Часть 4

Часть 4. Серенада для богини.



Я ни на секунду не теряю сознания. Это я могу сказать совершенно точно. И совершенно точно могу утверждать, что вижу каждое мгновение того удивительного вальса света и тени, что оборачивается вокруг тела Эвелинушки. Кажется, наше время вышло. Кажется она покидает меня. Я протягиваю руку - и сжимаю воздух. На месте, где секунду назад была она, сияющая принцесса из моих грёз, воплощение неземной красоты, там, где моя рука должна была коснуться её огненных волос - там мои пальцы сомкнулись на пустоте. Я откидываюсь назад, на кровать, закрываю глаза...

Я улыбаюсь.

***

Я люблю её! Боже мой, как я люблю её! Нет проклятья большего, чем столь короткая встреча. Все свои эмоции, все свои молитвы направляю я к ней, фанатично, с сиянием, с отражённым светом её звёздного блеска день за днём разрываюсь мечтами. Кто знает, может, она их услышит?

***

Эвелинушка. Сидит рядом со мной. Я не узнаю комнату, но... Не наплевать ли!? Может это лишь глупый сон, тяжёлый морок, что развеется поутру, вновь ввергнув меня в пучины, но наплевать! Она здесь! Рядом! Со мной!

-Знаешь... Заарканить богиню одной только силой веры... Будь она обращена не ко мне, а к другим богам, ты мог бы стать великим пророком.

-Я готов. Я готов стать твоим пророком, Ева! Твоя красота достойна восхищения в каждом уголке планеты!

Она рассмеялась. Тихо, ласково.

-Знаешь... Да зачем она мне, эта планета? Такой вере, какая есть у тебя, мог бы позавидовать любой бог. А мне стоит гордиться, не так ли? Хорошие богини должны вознаграждать за столь рьяную веру.

Она подается ближе ко мне. Дрожь, которая пробегает по всему моему телу от одного только осознания, что наша близость повторится вновь, отражается на мне вполне зримой гусиной кожею. Эвелинушка кладёт руку мне на шею, аккуратно, в одно движение, изящным поворотом бёдер пересаживается с кровати ко мне на колени. Я чувствую, как напрягается всё моё естество. Чувствую прикосновения прохладной, сказочно мягкой кожи Евы, чувствую своим лицом её теплое дыхание, чувствую, как с каждым мгновением тают миллиметры, разделяющие наши губы.

Словно молния пронзила меня в момент, когда, наконец, наш поцелуй начался. Это не первый поцелуй, нет, даже не первый поцелуй с Эвелинушкой, но это... Это сильнее в тысячу раз, нет, в десять тысяч! Словно в каждую клеточку моего тела заполнили чистым, неразбавленным счастьем, словно... словно... мысли улетчуиваются из головы, да и зачем они сейчас?

Эвелинушка касается моих губ язычком, мягко проводит, призывая меня открыть рот чуть шире. Подчиняюсь. Конечно же я подчиняюсь, ощущая, как смешивается наша слюна, как в моём рту с каждым мигом её там присутствия становится слаще. Эвелинушка, сероглазая повелительница счастья! Эвелинушка!

Поцелуй продолжается. Время, сжатое доселе экстазом в тугую пружину, наконец возвращается к прежнему ходу и осознание того, что прошла только секунда поцелуя, не отпускает. Взрыв эмоций, оглушивший меня, начинает спадать. Я должен ответить, я должен ответить ей хоть толикой того счастья, что дала мне она. Кажется, я должен начать гладить её волосы. Вроде как, я читал это в каком-то из тредов. Хотя всё это было про земных девушек. Разумеется все эти жалкие создания рода человеческого не дерзнут даже встать в одном ряду с Эвелиной, не дано им быть даже лепестками роз, которыми усеян путь Прекраснейшей. Ева... Ева, недаром первую женщину так звали. Составитель Библии, кто бы он не был, явно что-то знал. Я касаюсь её волос, шеи, плеч, скованных белым платьем из тончайшего шёлком... или, может быть это был сотканный солнечный свет?

А Эвелинушка вздрагивает, прижимается ко мне, гулкие удары двух сердец раздаются в комнате резонирующим звуком. Я чувствую, как по ней расходятся волны... тепла? Эмоций? Удовольствия? Все сразу? Я не знаю, но каждое моё прикосновение, каждое новое сплетение наших языков - всё отдаётся внутри её хрупкого девичьего тела. Она лёгким движением, неуловимым толчком в плечо отстраняет меня, разрывая нашу связь. Отворачивается, но лишь затем, чтобы удобнее переложить груду подушек перед тем, как на них лечь. Она ждёт... Я прекрасно понимаю, чего она ждёт, но я даже не знаю, как снимать такое платье? Наверное, через верх? Тогда как она ожидает...

Звонкий смех заполняет комнату, после чего я ощущаю резкое давление на плечи и спустя секунду - то, что я уткнулся носом в грудь Евы. Платье, прежде такое мягкое, стало абсолютно неосязаемым. Видимым, но неосязаемым, призрачным. Я поцеловал её туда, куда она меня так крепко прижимала. Оторвался. Коснулся бёдер сквозь эфемерное платье, запечатлел в самом высоком ментальном разрешении то, как вздрогнула Эвелина от этого внезапного прикосновения, как зажглось на подушках от резкого поворота головы пламя её волос. Обожаю. Я готов бы всю жизнь отдать за это время - ведь после него жизнь уже никогда не сможет стать красочной. Каждое ласкающее прикосновение моей руки, каждый мой поцелуй, оставленный на её прекрасном теле, отражается на лице Евы новым букетом эмоций, главным цветком в котором неизменно остаётся удовольствие. Богиня. Совершенная, совершенная во всём, даже в своей страстности, в умении получать удовольствие. От ключиц до пальчиков на ногах, я должен успеть поцеловать всё, Я... Я...

Атмосфера в комнате вокруг меняется. Это не моя комната, но теперь она... и не та, что раньше. Словно сияние свечей идёт из самого пространства, словно мироздание решило отрешиться от нас, не рушить нашего абсолютного счастья предметами извне, словно остаёмся только Я, Эвелинушка и эта кровать. Всё её тело, не скрытое уже слегка задравшимся платьем - интересно, как оно понимает, где надо задираться, а где позволять пройти насквозь? - всё её тело блестит от моих поцелуев, блестят пьянящим возбуждением её сияющие огромные глаза.

О, будь навеки проклят Двач, что своими тредами десакрализировал секс, поставил те преграды, что сейчас мешают мне и Еве. Я не могу так просто. Это слишком... слишком грязное действие. Почему эти мысли не являлись мне раньше? Возможно, потому что тогда она была более реальной, а сейчас я словно в сказке, в сказке, в которой всё хорошо от начала и до конца. Но совокупиться с ней... Это же как осквернить самую прекрасную из святынь! Хотя, я это уже делал, и Ева от этого не стала ни капли менее прекрасной, не утеряла ни толики божественности...

И она, наверное, поняла меня. Поняла, потому что сама двинула бёдрами, вставая в мостик, и, невзирая на три слоя одежды между нами, начала действовать. И я понимаю, что никакой скверны быть тут не может. Создание, столь неземное, нельзя мерять по нашим категориям. Я должен просто довериться её воле, и просто наслаждаться атомной бомбой чувств и эмоций, разрывающейся сейчас во мне. Движение за движением, импульс за импульсом, взрыв за взрывом. От громких, звонких и счастливых стонов Эвелины, кажется, дрожит становящийся вязким воздух. Она резко изгибается, надавив так, что я сел, проворачивается удивительно гибким, почти акробатическим движением, оказывается ко мне лицом, садится сверху, подается вперёд, целует, прижимается ко мне так сильно, как только может...

Мы вдвоём одновременно сходимся в оргазме. Я понимаю это по громкому стону, пробившемуся даже сквозь наш поцелуй.

Прошло несколько секунд, прежде чем положение, в котором мы замерли, нарушилось

Ева слезла с меня, провела рукой по своим голеням, собирая начавшую вытекать жидкость и, с выражением абсолютной невинности на лице, слизнула её с пальцев.

-А неплохо. Ты же понимаешь, что тебе, как главному жрецу, придётся так чествовать свою богиню каждый день.

И эти слова были самыми прекрасными из всех, что я слышал в своей жизни. И ночной город, раскинувшийся перед нами с высоты огромной телебашни, сигнал которой Эвелинушка, играясь со своей божественностью, перехватила, слышал эти слова. И я вновь и вновь, на весь город клялся ей в любви и верности, а она молчала, словно слушая музыку моих слов. Серенаду для моей богини.