Родство знамени и кошки

Родство знамени и кошки
Самолёт выдыхает горячий воздух, который, растворяясь в ярком лучевом дне, разжигает зной у треснувшего асфальта. Кожа человеческая плевалась едким прозрачным ядом; кожа животного слезилась жиром.
¬-Во дворе стоят канистры. Полей, пожалуйста, сакуру у стены. Або, полей. Полей, Або!
Смерть прибегает внезапно, будто мокрая река на волшебные диваны молодых семей. Воодушевление – вот залог за здоровье в космическом ломбарде!
А Або бил бабу. Баба Аба любила Або, а Або поливает сакуру у стены.
-Три степени.
(Говорит дед.)
-Три степени. Три головы, три числа. Число в степени – голова. Голова в числе – степень сакуры. Число в голове – степень числа.
Самолёт выплюнул свой завтрак на землю. Храпит отец. Скоро ночь вскроет животы.
Слава, будто солнечная река, будто город околесицы, будто зубчатые колёса – смеётся, кроется деревянными картами, распадается на лучи.
И плюёт. Плюёт, плюёт, выхаркивает млечный сок из клея и клеёнки старой кухни, пропахшей рыбой (иисусовой рыбой), пятой (ахиллесовой пятой) и победой (пирровой победой).
А дедушка сидит в кресле, курит мяту. Мятную баню, в которой он давно не был, уже заперли на замок – поздно уже, уже вечер, солнце село, садится солнце, усаживается на край земли, на пуп земли, как самые примитивные энергии и материи, как самый ничтожный муравей в самом великом муравейнике, как нетипичные этносы смерти древнейших библиотек…
Або взрослый. Взрослый? Взращенный?
Взращенный на кукурузе, молоке и дальних берегах поля, дальних сторонах реки, океана, моря льда и кровожадных убийц, блуждающих в самих их пучинах, в самых анналах истории, в самых бессмертно-космических маятниках египетских пирамид и у самого текучего бога Яхве.
Або подбрасывает кубики. Кубики взметаются вверх, потому что Або подбрасывает кубики. Або играет с дедушкой. Або смотрит на дедушку. Або ждёт дедушку. Дедушка берёт кубики. Дедушка подбрасывает кубики. Кубики взметаются вверх (ах, как же легко было до этого догадаться!), потому что Дедушка подбрасывает кубики.
У дедушки перевязана рука. Почему?
-Дедушка, у тебя перевязана рука. Почему?
-Я скоро умру.
Або грустит. Або маленький. Маленький?
Кто он такой? Почему он тут – посреди пустыни? Где Моисей? Моисей!
-Моисей! – кричит Або.
-Або! – кричит горизонт, дрожащий от давления жестокого синего неба.
О, как Або ненавидит синее небо! Да что же может быть отвратительнее?! Смерть и погибель – вот ваше синее, ваше голубое небо! Грязь и похоть, и пошлость жизненная с тем вместе!
Моисей протекает через весь материк Амазонка, разбиваясь о скалы залива Сингапур. Горькая река состраданий!
-Або! – кричит дедушка.
-Дедушка! – кричит дедушка.
Або не слышит. Дедушка уже далеко позади. Дедушка там, где львята спят у подножия своих матерей, где дикари из неизвестного племени продираются сквозь холодные, занесённые снегом джунгли, где труп космонавта стал удобрением для почвы, где солнышко светит всем по-разному, где строки из новостных газет маршируют одна за другой, где жалюзи не остужают зной этой пыльной и ленивой комнаты…
В пустыне стоит пыльная и ленивая комната. В комнате на диване лежит человек – его рука безнадёжно свисает с краю. Его соломенная шляпа… Подождите! Ведь здесь должен быть дедушка!
К сожалению, автор ошибся. Дедушка не там, где львята спят у подножия своих матерей, где дикари из неизвестного племени продираются сквозь холодные, занесённые снегом джунгли, где труп космонавта стал удобрением для почвы, где солнышко светит всем по-разному, где строки из новостных газет маршируют одна за другой, где жалюзи не остужают зной той пыльной и ленивой комнаты…
Дедушка там, где дом Або. Дом Або – на небесном холме, среди ста двадцати семи серых птиц, летающих от одной мельницы до другой. Занимательные облака проходят сквозь дом, время от времени утаскивая за собой посуду и крошки хлеба со стола.
Вернёмся к Або, пожалуй. Хотя, зачем к нему возвращаться? Вот же он – в песке. Точнее, над песком. Или же всё-таки в песке? Какой ветер поднялся…
-Я, дорогой автор, изнутри песка.
Ах, вот оно как.
-Именно так. Я, знаете ли, тоже песок. В каком-то смысле.
Ну всё, хорошо, хорошо, Або, мы поняли. Лучше расскажи нам о своей даме.
-Дама? О, в моей жизни было так много дам… Пиковая, Червовая, Крестовая, Бубновая, Пешковая, Ферзовая… Королева! О, Королева! Королева моих очей, моих ночных огней и дневных поездов, Королева ламп и мотыльков, Королева восточной деревни на краю земли, Королева сласти губ, языка и пламени, Королева данности и порядка… Где же она теперь? Где моя любимая, возлюбленная, полюбленная мною Королева? Мотыльки отцвели…
Где же мотыльки?
-Ах, мне жарко, воды! Воды мне!
(вдалеке виднеется оазис)
-Спасён!
Дедушка качается в кресле-качалке. Кресло поскрипывает, напевая песенку: “А Або из дому ушёл, Або пути назад не нашёл…”
-Я стар, я голоден, я холоден. Курить хочется. Або когда-то говорил, что…