Радужные перспективы

Радужные перспективы



Темно-ржавая речная вода лениво лизала песчаные откосы грязной отмели. Над поймой разносился предзакатный чаечный галдёж. У противоположного берега маленькими спящими кашалотами коротали время баркасы и тяглачи – все сплошь из непонятных сплавов. Они были покрыты переклепками, словно заплатками прохудившаяся холщевина. Впрочем, наш наблюдатель знал об этом по опыту. От глаза случайного гражданина тонкости кораблестроения скрывала легкая дымка оранжевого тумана.



Мальчишка же смотрел на стальных чудовищ с восхищением. Его молодая душа еще умела мечтать: владеть собственным судном означало, как минимум, быть властелином мира.



– Как думаешь, долго еще на разгрузке стоять будут?

– Так уже разгрузились давно, милок. Теперь ждут нагулявшихся моряков, случайных дельцов, ну и сигнал на отправку, конечно, – одноногий капер задумчиво мусолил в руке кончик пышного уса.

– А почему теперь так долго ждут? Раньше всегда дня за два управлялись, теперь по неделе вон тянутся!

– Экий ты сметливый, шкет. Да не могут с центральным управлением согласовать свою макулатуру после происшествий. Помнишь, в том месяце тяжелые осадки над губернией выпали? Эти бюрократы скорее удавятся, чем бумажку упустят, пускай даже мир стоит на краю гибели. Гниды, – резюмировал он и сплюнул в радужную пленку, цеплявшуюся за берег.



В последние месяцы, действительно, корабли все чаще застаивались в перевалочном пункте зазря. Бухта ржавела, суда ржавели, протезы ржавели. Местные привыкли считать, что даже оранжевый туман – и тот «вызревает» из ржавчины, вступающей в мифическую реакцию с воздухом. «Ну-ну», – усмехался про себя старый морской волк, хотя и он чувствовал, что именно здесь была тронута ржавчиной его жизнь. Но мальчишка – он весь светился блеском, такое нельзя загубить.



– Ладно, шкет, двинули к жирафам, а то не успею тебя до темна сбагрить кому-нибудь.

– А почему все старики зовут разгрузы «жирафами»? – мальчик быстро нагнал ковыляющий силуэт в офицерском пальто.

– В смысле? Похожи они потому что… – сухопарая кисть потянулась в задумчивости накручивать ус.

– Нет, в смысле, что такое «жирафы»?

– Во даешь! Животные такие водились у нас когда-то. Вымерли только, как тигры или, эти, черепахи.

– О, – малец на мгновение задумался, – а выглядели они как?

– Ну, – дед остановился, перенеся вес на протез, – вон, видишь, эдакая голова у крана – вот такая же у жирафов была, с клювом длинным, народе как у чайки. Чешуей они обладали толстенной, поэтому когда-то, в незапамятные времена, на них самые древние люди охотились. Потом только это запретили. Высокие они были почти такие же как разгрузы, а еще некоторые говорят, что язык у жирафов был фиолетовый.



Старый капер с сомнением посмотрел на расплывающийся вдалеке силуэт крана.



– Хотя, по правде сказать, шкет, в эти языки разноцветные я не особо верю.



Они дошли до конторской площади на пристани как и планировали – до заката. Причал откровенно скучал. Трое загорелых матросов, облокотившись на грузы, раскочегаривали трубки. Самый молодой из них, бравируя, прикуривал товарищам прямо из пальца новенького протеза. Ближе к прохладе улочек, которые остужают даже в самый жаркий день, казалось, заснула у столба девушка с неприлично скромным вырезом, а на мостовой жирная, полутораметровая чайка с недовольным гаком уступила дорогу паре мужчин – по традиции отгонять птицу силой никто не стал.



У здания администрации из подворотни на старика вышмыгнул скуластый, жилистый мужчина. «Просоленный», говорят про таких. «Заневоленный», – подумал про себя капер.



– Лука, ты сама пунктуальность, как всегда, – приобняв старика за талию, мужчина начал обтекать его речью, размахивая крюком – данью традиции всех административных служащих Морскому приказу.



– От тебя, в последнее время, не слыхать вестей – у нас, скажу, забеспокоились. Такой дока, и не у дел! Сейчас же самый развал идет, такие перемены на носу: будем запускать новые экспедиции, восстанавливать удаленные лаборатории, заново выстраивать всю транспортную инфраструктуру и чистить забытые маршруты. Просто молочные реки, кисейные берега, а не перспективы! А ты, должно быть, Герман? Смотри, что припас для тебя, проказник, – мужчина сунулся во внутрь кителя, вернувшись с небольшой фуражкой и игрушечной трубкой.



– Герман, обожди нас у пирса, – мальчик знал этот тон, а потому, схватив презенты, быстро исчез из поля зрения моряков.



– Зачем же так строго, Лука? – вытянувшаяся физиономия сквозила ехидством, – мальчик, не дай Бог, подумает, что ты отдаешь его в плохие руки.

– Я помогаю тебе ради него, Сидор, а не потому что твои крысы не разнюхали разве что только запах моей старой задницы. Мне не нужна ни выслуга, ни пенсия, ни твои дешевые, – он постучал по металлопластовому протезу, – подачки. Пацан – надежда нашего дела. Он, и еще тысячи таких же, которые сейчас, благодаря свежему воздуху, проявили интерес сами. Известно, что любая радужная перспектива у вас рушится конторской печатью, которую ставит такой же красноголовый как ты, и потом из мечтателей вы воспитываете таких же крыс.

– Так сгущаешь краски, я почти проникся. Кажется, к старости, ты стал сквернеть характером. Понимаю, здоровье не то, нужны средства на поддержку. Вот, кстати, и карточка с вознаграждением.



Скрипнув, старый капер приблизился к своему коллеге и окатил его нос железистым дыханием.



– Не порть мне мальчишку, мать твою.



Хлопнув по блестящему крюку, дед спрятал карточку в нагрудный карман.



– Жизнь испортит, – буркнул Сидор вслед ковыляющему пальто, но капер не обернулся.



На лестнице, ведущей к рыжей речной воде, тянул из игрушечной трубки малиновый дым малец, над пристанью разливался оранжевый закат, а в небе, тягуче-крича, гоняли друг друга жирные чайки.