Лёха вернулся.

- Ванёк, ты что ли? - Голос женщины, стягивающей парик с бритой наголо головы, резко огрубел, когда я вошёл в квартиру из тёмного подъезда.
- Чего?
- Да это ж я, Лёха! - Восклицал мужчина в платье, - забыл, что ли, как по всей школе шороху вместе наводили?
-Лёха? - Я вспомнил своего давнего школьного товарища, с которым мы вместе барагозили в детстве, - это что, шутки какие-то ебанутые?! Здесь камеры по углам понатыканы или что?!
- Да не​, - Лёха несколько оробел(а), - я сама не думала, что это ты, хотя по голосу в телефоне следовало бы догадаться...
С Лёхой мы познакомились в начальной школе, когда после развода родителей я вместе с матерью переехал к бабушке. Лёха был самым выёбистым пиздюком в четвёртом бэ, куда меня и определили при переводе. Всю первую неделю этот мелкий хмырь поттравливал меня и злил. Было понятно, что ему нужно и к чему всё шло, и в вечер субботы мы с ним всё-таки подрались. Гадёныш расквасил мне нос, но зато я оставил его без зуба. Жаль,конечно, что молочного. Та суббота и положила начало нашей дружбе, продлившейся вплоть до одиннадцатого класса. Вместе мы портили школьное имущество, бегали от дежурных и учителей, опиздюливали слабых и опиздюливались сильными. Школа, казалось нам, будет длиться вечно, и никогда мы не станем дворниками, как нам пророчили назидательные учителя после очередной нашей проделки или проваленной контрольной. Дворником я не стал, стал прессовщиком, что тоже не предел мечтаний. А вот что случилось с Лёхой, я не знаю... точнее не знал до сегодняшнего вечера.
- Я звонил бабе, Лёха, понимаешь?! С бабским голосом!
- У меня множество голосов, - он опять зазвучал как обворожительная падшая женщина, зазывавшая меня к себе по телефону — и если я могу ещё звучать как мужчина, то здесь, внизу я уже женщина, не сомневайся.
Он нагло схватил моё запястье и притянул так, чтобы моя ладонь, скользнув под юбку, упёрлась в его пах. Я пытался одёрнуть руку, но Лёха удержал — в армреслинге он всегда меня перебарывал, его руки сильнее, и годы работы прессовщиком этого не исправили. Сквозь бархатные, приятные на ощупь трусики я не ощутил ничего выпирающего, а нос мой наконец уловил запах, который игнорировался всё это время, - запах настоящей женщины, который тянется за ней верным псом, когда та равнодушно проходит мимо меня. Я почувствовал накатывающее возбуждение, которое срочно нужно было стряхнуть резким, решительным действием.
- Отпусти меня, пидор! - Завопил я и свободной рукой хорошенько зарядил по его накрашенному лицу, - я тебя прямо здесь закопаю!
- Ты совсем охуел, мудак?! - Обворожительная падшая женщина резко превратилась в хулигана с окраины, наносящего один за другим мощные удары по моему ебальнику. Да, это точно Лёха, я всегда узнаю его двоечку, его захваты. Что же с тобой стало, друг? После школы ты отправился в Москву к родственникам, там тебе предлагали какую-то работу, но теперь ты здесь, спустя семь лет, дерёшься со мной переодетый в проститутку. Ты вновь расквасил мне нос, а я серьёзно намерен выбить тебе зуб, но в этот раз коренной. Квартира гремит: вешалка падает на пол со всем шмотьём, женским и мужским; с тумбочки летит косметика, кольца и бусы, а над ней трескается зеркало, в котором отражаемся мы, сцепившиеся на полу.
Идя сюда, я рассчитывал иначе провести вечер. Я боялся, я нервничал, ведь, честно признаться, у меня никогда не было женщины, и я решил исправить это походом к проститутке, которая в итоге оказалась исчезнувшим моим другом детства. Сейчас я перестал нервничать, тревога пропала, есть только голова, которая трещит от боли, а всё прочее исчезло. Лишь смутные очертания Лёхи, сидящего на мне верхом, пробиваются через мутную пелену бесцветного желатина. Он перестал меня бить, а свист в ушах постепенно превращается в истерический хохот Лёхи, он смеётся как мужчина.
- Ха-ха-ха, прям как в школе, помнишь, - Заливается он, пока я прихожу в себя, - когда я тебе нос разбила!
- Я же выбил тебе тогда зуб, - мямлю я.
- Молочный!
Лёха падает на пол, громко хохоча, пока я будто облака разглядываю синие пятна, проплывающие перед глазами. Он много говорит, спрашивает меня обо всём на свете и на каждый мой односложный невнятный ответ взрывается очередной волной хохота.
- А помнишь, Ваня, тошнотика, что с ним стало?
- Военным стал.
Тут я не сдерживаюсь и начинаю вяло смеяться вместе с Лёхой над военным, которого мы, девственник и гей-шлюха, жестоким образом унижали в школе. Вдруг батарея, рядом с которой мы лежим, начинает звенеть.
- Тсссс, - сурово шипит Лёха в указательный палец, - арендодатель грозит выселить, если соседи ещё будут жаловаться.
- Хорошо, - шёпотом отвечаю я.
- Пойдём, - Лёха помогает мне подняться и тащит на кухню, где даёт мне упаковку замороженных овощей и, разглядывая мои зрачки, вытирая лицо от крови и обрабатывая рассечение на лбу, рассказывает мне о том, как встретил в Москве новых, необычайных людей. Они помогли ему осознать собственное «Я», которое было чуждо его телу, из-за чего он пил какие-то таблетки и прошёл через ряд операций.
- Теперь я женщина, Ваня, - произнёс он, опять резко перейдя на женский голос, - и зовут меня Леной.
- Зачем ты вернулся сюда, Лёха?
- Лена! - Поправил меня Лёха, - Я соскучилась по своей малой родине и по тебе тоже соскучилась...
Он садится ко мне на колени, обвивая рукой шею. Я вижу собственное отражение в его глазах, вновь обращаю внимание на запах, который слегка переменился и парфюм смешался с потом. Своими руками я глажу его бёдра, гладкие, мягкие и тёплые. Он исчезает, остаётся только она. Она знает, что и как нужно делать, она обволакивает меня, проникает в меня, я исчезаю в ней на полчаса-час-два. В пластиковом окне видны соседние дома, которые постепенно растворяются в густой черноте, и остаёмся лишь мы, отражающиеся в ней. Так первый мой друг — Лёха — становится первой моей женщиной — Леной.