Полярник

 Как паршиво, когда забываешь многое и путаются мысли. Я не знаю, совсем старик я стал или больше не здоров. Я каждый раз думаю, что нужно сразу записать, хоть как нибудь, забуду же, но нет, ничего сразу я не записываю. Волнительно обдумываю, брожу, и даже могу просто лежать перед сном, но записать всё так и не берусь. Впрочем, пускай эти мысли останутся со мной.

 Позавчера прибыл пароход, Алексей Иванович как и всегда был радушен и очень тепло общался со мной, будто мы родственники. Молодые ребята из его команды шустро все разгрузили и забрали немного хлама у меня. Некоторых ребят я помню ещё с прошлого года, все они приветливо обращались ко мне, всем было интересно как я здесь живу. Когда я передал Алексею два журнала, он прямо во время беседы открыл один из них и из страниц посыпались крошки. Алексей рассмеялся и встряхнул журнал, сказал, что теперь то ему ясно, почему я просил привезти мне больше печенья в этом году. Я бы рассмеялся вместе с ним, но тогда я опешил, я просто не видел эти крошки, я проверял журнал в тот день, осматривал, не замарал ли я его, но крошки я никак не видел, а на утреннем солнце они отчётливо посыпались как песок. Совсем никудышный я стал. Алексей практически не изменился, слегка поправился, посетовал на больные колени, спрашивал у меня за здоровье, я сдал некоторую часть лекарств, у которых вышел срок годности и которыми я так и не воспользовался, мне выдали новые. Алексей передал мне бумаги, связку книг и инструменты, о которых я просил. Мы выпили с ним чаю, пару рюмок водки, общались о том да сем. Через полтора часа они отбыли, а на меня нашла лёгкая тоска. Я вспомнил детство, волнительное ожидание праздника, когда собирается вся семья, вокруг суета, веселье, а потом приходят будние дни, серость и рутина. Иначе никак не может быть, потому что какой же это праздник, если он каждый день, и откуда бы бралось это тепло, если вся семья всегда в доме и суета больше не вызывает улыбку. Вот и этот параход для меня как праздник, только в один день в году приносит мне теплоту общения и приятную суету.

 Новый инструмент был у меня, я даже слегка растерялся с чего бы начать и взялся за исхудалый сапог. Я подобрал нить и сделал прокол в сапоге, шило скользнуло по подошве и чуть было не вошло мне в руку, совсем плохой я стал. Да что там сапог, мой идеальный порядок уже несколько месяцев разрушается, все в этом помещении было так как мне нужно, стул стоял все эти годы на одном месте, каждая ножка оставила след на деревянном полу, место где я сидел и где стул стоял, когда меня здесь не было, за годы здесь я даже ставни с улицы подогнал идеально, чтобы северный ветер издавал только такой шум, который мне был приятен. Столько лет в одиночестве, в дали от людей, все в этом маяке было подогнано под мой максимальный комфорт, уж времени для этого у меня было предостаточно. Половину своей жизни я прожил здесь, море, несколько верст моей территории, расчёты и маяк, который стал мне домом. А сейчас я даю осечки, вещи не на своих местах, делаю все из рук вон плохо, устаю даже от безделья.

 Вчера я снял все замеры, обошёл каждую метеобудку, замерил уровень моря, передал данные по радиостанции. Я отплыл на лодке в море, осмотрелся вокруг. Снежная пустыня и мой старый маяк торчащий из снегов, заброшенная деревня немного поодаль, которая практически не видна, а за спиной куски ледника где-то в дали тонут в серой воде. Я любовался северным сиянием  усыпанным звездами, много лет оно радует меня, завораживает красками и величием. Все здесь только моё. Вечером я затащил лодку под навес, убрался во всех помещениях, заполнил новый журнал, допил чай, оставил бумаги на столе и лёг спать.

 Сегодня я не проснулся. Я не выйду на связь в обед и к ужину, ко мне отправят вертолёт, меня найдут мертвым в кровати. Приступы давящей боли в груди, рассеянность, слабость, я знал, что время пришло, боялся признаться самому себе, но где-то в глубине сознания я знал. Очень жаль, что это место опустело и вскоре исчезнет. Вместо меня оставят автоматическую станцию, человек здесь больше не нужен.