запер автомобиль, а потом подумал, как это все выглядит.

- Моя машина вам не помешает? - спросил я.

- Не, все в порядке, - ответил Джим Боб Крайт. - Если не вернешься к закату, мы пойдем тебя искать, хорошо?

На минуту я задумался: это приказ или проявление заботы?

- Разве что меня змея ужалит, - ответил я. - Постараюсь быть осторожней.

- Удачи со своими редкими птицами, - он встал возле своей семьи на веранду.

- Пошли, - сказал Люк.

***

За домом Крайтов расположился курятник и свинарник, в котором боровы разлеглись после утренней кормежки, как острова в туманном заливе или сад дзен из свинины. Затем мы прошли мимо проржавевшей поломанной сельскохозяйственной техники, хотя земля, докуда глаз видит, стояла невозделанная. Как эта семья выживала - я не знаю. Говорят, на Юге много таких мест.

Мы шли по лесам и полям по тому, что можно было назвать тропинкой. Я старался запомнить повороты, по которым нужно будет возвращаться. Люк не проронил ни слова за все двадцать минут, что мы шли вместе, разве что разок ругнулся, когда влез кроссовком в молочай.

Мы пришли к ручью, окаймляющему облесенный холм. В нем лежало прогнившее бревно, образуя небольшую запруду. Перед ним вода поднималась почти на три фута, а за ним глубина была едва ли в половину от этого.

- Видите дорогу? - спросил Люк.

- Да.

- Обойдете по ней холм, перейдете через следующее поле. Перейдете ручей снова по камням, перейдете через холм. Пойдете налево. Остатки дома примерно на три четверти пути к следующему холму. Если дойдете до большого скалистого утеса, вы зашли слишком далеко. Понятно?

Я кивнул.

Он развернулся и ушел.

***

Когда-то, как миссис Джимсон и говорила, это был домик при собачьих бегах. Сейчас он завалился на сторону, которая называется сигоглин (или антисигоглин?) Как-то раз я слышал по радио госпел "Земля, где не валятся избушки". Таким местам подобные песни и посвящают.

Все заросло сорняками. Кое-где виднелись признаки изгородей, а на месте амбара лежала плоская груда досок. Чуть дальше за домом виднелись развалины подсобного хозяйства. На заднем дворе торчала ржавая половина насоса. Плоский участок отмечал бывший огород. Посреди него догнивал одинокий дикий помидор, поклеванный птицами. Три подсобки превратились в дрова, позеленевшие от мха и лишайника. В одной из них была коптильня и дровяной склад. Две других выполняли роль курятников. Один из них был больше. Там я и начал свои поиски.

Где же, где? Надо было чаще бывать на археологических раскопках, тогда бы я знал, где искать. Груды отбросов, кухонные кучи, компостные ящики. Почему я не родился на ферме, чтобы интуитивно понимать, где лучше искать?

Я тыкал в разные участки. Я вертелся взад и вперед, как сеттер, когда он ловит запах перепела. Я хотел больше и больше, но никак не мог удовлетвориться.

***

Смеркалось. Собственно, уже стемнело. Я кое-как притащился во двор к Крайтам. Мешок, который я принес, был забит костями. Я перегрелся, устал и покрылся слоем пятидесятилетнего куриного дерьма. Крайты стояли на вераде, и Джим Боб возвышался, как дружелюбная гора.

Я задал ему пару вопросов, дал ксерокопию фотографии дронта и оставил адреса и телефоны, по которым можно было со мной связаться.

Затем в арендованный автомобиль. Я отправился в Уотер-Велли по наводке Дженнифер Крайт. Я пришел домой к почтальонше Уотер-Велли. Она как раз собиралась ложиться спать. Я задавал ей вопросы. Она села на телефон. Я приставал к людям до часу ночи, а потом вернулся в верную машину.

Я мчусь в Мемфис, а справа от меня восходит луна. Трасса 55 расстилается передо мной стеклянной лентой. Из радио доносится WLS [13].

Я подпевал ей, я пел во весь голос.

Компанию мне составлял расположившийся на переднем сидении мешок с костями, клювами, когтями и яичной скорлупой дронтов.

А вы знаете, что один музей отдал за скелет дронта целый скелет синего кита?

Вперед. Вперед.

***

ТАНЕЦ ДРОНТОВ

Иногда у меня возникает видение - оно появилось задолго до этого помешательства. Я могу его вызвать, закрыв глаза и крепко задумавшись. Но ярче всего оно проявляется, когда я слушаю классическую музыку, особенно Канон Пахельбеля.

В Гааге вечереет. Свет выглядит как на картине Франса Халса или Рембрандта. Семья голландских монархов и их гости едят и тихо переговариваются в большом банкетном зале. Стражники с алебардами и пиками стоят в углах комнаты. Семья собралась вокруг стола - король, королева, несколько принцесс, принц, пара других детей и приглашенный аристократ-другой. Слуги приходят с блюдами и чашами, но не входят без приглашения.

На приподнятой сцене в одном из концов зала оркестр играет обеденную музыку - клавесин, виола, виолончель, три скрипки и флейты. На краю сцены сидит придворный карлик и медленно гладит ногой одну из собак, спящих возле него.

По мере того, как звуки Канона Пахельбеля охватывают помещение, неуклюже выходит дронт, останавливается и наклоняет голову. Его глаза сияют, как две лужи смолы. Он немного покачивается, приподнимает в нерешительности одну лапу, потом другую, и начинает качаться в ритме с виолончелью.

Скрипки окунают в водоворот музыки. Дронт пускается в пляс, и его неказистая туша полна изящества. К нему присоединяются еще два дронта, зашедшие в зал, и выстраиваются в своеобразный круг.

Клавесин доходит до контрапункта. Четвертый дронт, белый, реюньонский, вылезает из-под стола и встает в центре круга.

Он гораздо гораздо грациознее остальных и делает полные обороты, пока остальные могут только раскачиваться и кланяться, стоя в кругу.

Музыка становится громче; первый скрипач замечает дронтов и кивает на них королю. Но он, как и все остальные за столом, уже увидел. Они сидят молча, завороженно наблюдая за птицами - даже слуги замерли, забыв о мисках, кастрюлях и котлах.

Дронты в кругу кланяются и вертят уродливыми головами. Белый дронт приседает, делает шажок и начинает крутиться на одной ноге, снова и снова.

Не говоря ни слова, голландский король берет королеву за руку, они обходят вокруг стола и детей к разворачивающемуся зрелищу. Они присоединяются к танцу, вальсируя (анахронизм) вместе с дронтами, пока семья, гости и солдаты смотрят и кивают в такт музыке.

А затем видение рассеивается, оставляя лишь образ мигающего пламени очага и дронта.

***

Дронт и его родичи добрались на кораблях до цивилизации. Согласно самым ранним записям, что у нас имеются, капитан ван Нек доставил двоих в 1599 году - одного для короля Голландии, а второй через Кельн попал во владение Императора Рудольфа II.

Королевский птичник располагался в замке Нойгебойде, возле Вены. Именно здесь где-то между 1602 и 1610 годами написали первые изображения этих глупых птиц Георг и его сын Якоб Хуфнагель. Вместе они зарисовали более девяноста видов птиц, которыми любовался Император.

Другой голландский художник, Рулант Саверей, по чьему-то выражению, "построил карьеру на дронтах". Он нарисовал их множество раз, и, без всякого сомнения, сам был в восторге от них. Возможно, даже одержим ими. Ранние его изображения близки друг к другу, в поздних же появляются неточности. По-видимому, изначально он писал картины с натуры, а потом был вынужден рисовать по памяти, когда его натурщик отправился в места, уготованные для всех живых созданий. На одном из таких рисунков двое дронтовых выковыривают что-то из земли. В его работах есть определенное очарование.

Еще один голландский художник (похоже, они лезли как грибы после дождя) по имени Питер Витхос тоже помещал на свои картины дронтов, иногда в весьма неожиданных местах - например, бродящих по комнате во время уроков музыки их владельца или в Райском Саду, возле Адама и Евы.

Наиболее точное изображение, насколько можно судить, было сделано на другом краю света, вдали от религиозных и политических беспокойств морского побережья Европы. В одном русском музее хранится сделанная в Индии миниатюра, изображающая дронта. Его могли привезти голландцы или португальцы, приплывавшие на Гоа и побережья Индийского субконтинента. А могли и арабы, за века до этого бороздившие Индийский океан на своих кораблях с косыми парусами, которые могли открыть Маврикий до того, как европейцы довели себя до Первого Крестового похода.

***

В раннюю пору своего обожания птиц, когда я уже перестал отстреливать их из пневматического ружья, но еще не начал получать стипендию, я сел и выяснил, куда какие дронты попадали.

Двое приплыли с ван Неком в 1599, один в Голландию, другой в Австрию. Еще один был в парке графа Сольмского в 1600 году. По подсчетам, "один в Италии, один в Германии, несколько в Англии, восемь или девять в Голландии". Виллем Бонтеке ван Хорн утверждал, что "один отправился в Европу в 1640, другой в 1685", о которых он говорил, что с них "также писали голландские художники". Двое упоминаются "в доме Сэрратт в Индии в качестве питомцев", один из которых, вероятно, попал на картину. При определенном великодушии и принимая за "несколько" как минимум троих, можно сказать, что всего было вывезено около двадцати дронтов.

Учитывая, что ими в то время набивали трюмы, их должно было быть больше.

Что нам известно о дронтовых? Несколько записей в корабельных журналах, несколько заметок от путешественников и колонистов. Англичане были от них в восторге. Сэр Амон л'Эстранж, современник Пипса [14], видел на выставке "дронта с острова Маврикий... не может летать из-за большаго размера". Из одного после смерти набили чучело, которое выставили в "Ковчеге Традесканта" [15] в Южном Ламберте. Со временем оно добралось до Музея Эшмола [16]. К 1750 году оно основательно испортилось и, за исключением одной лапы и головы, было сожжено [17]. В мире к тому моменту уже не существовало дронтов, но никто этого еще не понимал.

Фрэнсис Уиллоби [18] успел описать его до сожжения. А ранее старый Карл Клузиус [19] изучил одного в Голландии, в парке графа Сольма. Он собрал все имевшиеся знания о дронтовых, описал лапу, которую Питер Поу [20] хранил в кабинете естественной истории, и изложил все это в Exoticarium libri decem в 1605 году, через восемь лет после их открытия.

Франсуа Лега, гугенот, проживший несколько лет на Реюньоне, издал записки о своих путешествиях, в которых упомянул и дронтов. Их опубликовали в 1690 году, когда маврикийский дронт уже вымер. В них содержались такие сведения: "некоторые самцы достигают сорока пяти фунтов. Самка откладывает одно яйцо, размером больше гусиного, которое высиживает семь недель".

Аббат Пенгре посетил Маскаренские острова в 1761 году. Он видел последних дронтов-отшельников острова Родригес и собрал все, что мог, о его покойных собратьях с Маврикия и Реюньона.

После этого от них остались только воспоминания колонистов да научные споры о том, куда отнести дронтовых на великой таксономической схеме живых существ - к голубям или к пастушкам. Да и эти придирки закончились. О дронте забыли.

Когда Льюис Кэрролл в 1865 году написал "Алису в Стране Чудес", многие решили, что дронт - его изобретение.

***

Работники автомастерской в Мемфисе, из которой я позвонил, вертелись как белки в колесе. Между звонками из приемной я наконец-то разобрал, что мой звонок пробился.

Мне ответил парень по имени Сэлвидж. Я от него ничего не добился. Сначала он принял меня за агента по продаже недвижимости, потом за юриста. Потом он решил, что я аферист. Мое состояние прояснить ситуацию не помогало. Я не спал два дня. Я, наверное, звучал так, будто закинулся амфетамином. Все мои успехи заключались в том, что я узнал, что мисс Энни Мэй Гаджер, подруга детства Джолин Джимсон, теперь с гордостью носила имя миссис Энни Мэй Рэдвин. А этот Сэлвидж то ли работает у нее секретарем, то ли сидит у нее на шее как подхалим.

Со стороны мы, наверно, выглядели как попугай ара, орущий на груду костей мамонта. И тут к звонку подключился кто-то еще.

- Юноша? - спросил другой голос, принадлежавший пожилой женщине. Он выдавал в ней южанку, хотя в чистых южных интонациях проскакивали нотки с холмов.

- Да? Алло! Здравствуйте!

- Юноша, вы сказали, что разговаривали с некой Джолин? Вы имели в виду Джолин Смит?

- Здравствуйте! Да! Миссис Рэдвин, миссис Энни Мэй Рэдвин, урожденная Гаджер? Она сейчас живет в Остине. В Техасе. Она жила возле Уотер-Велли, Миссисипи. А я из Остина. Я...

- Юноша, - снова спросил голос, - вы уверены, что вас не подговорила моя ненавистная сестра Эльма?

- Кто? Нет, мэм. Я встретил женщину по имени Джолин...

- Мне хотелось бы поговорить с вами, юноша, - прервал меня голос и добавил в сторону. - Скажи ему, как сюда проехать, Сэлвидж.

Щелчок.

***

Я почистил зубы настолько чисто, насколько это было возможно сделать в туалете автозаправки, попытался побриться старой забитой головкой от бритвы "Жилетт", завалявшейся у меня в рюкзаке, успешно подровнял щетину и расчесался. Я надел чистые джинсы и единственную запасную рубашку. Я встал перед зеркалом.

Я все еще выглядел так, словно вылез из помойки.

***

Дом напоминал имение Пресли, которое находилось где-то неподалеку. За сорок лет Энни Мэй Гаджер проделала путь из лачуги на холме в Миссисипи до вот этого. На свете много способов этого добиться. Интересно, каким воспользовалась она? Удача? Выгодный брак? Божественное вмешательство? Терпение и труд? Самозахват?

Сэлвидж привел меня в зимний сад. Я чувствовал себя Филипом Марлоу [21], идущим на встречу с богатым клиентом. Дом был заполнен мебелью, сделанной где-то между началом столетия и серединой века - нестареющей классикой. Такая никогда не впечатляет, никогда не выходит из моды и всегда удобна.

Я ожидал увидеть внушительную женщину в блузке с рукавами-буф и зеленой подводкой глаз, сгорбившуюся над бюро, заваленным бумагами, от принятия или отклонения которых зависят тысячи жизней.

Но я встретил очаровательную леди в зеленом брючном костюме. Ей шел седьмой десяток, но волосы сохранили русый оттенок. Они не выглядели окрашенными. У нее были голубые глаза, как у моей первой учительницы. Она была стройна, словно в словаре ее тела отсутствовало слово "полнота".

- Доброе утро, мистер Линдберл, - она пожала мою руку. - Не хотите ли кофе? По вашему виду можно сказать, что вам он пошел бы на пользу.

- Да, благодарю вас.

- Прошу, садитесь, - она указала на белое плетеное кресло возле стеклянного столика. На столешнице стоял поднос с кофейником, чашками, чайными пакетиками, круассанами, салфетками и тарелками.

Когда я опустошил полчашки кофе одним глотком, она спросила:

- Должно быть, вы хотели поговорить со мной о чем-то важном?

- Прошу прощения за свои манеры, - ответил я. - По мне не скажешь, но я помощник биолога из Техасского университета. Орнитолог. Тружусь на благо старших товарищей. Я встретил миссис Джолин два дня назад...

- Как она поживает? Я не видела ее, дай Бог памяти, лет пятьдесят. Как быстро летит время.

- Она выглядела неплохо. Я проговорил с ней с полчаса. Это было...

- А ко мне вы пришли, чтобы?..

- Ох. Чтобы... поговорить о домашней птице, которую ваша семья выращивала, когда жила возле Уотер-Велли.

Она на секунду посмотрела прямо на меня. А потом улыбнулась.

- Ах, вы про страшных кур?

Я заулыбался. Я едва не рассмеялся. Я понял, через что прошел Эдип.

***

Полпятого утра. Я сижу в пригородном мотеле номер шесть в Мемфисе. Мне нужно позвонить по телефону, поспать и успеть на самолет.

Энни Мэй Гаджер Рэдвин разговаривала четыре часа, отвечала на мои вопросы и раскрывала мне историю своей семьи, а Сэлвидж отвечал на телефон.

Главной проблемой было то, что Энни Мэй сбежала в 1928 году, за год до того, как ее отец разорился. Она отправилась в Язу Сити и шаг за шагом пробралась на север, в Мемфис, где ее и настигла судьба вдовы богатого брокера.

Но я забегаю вперед.

Дедуля Гаджер работал надсмотрщиком за рабами у полковника Крисби на главной плантации возле Мак-Кома, Миссисипи. Но этому предшествовала долгая история. Наберитесь терпения.

Полковник Крисби был наследником семейства мореплавателей, которых интересовали как ливанские кедры, вырубленные почти полностью на мачты для флота Его Величества, так и египетский хлопок. А также чай, пряности и любые другие товары, которые можно было продать, если они попадались им на пути.

Когда дед полковника Крисби достиг почтенного возраста в 1802 году, он распрощался с Атлантическим океаном, сошел на берег в Чарлстоне, Южная Каролина, и отправился на запад, в леса. А когда он остановился, то оказался посреди земель нации Чикасо [22], где и открыл торговый пост, с помощью которого познакомил индейцев с рабами.

Он процветал и зачал отца полковника Крисби, который вернулся в Южную Каролину за собственностью своего отца. Всем, что тот имел в своем владении - рабами, фургонами, лошадьми, скотом, цесарками, павлинами и дронтами, которых все считали на редкость страхолюдными домашними птицами. Их приобрел в 1721 году у французского торговца один из мореплававших дядюшек. Полагаю, это были белые дронты Реюньона, если только они не происходили из более раннего поголовья - маврикийские дронты к тому моменту уже вымерли.

Все эти вещи свозили на запад, к торговому посту посреди земель нации Чикасо. Местные племена состояли в Конфедерации Танцующего Кролика [23].

Отец полковника Крисби процветал, как и цесарки с дронтами. К власти пришел Эндрю Джексон и отправил Танцующих Кроликов в райские кущи Оклахомы по Дороге слез [24]. А отец полковника Крисби зачал самого полковника Крисби, передал торговый пост в надежные руки и отправился со своей плантацией дальше на запад, в Мак-Ком.

Процветало все, кроме отца полковника Крисби, который умер. Включая и дронтов, несмотря на их периодические потери от мстительных ласок и ненасытных собак.

В это время в истории появляется Дедуля Гаджер, образец для подражания Саймона Легри, который взял на себя плантацию, пока полковник Крисби отправился во главе десяти отрядов на Войну за независимость Юга [25].

Полковник Крисби вернулся на плантацию в Мак-Ком раньше остальных - его остановил тот же залп пуль Минье, что унес жизнь его командира, генерала Борегара Хэнлона, во время осады Виксберга [26].

Он не умер, но смерть все время околачивалась где-то неподалеку, как вежливый сборщик налогов. Полковник зачах, слетел с катушек и освободил всех рабов за неделю до своей кончины (война продлилась еще два года). А без рабов ему не нужен был и надсмотрщик.

Дальнейшие события похожи на роман Фолкнера "Когда я умирала". Гаджеры возвращались в Уотер-Велли, где еще не было Уотер-Велли, на пути им встречались отчаявшиеся и истерзанные беженцы с Юга, а перед собой они гнали дронтов. Ими полковник Крисби наградил своего бывшего надсмотрщика за верную службу. За этим следовала история кровавого убийства Дедули Гаджера ополчением вольноотпущенных во времена первого Ку-Клукс-Клана и суда над Папашей Гаджером, с последовавшей карой. Это происходило между 1880-ми и 1910-ми годами, когда ему было соответственно от четырех до тридцати четырех.

***

Эльма и Энни Мэй были второй и пятой из отпрысков Папаши Гаджера, их рождение разделяло три года. Они ненавидели друг друга, по-видимому, с того момента, когда Эльма взглянула в колыбельку малютки Энни Мэй. Они родились от второй жены Папаши Гаджера (первую убило его отчаяние), когда их отец покорял шестую профессию. Он уже побывал дровосеком, сельским проповедником, батраком (пока его мулы не покрылись язвами и не издохли от сапа), биндюжником (пока его кони не подохли от переработки, а склад не забрал взятый под залог фургон) и техником при политике (пока этот политик не проиграл выборы). Когда родились Эльма и Энни Мэй, он безуспешно трудился на издольщине. Гаджеру удалось пройти в детстве через Депрессию 1898 года, и он был слишком беден, чтобы экономика касалась его как-то иначе, чем через цены на табак "Бич-Нат".

Эльма и Энни Мэй постоянно были на ножах, и то, что Эльма, будучи старшей сестрой, была любимицей и матери, и отца, ситуацию не упрощало. Жизнь Энни Мэй была типичным адом нищего белого ребенка из низов общества. Она поклялась сбежать из дома и реализовала эту амбицию в тринадцать лет.

Все это я узнал за утро. Джолин Джимсон, в девичестве Смит, была в то время единственной подругой Энни Мэй и происходила из семьи еще более бедной, чем Гаджеры. Но на столе откуда-то бралась еда, и деньги приносили случайные подработки. А еще были дронты.

- Моя семья ненавидела этих старых птиц, - рассказывала мне культурная Энни Мэй Рэдвин, в девичестве Гаджер, сидя в зимнем саду. - Отец постоянно божился, что однажды избавится от них, но руки у него до этого не доходили. Я думаю, дело не только в этом. Сколько от них было проблем. Их постоянно приходилось собирать в курятнике на ночь, потом проверять яйца. Они разбредались, откладывали их, а потом сами же забывали, где их оставили. В иной год у нас вообще не рождались новенькие.

- И какие они были страшные. Раз в год. Я имею в виду, ужасно уродливые, будто они вот-вот умрут. У них выпадали все перья, они выглядели так, словно у них чесотка. Потом у них отваливался перед клюва, весь целиком, или еще хуже - повисал на полпути на неделю или две. Они выглядели как огромные старые лысые голуби. И пока перья не отрастали, они теряли вес, до двадцати-тридцати фунтов.

- Нам постоянно приходилось убивать лис, которые пробрались за ними в индюшатник. Индюшатник - это мы так их птичник называли. Кошки и собаки постоянно съедали их яйца. Они были такими тупыми, что нам приходилось загонять их на ночь - сами они не нашли бы птичник, даже стой они в десяти футах от него.

Она посмотрела на меня.

- Зная, насколько отец их ненавидел, думаю, что они для него многое значили. Пока он управлялся с ними, он мог быть уверен, что он не хуже Дедули Гаджера. Вам этого не известно, но в семье по-своему гордились Дедулей Гаджером. По крайней мере, отец гордился. В его стремительном падении была нотка величия. При старых порядках у него было довольно высокое положение, во время Эмансипации он сохранил статус и манеры, и, хоть он и потерял все, ему удавалось справляться с этими старыми страшными курами, которых подарил полковник. Они были для него символом.

- И пока они оставались с ним, мой отец мог быть уверен, что он не хуже своего отца. Он хранил достоинство, когда больше ничего не осталось.

Я спросил, что случилось с ними потом. Она не знала, но рассказала мне о кое-ком, кто мог знать, и где ее найти.

И именно поэтому я собираюсь сделать телефонный звонок.

***

- Алло. Доктора Кортни. Доктор Кортни? Это Пол. Мемфис. Теннеси. Долго объяснять. Нет, конечно нет, еще нет. Но у меня есть доказательства. Что? Хорошо, как насчет вертлугов, коракоидов, цевок и рамфотек? Из курятника, откуда еще? А где бы вы держали своих дронтов, будь они у вас?

- Простите. Я не спал уже несколько дней. Мне нужна помощь. Да. Да. Деньги. Много денег.

- Наличными. Три сотни долларов, полагаю. "Уэстерн Юнион", Мемфис, Теннеси. Какой ближе к аэропорту. Аэропорт. Мне нужно, чтобы кафедра забронировала мне номер на Маврикии...

- Нет, нет, не журавль - дронт. Ручной дронт в небе. Я знаю, что на Маврикии нет дронтов! Я знаю. Но могу объяснить. Я понимаю, что это несколько тысяч... Если... Но...

- Доктор Кортни, давайте прямо. Вы хотите свою фотографию в "Сайентифик Амэрикен" или не хотите?

***

Я сижу в кафе в аэропорте Порт-Луи на острове Маврикий. На то, чтобы добраться сюда, ушло три дня, итого пять дней с того судьбоносного утра, когда моя машина не завелась. Долгих лет "Сирс Дайхард" [27]. Я спал сидя в кресле самолета, на взлете и на посадке, на разных самолетах, на разных местах, сутками напролет. Из Кеннеди в Париж, из Парижа в Каир, из Каира на Мадагаскар. Добравшись, я почувствовал себя новым человеком.

А сейчас я чувствую себя гораздо более печальным и мудрым новым человеком. Я только что вернулся из дома ненавистной сестры Эльмы, расположенного в фешенебельной части Порт-Луи, где когда-то жили французские и британские чиновники.

Кортни получит фотографию в "Сайентифик Амэрикен", я тоже, отлично. Пару недель газеты и телеканалы будут таскать меня на интервью, и на каком-нибудь ток-шоу, я уверен, ко мне присоединятся Энни Мэй Гаджер Рэдвин с одного конца света и Эльма Чендлер Гаджер Мольер с другого, чтобы получить свою долю славы.

Я глотаю кофе чашка за чашкой. Самолет в Антананариву вылетает через час. Я планирую проспать весь путь в Каир, Париж, Нью-Йорк, забрать свой мешок с костями и спать дальше до Остина.

На столике передо мной лежит папка с документами, вырезками и фотографиями. Я преодолел полмира ради нее. Я перевожу взгляд с папки в окно, выходящее на Порт-Луи и горб Питер-Бот, затмевающий как город, так и его знаменитый ипподром.

Наверно, мне нужно сделать что-то символичное. Отменить полет. Залезть на гору и взглянуть сверху вниз на человека и его творение. Захватить с собой чекушку мартини. Сесть в лучах субтропического солнца, сейчас здесь ранняя бесснежная зима. Выпить мартини, восславляя Снаффо, Бога Вымирания. Тост за бескрылую гагарку. Выпьем и за тебя, каролинский попугай. Покойся с миром, перелетный голубь. Бокал за верескового тетерева. А самое главное, по одной за маврикийского дронта, за белого дронта Реюньона, за дронта-отшельника Реюньона и за дронта-отшельника Родригеса. Помянем вас, великие дронтовые птицы.

А может, я сделаю что-то продуктивное, например, залезу на Питер-Бот и поссу с нее.

Как символично. История этих дронтов заканчивается там же, где и началась - на этом самом острове. Жизнь подражает дрянному искусству. Как ксерокопия от ксерокопии бульварного романа. Я не ожидал, что найду живых дронтов именно здесь, где их давно заметили бы. И я до сих пор не верю, что Эльма Чендлер Гаджер Мольер могла прожить здесь двадцать пять лет и не только ничего не узнать про дронтов, но и не заглянуть в музей Порт-Луи, где стоят скелеты и таксидермические реконструкции размером с ребенка.

Когда Энни Мэй сбежала, семейство Гаджеров начинало процветать, пока вся страна неслась в ад. На дворе стоял 1929 год. Гаджер снова полез в политику и поддержал человека, который знал человека, работавшего на "Верный Двуручный Меч Господа Бога" Теодора Бильбо [28], у которого были связи везде. Так он познакомился с "Морским царем" Хьюи Лонгом [29] как раз после того, как этот джентльмен проиграл свои первые губернаторские выборы Луизианы. Гаджер шатался по всему штату Миссисипи, продавливая план "Раздела богатства" еще до того, как у него появилось имя.

Плюсом для него стало то, что машина Лонга в Луизиане опознавала хорошего демагога с первого взгляда, а потому Гаджер получил предложение переехать в Северную Луизиану вместе со всей семьей, с полной оплатой всех расходов, и начать работу на Морского царя за немыслимые по тем временам $62.50 в неделю. Сделать подобное предложение было все равно, что пустить козла в огород, и клан Гаджеров отправился в край пеликанов, сомнительных доходов и Марди Гра быстрее, чем вы бы сказали "проповедник из захолустья".

Ну, почти что. Но до этого еще дойдем.

Папаша Гаджер ухватил кусок шире рыла, но такое случалось часто во время Депрессии. Сначала понемногу, но потом все быстрее, он поднимался в бюрократических и политических кругах, пока не помер богатой и люто ненавидимой в каждой бочке затычкой.

Эльма Чендлер Гаджер выросла в завидную невесту (по ее словам, на нее положил глаз сам Роберт Пенн Уоррен [30]) и вышла замуж за Жан Карла Мольера, единственного наследника семейства, выращивавшего рис, индиго и сахарный тростник. У них была счастливая семейная жизнь, сначала в Вест-Индии, а потом на Маврикии, где у них была самая крупная плантация сахарного тростника на острове. Жан Карл умер в 1959 году. Эльма осталась единственной его живой родственницей.

Вот так и богатеют местные. Нищие батраки из Миссисипи со временем устраиваются так, что их отец умирает с улыбкой на лице, а у двух его дочерей во владении оказывается немаленький кусок планеты.

Я открываю конверт, лежащий передо мной. Миссис Эльма Мольер вежливо выслушала мою историю - университет сработал на опережение и организовал нам знакомство через директора музея Порт-Луи, который знал миссис Мольер лично - и рассказала мне то, что смогла вспомнить. Потом она послала слугу в один из складов размером с двухэтажный дом, и он с двумя помощниками принес ящики с вырезками, альбомами и семейными фотографиями.

- Я не заглядывала сюда с тех пор, как мы покинули Сент-Томас, - заметила она. - Давайте посмотрим вместе.

Большая их часть рассказывала восхождение Гражданина Гаджера.

- У нас не так много фотографий, сделанных до переезда в Луизиану. В те времена мы были настолько нищими, что даже не знали никого, у кого могла бы быть камера. О, взгляните. Эта с Энни Мэй. Я думала, что выбросила их все после смерти мамы.

А вот и фотография. Ее сделали примерно в 1927 году. На Энни Мэй - какой-то невразумительный кусок полотна, отдаленно напоминающий платье. Она опирается на мотыгу, обнажая в улыбке два ряда кривых зубов. Ей на вид десять или одиннадцать лет. Ее глаза наполовину скрыты в тени полей драной соломенной шляпы. Она стоит босиком на свежевспаханной земле. За спиной у нее угол дома, а за ним виднеется амбар с открытыми слуховыми окнами. На фоне работают люди.

В паре футов позади нее клюет землю огромный самец дронта. Видно две его передних трети, вплоть до края его дурацких крылышек и кривых хвостовых перьев. Одна нога попала в кадр, и ее он что-то скребет, возможно, выискивая червей в распаханной земле. Судя по темному оттенку, это серый маврикийский дронт.

Фотография не очень хорошего качества, такие раньше делали с помощью бокс-камер размером с пачку чая. Я уже представляю себе эту фотографию, с увеличенным фрагментом с дронтом, на развороте в "Сайентифик Амэрикен". Эльма сказала, что у них было шесть или семь страшных кур, две белых, а остальные серо-бурые.

Кроме этой фотографии, в пакете две вырезки. Одна из газеты "Бэннер-Таймс", выпускавшейся в Брюсе, а другая из оксфордской новостной газеты. Обе - колонки одной и той же женщины, занимавшейся "Делами в Уотер-Велли". Обе упоминают, что семейство Гаджеров уезжает искать счастья в болотный штат на западе, и рассказывают, как же по ним будут скучать. Кроме того, здесь пожелтевшая вырезка с первой страницы оксфордской газеты, кратко описывающая Прощальную вечеринку Гаджеров, состоявшуюся в Уотер-Велли в прошлое воскресенье. На ней стоит дата - 19 октября 1929 года.

С ними приглашение на Прощальную вечеринку Гаджеров, 15 октября 1929, приходите сами и приводите родных. Я спросил, не переоценили ли люди в Луизиане расходы на переезд Папаши Гаджера на порядок.

- Нет, - ответила Эльма Мольер. - Нам заплатили много, но разницы эти деньги не сделали бы. Папаша Гаджер был как Томас Вулф [31] - у него был нюх на отличные возможности. Неважно, побеждал он, проигрывал или шел к ничьей - на попятный он ни за что не пошел бы. Он устроил бы банкет, были бы у него деньги на него или нет. К тому же, нельзя забывать, что люди в то время были гораздо общительней.

Я спросил, много ли народу пришло.

- Сотни четыре или пять, - сказала она. - Где-то была фотография.

Мы поискали какое-то время и нашли ее.

***

Полет откладывается еще на тридцать минут. Но меня это не беспокоит. Я единственный пассажир, а пилот, сидящий за соседним столом, разговаривает с человеком из Королевских Воздушных сил. Жизнь на колониальных островах гораздо медленнее и приятней. Об этом тоже нельзя забывать.

***

Я смотрю на две других фотографии. На одной из них какие-то мужчины играют в подковы и шайбы, пока на них смотрят дети, собаки и женщины. Похоже, ее сделали на восточном конце дома, глядя на запад. Должно быть, всем пришлось пройти пешком последнюю милю к старому дому Гаджеров. Другие люди, собравшиеся в группы, разговаривают стоя. Мужчины с рубашками и подтяжками наголо стоят, запрокинув головы - несомненно, кто-то только что рассказал презабавнейшую историю. Одна девочка застенчиво смотрит в камеру, засунув палец в рот. Ей лет пять. Фотография не отличается от любой другой семейной сходки в истории. Только одежда выдает, что снималось это в сельской глубинке 20-х годов.

***

Кортни отобьет свои деньги. Я напишу статью, позвоню куда надо и распланирую программу поездок по ток-шоу так, чтобы она совпала с публикацией. А потом я смогу отдохнуть. Я снова стану обычным человеком; получу степень и буду лазить по джунглям в поисках животных, которые в любом случае исчезнут в ближайшие двадцать лет.

Да и какая разница? Все это превратится в очередное Событие Года. Вернуться к нормальной жизни будет неплохо. Я смогу читать книги, смотреть кино, стирать одежду в прачечной, слушать Джонатана Ричмана в стерео. Я смогу учиться дальше и стать авторитетом в какой-нибудь узкой области.

Я смогу пойти в музей и увидеть там любых замечательных покойников.

***

- Эту фотографию сделали на память, - рассказывала Эльма. - Их в те дни всегда делали во время таких больших событий. Все собравшиеся вставали перед камерой в ряд. Только мы все не уместились. Поэтому сделали два фото. На этой мы.

Дом был забит людьми всех размеров, форм, нарядов и возрастов. Впереди стояли дети с собаками, за ними - женщины, в заднем ряду - мужчины. Единственным исключением были бородатые патриархи, восседавшие в одном ряду с детьми. Их глаза смотрели в камеру, но в голове они обдумывали слова, сказанные им Нейтаном Бедфордом Форрестом [32] на пропахшем пороховым дымом поле. Фотография была из иной эпохи. Папашу и миссис Гаджер можно было распознать с первого взгляда, если вы хоть раз их видели. Эльма показала себя на фото.

Но причина, по которой я взял его с собой, скрывалась на переднем плане. По всей ширине фотографии шли столы, сколоченные из козел с постеленными на них досками и дверями. И они были полностью уставлены едой. Еды на них было больше, чем можно себе представить.

- Мы начали готовить за три дня. И соседи тоже. Все принесли чего-нибудь с собой, - сказала Эльма.

Словно кто-то приготовил весь "Сэйфвэй" [33] и выставил его остыть. Ветчина, говяжья вырезка, тазы с курами, горы из перепелов, кролики, ведра фасоли, ямс, картошка, целое поле кукурузы, баклажаны, горох, свекольная зелень, пятифунтовые головы масла, кукурузные лепешки, печенье, бидоны мелассы, горшок топленого сала с кофе.

И пять огромных птиц. Вдвое больше индейки, с колпачками на ногах, как на День благодарения, с окорочками толщиной с руку Шварценеггера, запеченные целиком, лежащие на спинах на блюдах размером с кофейный столик.

Люди в толпе явно были голодны.

- Мы ели дни напролет, - вспоминала Эльма.

***

Я уже придумал заголовок для статьи в "Сайентифик Амэрикен". Я назову ее "Дронт по-прежнему мертв".

Конец.

1. Биг-Тикет (Big Thicket, букв. "Большая чаща") - Национальный заповедник в Юго-Восточном Техасе, с 1974 года входящий во Всемирную сеть биосферных резерватов по программе "Человек и биосфера" ЮНЕСКО. Исторически самая облесенная часть Техаса.
2. Белоклювый королевский дятел (Campephilius principalis) - один из крупнейших видов дятлов в мире, обитавший в юго-восточной части США, на северном побережье Мексиканского залива и на Кубе. Последние достоверные наблюдения птицы на территории США относятся к 1944 году, а на Кубе - к 1986, большинством орнитологов признается ныне вымершим, несмотря на возможные наблюдения 2004-2005 годов в Арканзасе. На вымирание повлияли вырубка лесов и использование перьев и чучел дятлов в качестве украшений.
3. Национальное Одюбоновское сообщество - некоммерческая экологическая организация, занимающаяся исследованиями в области орнитологии. Основано в 1886 году в Новом Орлеане орнитологами Флоренцией Бейли, Джорджем Гриннелом и Фанни Харди Эксторм. Издает иллюстрированный природоохранный журнал "Одюбон", обладает филиалами во всех штатах США, продвигающими наблюдение и охрану птиц.
4. Бермудский тайфунник (Pterodroma cahow) - один из немногих видов буревестниковых, обитающий на территории Атлантического океана. Национальная птица Бермудских островов. Считался истребленным с 1621 года, до повторного открытия в 1951 году. Один из примечательных примеров эффекта Лазаря.
5. Такахе (Porphyrio hochstetteri) - крупная нелетающая птица из семейства пастушковых, эндемик гор острова Южный Новой Зеландии. С 1898 года считалась вымершей, но была повторно открыта в 1948 году, став символом эффекта Лазаря.
6. Джеймс Гринуэй (06.04.1903 - 10.06.1989) - выдающийся американский орнитолог. Его работы по редким и исчезающим видам птиц стали основой для дальнейших мероприятий по их защите.
7. Чикано - самоназвание латиноамериканского населения США.
8. "Сноупсы" - трилогия романов Уильяма Фолкнера, посвященная жизни аристократии штата Миссисипи. Прибытие семейства Сноупсов совпадает с началом разрушения привычного для нее общества.
9. Уильям Альтон (Билли) Картер (29.03.1937 - 25.09.1988) - американский политик и бизнесмен, младший брат президента США Джимми Картера. Баллотировался в мэры родного города Плейнс, Джорджия (неудачно), позднее занялся производством пива. Использовал образ фермера-реднека.
10. Burma Shave - закрывшийся в конце 60-х бренд крема для бритья, не требующего помазка. Прославился рекламной кампанией с юмористическими стишками, каждая строчка которых была написана на отдельном придорожном знаке.
11. Уокер Эванс (03.11.1903 - 10.04.1975) - американский фотожурналист, наиболее известной работой которого является серия фотографий фермеров, демонстрирующих воздействие и последствия Великой Депрессии.
12. Hee Haw - американское телешоу-варьете о сельской жизни, выходящее с 1969 года. Большая его часть состоит из кантри и юмористических скетчей о сельских обитателях вымышленного округа Корнфильд.
13. WLS - одна из крупнейших радиостанции США, базирующаяся в Чикаго. В описываемый период считалась законодателем рейтингов и образцом ведения вещания.
14. Сэмюэл Пипс (23.02.1633 - 26.05.1703) - английский чиновник. Автор "Дневника Сэмюэла Пипса", в котором подробно описал события 1660-1669 годов, включая Великую лондонскую чуму и Великий лондонский пожар, и современный ему быт.
15. Musaeum Tradescantianum - первый публичный музей в Англии, созданный в 1630-х годах натуралистом Джоном Традескантом-старшим на основе собственной коллекции образцов флоры и фауны, известной как "Ковчег".
16. Эшмолеанский музей искусства и археологии, или Музей Эшмола - старейший в мире публичный музей, действующий при Оксфордском университете. Создан в 1683 для хранения редкостей, завещанных университету антикваром Элиасом Эшмолом. Большую часть коллекции составлял "Ковчег Традесканта", дополненный Джоном Традескантом-младшим.
17. Популярный миф, устав Музея Эшмола прямо запрещает уничтожение экспонатов, предписывая их реставрацию или помещение в запас. Скорее всего, чучело было снято с выставки и разложилось в запаснике.
18. Фрэнсис Уиллоби (22.11.1635 - 03.07.1672) - английский натуралист, чьи труды заложили основу научной орнитологии. Первым отказался от моральных и сверхъестественных рассуждений в биологических текстах.
19. Карл Клузис (19.02.1526 - 04.04.1609) - французско-нидерландский натуралист, главный ботаник XVI века. Основатель микологии, основоположник европейского возделывания картофеля и выращивания тюльпанов, сыграл ведущую роль в оформлении ботаники как самостоятельной науки, а не медицинской или гастрономической дисциплины.
20. Питер Поу (02.08.1564 - 01.08.1617) - голландский ботаник и анатом, первый профессор анатомии Лейденского университета, основатель первого анатомического музея в Голландии.
21. Филип Марлоу - главный герой детективных романов Раймонда Чандлера, один из ярких примеров крутого частного детектива.
22. Чикасо - одно из "Пяти цивилизованных племен" североамериканских индейцев, жившее на северо-востоке штата Миссисипи. Одна из официально признанных наций индейцев.
23. Ручей Танцующего Кролика - одна из крупнейших территорий, переданных Соединенным Штатам коренным населением. Находилась во владении нации Чокто (одного из "Пяти цивилизованных племен") до подписания Договора Ручья Танцующего Кролика в 1831 году, в результате которого индейцы были вынуждены либо переселиться в резервацию в Оклахоме, либо принять гражданство США. Это был первый договор с коренным населением, предполагавший переселение.
24. Дорога слез - депортация "Пяти цивилизованных племен" в резервацию в Оклахоме, проходившая с 1830-х по 1850-е годы. Началась с выселения нации Чокто согласно Договору Ручья Танцующего Кролика в 1831.
25. "Война за независимость Юга" - название Гражданской войны в США среди радикальных сторонников конфедератов.
26. Осада Виксберга (1863) - одно из ключевых событий Гражданской войны в США, завершившее военную кампанию генерала Гранта. Виксберг был последним опорным пунктом южан на реке Миссисипи, и его захват означал для них распад контролируемых территорий на две области, разделенные противником. Осада закончилась безоговорочной капитуляцией гарнизона.
27. Sears Diehard - бренд американских автомобильных аккумуляторов.
28. Теодор Гильмор Бильбо (13.10.1877 - 21.08.1947) - американский политик, дважды губернатор штата Миссисипи и сенатор. Продвигал идею белого превосходства, поддерживал сегрегацию, состоял в Ку-Клукс-Клан. В 1930 году провел политическую чистку руководящих постов и профессуры в университетах и колледжах Миссисипи.
29. Хьюи Пирс Лонг-младший (30.08.1893 - 10.09.1935) - американский политик, губернатор штата Луизиана и сенатор. Противоречивая фигура в американской политике, выделился программой "Раздел богатства", предполагавшей жесткий подоходный налог.
30. Роберт Пенн Уоррен (24.04.1905 - 15.09.1989) - американский поэт, писатель и публицист, трижды лауреат Пулитцеровской премии. Автор романа "Вся королевская рать", главный герой которого основан на Хьюи Лонге.
31. Томас Клейтон Вулф (02.03.1930 - 14.05.2018) - американский журналист и писатель. Один из первопроходцев "новой журналистики" - направления, возникшего в 60-70-х годах как противоположности традиционного подхода к журналистике.
32. Натаниэль Бедфорд Форрест (13.07.1821 - 29.10.1877) - выдающийся генерал конфедератов и основатель первого Ку-Клукс-Клана.
33. Safeway - сеть супермаркетов.