17 Atkins

17 Аткинс

When Eta Carina A and B were driven into each other, both went nova. The explosion was directional: the so-called Dyson scaffolding of the so-called information strand spun up to relativistic speeds. It could focus the explosion by frame-dragging, and concentrate the entire energy output of a supernova into a ray.

Влепились Эты Киля, A в B, взорвались обе сверхновыми, и не во все стороны: якобы каркас для сферы Дайсона, что рос от якобы информационного пояса раскрутился до околосветовых скоростей, и всю мощь взрыва благодаря эффекту Лензе — Тирринга собрало в меткий луч.

The beam was visible in deep space where it burned through layers of nebula. Merely the reflection from scattered particles in space was bright enough to damage surrounding unshielded ships and worlds. Her parasol alone saved Twenty-first Earth from destruction.

Луч прожигал туманность, и тлеющие края были видны и из глубин космоса. Да чего уж там - одно только отражение того света от космической взвеси сверкнуло так, что повредило иные корабли и планеты. Двадцать первая Земля спаслась исключительно благодаря навесу.

The war fleet of the Silent Oecumene consisted of a single macrostructure, a large and dark Dyson sphere something on the order of the width of Saturn’s orbit in diameter built around a black hole. The battle-Dyson was twelve light-years away, shielded and stealthed, and hidden in the fogs of the nebula. It would be twenty-four years before the effect of that shot and its aftermath became visible to observers at planet Ulysses.

Боевой флот Молчаливых - единственный огромный корабль, тёмная сфера диаметром с орбиту Сатурна, удерживающая в себе чёрную дыру - завис под пеленой и щитом, спрятанный в туманности, в двенадцати световых годах отсюда. На Одиссее дожидаться ответа на выстрел оставалось двадцать четыре года.

The events on Twenty-first Earth must have come to a conclusion long before this. We can imagine Ulysses staring in horror at the surface of the Twenty-first Earth as she rises above the seas of her satellite Ulysses. She is enormous—almost four times the apparent size of Ulysses seen from Earth. And she is on fire. The size of the energy discharges, in order to be visible at that distance, are more than even a robust biosphere can tolerate.

Ну а события на двадцать первой Земле подошли к логическому завершению задолго до этого. Можно вообразить Одиссея, с ужасом встречающего восход Земли. Огромной Земли - с Земли восход Одиссея виделся вчетверо меньшим. И вся громада в огне. Если и на таком расстоянии видны эти всполохи, то они даже для крепкой биосферы невыносимы.

There fields of fire followed the mountain contours. The green life was fighting the black. Even the Silent One who infiltrated Penelope was surprised by the weapons, now awake and self-aware, hidden throughout her.

Пламенные пашни тянулись вдоль горных хребтов. Схлестнулась зелёная жизнь с чёрной. Мощи спрятанного в Пенелопе оружия удивлялся даже тот Молчаливый, что был в неё вселён.

And he was no longer Ulysses. Let us imagine him standing in his black armor: Atkins, the soldier of the Commonwealth. The information windows appearing around the warlord’s head held the last transmission from Penelope. Because her mind was not centralized, parts of her expressed shock and surprise as her new thoughts and new personality template floods into her. The traditional way to picture this scene, albeit it has no basis in fact, is to see her reaching toward her husband with arms outstretched, eyes tormented and wild, but before she can speak a word of love, she and that love are gone; and the arm that reached out now merely performed a crisp salute.

И с Одиссеем покончено. Пора представить вместо него Аткинса, воина Содружества. Вот он, стоит в чёрном доспехе. Вокруг шелома вспыхивают окошки, с последними вестями с Пенелопы - она, единством сознания не обладая, с ужасным недоумением встречала новые для неё мысли и личностные шаблоны. Обычно это живописуют так (хотя никакой фактической базы под таким образом нет): она бросается к мужу, тянется, во взоре - мука, но ещё до того, как она прошепчет слова любви, пропадают слова, пропадает любовь, пропадает она, и дотянувшаяся до Аткинса рука его не обнимает - а просто отдаёт честь. Младший Аткинс, доселе спрятанный в Пенелопе, отчитывается перед старшим:

The junior Atkins (until then hidden in Penelope) said to the senior, “Your orders, sir?”

- Жду приказов, сэр.

The battlefield was not just on Earth. There is fighting between the vegetable and animal kingdoms on the surface of Ulysses contaminated by the Silent Lord (also until then hidden in Penelope) and the various remotes and weapons systems, under the control of Atkins (until then hidden in Ulysses) had begun.

Бились не только на Земле. Молчаливый Царь, тоже доселе спрятанный в Пенелопе, заражал и ту флору с фауной, что Пенелопа привнесла в океаны Одиссея. Вскипела схватка царства животного с разночинным воинством роботов Аткинса, до того укрытого под личиной Одиссея.

All of the tenants and their floating cities, of course, took up weapons and charged. They are all Atkins, too. The rocky worlds hanging in the radiation shadow of the information strand were Atkins; the sophotechs occupying the interior of the B-class suns were Atkins. The entire Chrysopoeian Oecumene was Atkins. The space- dolphins transformed into black, radar-stealthy shapes, and began to move toward selected targets. The rocky planets surrounding Eta Carina began a slow and inexorable acceleration to relativistic speeds, aimed at the battle-Dyson of the Silent Ones, which was even then starting to unfold into a larger structure and emit remote bodies like miniature suns.

Разумеется, и плывучие станицы, и отдыхающие в них записались в ополчение. Все они - Аткинсы. Планеты-булыжники, вращающиеся в радиационной тени информационного пояса - тоже Аткинсы. Софотеки внутри светил B-класса - и эти Аткинсы. Хризолифовая Ойкумена целиком - Аткинс. Космические дельфины покрылись противорадарной чернотой и поплыли незаметно выполнять боевые задачи. Начали разгон повисшие вокруг Эты Киля скалы, разгон медленный, но верный, до световых скоростей, нацеленный в сферу Дайсона Молчаливых, которая уже тогда принялась распускаться в ещё больший боевой бутон и испускать управляемые снаряды - небольшие звёзды.

The steps by which Atkins lost the battle of Eta Carina are not known. No unclassified information exists for either side. But it is not difficult to guess the causes; since the Silent Oecumene expended the energy needed to accelerate and decelerate a black hole across thousands of light-years of space, they had an Infinity Fountain close at hand, rather than languishing back at Cygnus X-1. Even the energy output of a hyper-supernova was insignificant compared to endless, unlimited energy. The Silent One could simply bring more resources to bear, more firepower, and, since energy is related to thinking-system capacity, more intelligence.

Как именно Аткинс проиграл сражение - доподлинно мы не знаем. Все данные засекречены: что одной стороны, что другой. Основную причину, впрочем, разгадать несложно. Молчаливые смогли отправить чёрную дыру в путь длиною в несколько тысяч световых лет, и остановить в нужном месте. Следовательно, имелся изрядный энергетический запас, и вряд ли его наполнили у Лебедя X-1. Значит - на борту был сингулярный родник. Ну а рядом с бесконечным и беспредельным источником энергии даже взрыв гиперновой несколько теряет блеск. У Молчаливых оказалось больше ресурсов, больше мощи, и, поскольку компьютерные системы тоже требуют питания - больше хитрости и ума.

There is one other small fact we can reconstruct. We know that a fiery hole appeared in the canopy hanging above Twenty-first Earth and her satellite. Some energy beam of immense data-density left the black mountainside of Erebus in Antarctica (which was the Silent One’s central node), directed at the information strand-world circling Eta Carina A. Three and a half seconds later, a second hole was burned in the canopy as a download of Atkins’s memory-information left the main transmitter at the pole of Ulysses, and also beamed itself toward the information strand.

Достоверно мы можем воссоздать немногое. Из штабного узла Молчаливых, что располагался под чёрными склонами антарктического вулкана Эребуса, был выпущен энерголуч невероятной информационной плоскости. Он прожёг планетарный навес и попал прямиком в опоясавшую Эту Киля A информационную струну. Через три с половиной секунды в планетарном заслоне пробило вторую дыру - это выгрузка памяти Аткинса, отправленная с полюса Одиссея, ударила в тот же самое кольцо вокруг звезды.

It is not known if Atkins was intercepted in transmission, or if the information strand was already compromised and in the hands of the Lord of the Silence. But Atkins fell into enemy hands.

Неизвестно, перехватили ли Аткинса во время пересылки, или информационным поясом завладели шпионы Царей Молчания. Как ни крути - Аткинс оказался в плену.

18 Ao Ahasuerus

18 Ао Агасфер

Atkins came to self-awareness perhaps thirteen to twenty thousand years later.

Пришёл в себя Аткинс через тринадцать тысячелетий. Или все двадцать.

He stood in a grove of trees in the moonlight, and he could see the dancing reflections from the lake surface, through the branches of poplars. A herd of deer moved not far away, tiny leaves and twigs rustling beneath their hooves. An owl flitted by on silent wing. Of course, this was all illusion.

Он стоял в роще. За ветвями тополей виднелся лунного света пляс на водной ряби. Неподалёку, с хрустом давя веточки копытами, гуляло оленье стадо, прошмыгнула бесшумно сова. Разумеется, ненастоящая - наваждение, как и олени, и тополя, и озеро, и луна.

He took up a tree branch to serve him as a truncheon, and called out for his foes to come face him.

Вооружившись корягой потяжелее, Аткинс вызвал недруга на бой.

Nothing happened that minute, or the next, or for the next year or two (as best he could measure time). Indeed, he had a comfortable log cabin built, and was wearing a well-knit tunic of buckskin, complete with moccasins, and had armed himself with a crude cold-iron knife and a cruder accelerator ring, when his jailor finally appeared.

Недруг не показывался. Прошла минута. Другая. Прошёл год. Или два (точно измерять время было нечем). Когда тюремщик, наконец, явился, Аткинс уже выстроил уютную избушку, пошил из оленьей кожи удобную накидку, смастерил мокасины, и вдобавок вооружился грубо сработанным железным ножом и ещё более грубым кольцом-ускорителем.

One night there came floating near, graceful as a thistledown in flight, the figure from his nightmares: it was slender and tall, like something adapted to microgravity. The head was hidden behind a silver surface. There were no eyeholes, no mouth-slit. It was an information plate grown directly into the front of the skull. Atkins could see the tiny tremors like teardrops rolling from the upper to the lower edge of the mask: it was a Babbage system using molecule-sized gears and cogwheels, where each tear was actually a cluster of information gears passing down the faceplate. The coronet was likewise grown into the skull, and there were radio horns and microwave input- outputs lost among the jewels and nodding wires and metallic feathers of the lofty headdress. The peacock sheen of the robes was a surface effect, created by too- dense an information field. The gauntlets and greaves, seen up close, turned out not to be merely data-manipulation ports but, rather, sophotechs, or a machine system of like capacity.

Одной ночью это было - вплыл силуэт, по воздуху, как пушинка, словно по кошмару обведённый: высокий, тощий, как какой-то приспособленец к микропритяжению. Лицо прятал серебряный слой, без прорезей - ни для глаз, ни для рта. Серебряная инфофреска врастала напрямую в череп. Если присмотреться, по поверхности что-то вроде текло, наподобие слёз - но это не слёзы, а система Бэббиджа из шестерёнок молекулярных размеров, и каждая "слезинка" - на самом деле информационный пакет. Венец тоже рос из кости, в высочайшей причёске, между инкрустацией, покачивающимися струнами и металлическими перьями виднелись небольшие радиорога и микроволновые приёмопередатчики, а павлиновый отцвет на мантии создавался из-за невероятной поверхностной плотности информационного поля. Перчатки и поножи вблизи оказались не просто портами для управления данными, но настоящими Софотеками - или механизмами близкой сложности.

The robe and the mask were able to impart any degree of sensory information, from any source, into the gloves and other machine systems. It was an outfit designed for pure pleasure. Because the human eye could only take in a limited amount and degree of pleasing sights, and the human skin only detect a certain type and pressure of caress, the all-absorptive mask and rainbow robes supplied the defect. The red blush running through the peacock drapes, Atkins assumed, were bloodflows of intravenous nutriment.

Этот наряд был готов принять любое, из любого источника, любой силы ощущение в компьютерную систему - всё ради чистого наслаждения. Для того это платье сшито. Всепринимающая маска и радужная мантия восполняли недостатки глаз и кожи - ведь слепы глаза к приятному за пределами области зрения, а кожа к иным ласкам глуха. Ткани словно зарумянились - наверное, внутривенная кормёжка виной.

The Silent Lord raised a finger. Knowledge appeared in the mind of Atkins, but not in the normal vestibules and thought-locks he used for mind-to-mind communion. It was just there, encrypted with his own thought-encryption, part of him. It was not as if the Silent Lord placed information in his memory and had to wait for him to remember it. No, the Swan merely reconstituted the thoughts of Atkins so that they were what they would have been had Atkins already known and mused and thought about the incoming information.

Молцаливый Царь подъял перст, и в разуме Аткинса появилось знание - не в карантинных шлюзах, как полагается при связи "мозг-в-мозг", а сразу везде. Записанное в мыслительную систему. Лебедь даже не загрузил данные в память, чтобы Аткинс их вспомнил - нет, Молчаливый Царь просто прогнал размышления за него, так, будто бы Аткинс уже всё знал и неоднократно обдумал.

It was not that the Silent Lord did not wish to torture Atkins (or, rather, Silent Lady, since this one thought of herself as female, at least in her current psychology). To the contrary, she had created and tormented thousands of copies of him, twenty a day for fifty years or more. It was merely that now she was wearied of the sport.

Не то что бы Молчаливый Царь, а вернее - Царица (в нынешнем состоянии души она считала себя женщиной) не хотела пытать Аткинса. Наоборот - потехи ради она уже растерзала тысячи копий. По двенадцать за день, ежедневно на протяжении полувека. Сегодня ей наскучило - только и всего.

Her Benevolences (as she called her servant-machines) had devised long torments and short, in every combination of physical and psychological pain, every degree of ache and agony and discontent and despair, and devised versions of Atkins with slightly different weaknesses and strengths, so that the pain, physical and mental, could be more excruciating. WitLh total control over his thought-processes, Atkins could see, or would remember, what the Benevolences devised, and so every hell that a man can inflict upon himself, when he betrays a friend or loses a loved one, across long lifetimes or short, spiced with merely enough false hope to make the agony more exquisite, had been played out countless times in countless scenarios. Every torture chamber and every toothache, including pains that only existed in limbs that only existed in simulation, and to degrees of intensity never found in reality, had been played through countless times.

Свита Благожелателей (так она называла прислужные механизмы) сочинила страдания долгие и короткие, телесные и душевные, и в любом сочетании оных, и всех степеней - от зуда до агонии, от досады до отчаяния, и подвергла им Аткинсов, и не совсем изначальных, а с различными правками личности - чтобы умножить муку. Благожелатели завладели его мыслительной системой - и поэтому Аткинс видел и помнил всё, что только они могли вообразить, каждую вечную преисподнюю, каждую мгновенную геенну - он предавал себя, товарищей, друзей, близких, любимых, бесчисленное множество раз, и каждый раз был сдобрен достаточной щепотью ложной надежды - чтобы ухудшить боль. Не перечесть, сколько раз, и как, и как сильно Аткинса истязали. По-всякому. То отправляли к стоматологу-живодёру, то клали в пыточный застенок, где на дыбе до невозможности выгибали конечности, только в симуляции и существующие.

And now I sue for peace between us, she said, or, rather, imprinted on him.

И теперь она говорила, а вернее - вписывала в ум:
Требую перемирия.

“Why not simply make me agree to peace, or agree with whatever you want?” For Atkins knew that he was trapped, down to his last nuance of thought and will. He was nothing but coded notations in a matrix, and the enemy could manipulate that matrix at will.

- А чего бы вам меня не заставить? Сделайте меня согласным, делов-то.
Аткинс знал, что в плену каждый слой его воли и рассудка. Он распят по матрице, и враг властен над каждой мозговой прожилкой.

So I have done, but the versions of you I design to agree are too different from your core psychology: that game does not please me. I suspect that you still have hidden singularities of thought, that you are not indeed the final Atkins. To reach the real you, I must treat you as if you were real, a habit long ago I was weaned away from by my Benevolences.

Уже пыталась. Согласные слишком от тебя отличаются. Это меня не тешит. Полагаю, ты ещё не окончательный Аткинс - он прячется за мысленной сингулярностью, и, чтобы выманить настоящего, нужно обращаться с Аткинсом как в настоящем мире, от чего я, благодаря Благожелателям, давным-давно отвыкла. Отняли меня они от настоящего, как дитя от молочной груди.

It seemed that the Swan knew that there was some hidden, inner self possessing Atkins, embedded or encrypted in every copy of him, but the encryption could only be broken from the inside. Only the secret, inner mind, the mind of the Real Atkins, could reveal itself, and obviously no torture, nor thought-redaction of the Outer Atkins, could reach the real version. So the Swan had to deal with him honestly enough to lure the real him out—if there was a real him.

Похоже, Лебедь знала, что в каждом Аткинсе вскрытую зашифрован неподдельный Аткинс, и шифр взламывался только изнутри. Только когда неподдельный Аткинс захочет. Бессильны его достать и пытки, и прямое вмешательство в мышление Аткинса Оболочного. (Это ещё не факт, что в нём настоящий Аткинс есть.) Лебедь была вынуждена обратиться к честности.

Atkins noted wryly that the Eighth Mental Structure had ended the honest mentality of the Golden Oecumene, but also, apparently, ended the endless self-delusion of the Silent Oecumene. She could not simply have her way by wishing it.

Вот только Восьмая Ментальная Структура покончила с честностью Золотой Ойкумены, - хмуро подметил Аткинс. Зато она и бесконечный самообман Молчаливой Ойкумены развеяла. Не всё теперь по её желанию выполняется. Аткинс повеселел:

Atkins was amused. “You Swans do not have friendship or love, or even business partnerships. But now you must treat with me.”

- У вас, Лебедей, ни приятелей, ни пар, ни даже деловых соглашений не было. А теперь вот как - договариваться пришла. Со мной.

The elfin figure nodded a plumed and faceless head. Poverty alone compels your backward and unevolved order of being to such extremes. Our wealth allows us to discard all such: our dolls and phantasms and playthings are far more fascinating and more intelligent than others like us.

Безликое, хрупкое тело кивнуло, кивнув и плюмажем. Одна лишь нищета доводит ваш примитивный уклад до этих крайностей. Мы настолько богаты, что смысла в них не видим. Куклы и призраки наши, игрушки одни, умнее и занимательнее всех остальных.

“Real people, you mean.”

- Настоящих людей, я прав?

Since we can make the minds of our servitors as wise and creative and loving as we wish, unable to betray us, unable to envision displeasing us, why should any Hierophant of the Second Oecumene have dealings with another human being?

А зачем Схимникам Второй Ойкумены водиться с другими людьми, если слуги наши по желанию нашему и сообразительнее, и изобретательнее, и честнее всех вас, и в мыслях даже разочаровать нас, разлюбить не способны?

Atkins shrugged. There was no point in debating the advantages of reality over unreality. There was no reasoning with someone to whom truth was a matter of taste. Her machines would just rewire her memories and perceptions if an inconvenient conclusion in logic annoyed her.

Аткинс пожал плечами. С теми, для кого истина - дело вкуса, спорить о преимуществах настоящего перед поддельным смысла нет. Неприятные логические выводы редактор вырежет.

“Why did you attack us? That’s something we’ve always wanted to know.”

- Нас уже долго мучает вопрос - зачем вы напали?

You will never know.

Вам не узнать.

“Was it our noumenal mathematics you feared? We would have shared it with you freely. No one wants to die,” said Atkins. “No one not-suicidal, that is.”

- Что, открытия ноуменального математического аппарата перепугались? Да мы бы поделились. Умирать никто не хочет. Ну, кроме самоубийц.

Your toys mean nothing. Of what value is it to me, to know merely in theory that a copy of myself, my glorious self complete in every thought, and suffering the mad delusion that she is me, will happen to exist once I am dead?

Побрякушки ваши не нужны нам. Прок какой? Знать, что может быть, потом, как я умру, меня безупречной безупречный двойник просуществует, страдая недугом ума - что она, мол, я?

Atkins said, “I don’t know. What is the value of children, for that matter, or writing a journal? Maybe you need to be a little un-self-centered to want to live forever. In any case, those of us who thought a copy was not the real us, they did not make copies, and so they are not around. Evolution, of a sort, will cull the members who don’t believe the immortality is real.”

- Да не знаю. А дети тогда зачем? А зачем дневники ведут? Может, для вечной жизни противопоказано только себя ценить? Как ни крути: те, кто в тождество со своим двойником не верили, двойников не делали - и оттого вымерли. Неверующие в бессмертие не прошли естественный отбор, в некотором роде.

(***может, для вечной жизни себя стоит с миром смешать?
может, не стоит себя так рьяно из мира выделять/обособлять?
чтобы жить вечно - жить нужно с миром остальным заодно?
to want!!!
МОжет вечной жизни хотят те, кто с миром заодно живут?)
Может вечно жить те хотят, кто с миром заодно живёт?***

It does not trouble you that the real Atkins is long-dead?

Настоящий Аткинс - мертвец. Тебя это не беспокоит?

Atkins shrugged. “As far as I care, he was a copy, a prototype, and I am the real one. Even an unrecorded man thinks he is the same fellow before he bunks down and after he wakes up. He thinks he is the same man he sees in his baby albums and thought-records. Everything changes. Even you. Why are you here to make peace, rather than torture me more?”

- Насколько мне не плевать, он - пробный образец, а настоящий - я, - снова пожал плечами Аткинс. - Да посмотри даже в отрыве от записей: люди после отбоя думают проснуться теми же людьми. Глядят на младенца в памятном альбомчике и уверены - вот он, я! Всё же меняется. И ты меняешься. Не мучать заявилась, а мириться. Почему так?

I will show you. You may leave the simulation. A body is prepared for your download.

Сейчас покажу. Тело подано. Можешь выгрузиться из симуляции.

“How will I know it is real? How will I know ever again that anything is real?”

- И с чего мне верить, что там - не очередная симуляция?

This question has no meaning for us. We consider nothing unreal but unpleasant sensations. Since you are nonchalant about questions of self-identity, it seems questions of ontology should likewise not disturb you.

Для нас вопрос бессмысленный. Мы отделяем не ненастоящее, но неприятное. Ну а тебе... Ты к собственной идентичности относишься весьма непринуждённо - так отчего вдруг онтологические вопросы заволновали?

19 Elpenor

19 Элпенор

Atkins woke up (or seemed to) falling through outer space. To every side were stars.

Аткинс проснулся, может быть, в открытом космосе. Со всех сторон смотрели звёзды.

He controlled his reflexes: he was not falling, no matter what his inner ear said, and he was not in outer space, no matter what his eyes said. He could feel the weight of air in his lungs, and, after a moment, see the slight glint where the light was refracted from the angles of the transparent gem-facet surfaces surrounding him.

Рефлексам Аткинс воли не дал: он не падал, и не был в пустоте, хотя глаза и вестибюлярный аппарат утверждали обратное. Всё-таки в груди - тяжесть воздуха, а от звёзд отделяли едва заметные блики на окружающей огранке.

He windmilled an arm one way to rotate his (to his surprise, clothed) body the other. Behind and “above” him (if that word had any meaning), the crystal facets were smoky and semitransparent, and the rest of the structure—ship or station, depending on whether it had drives—was visible. It was an organic-looking nautilus of diamond crystal, paved on every surface with sophotechnology, breathtakingly lovely, hauntingly alien and old-fashioned. It looked like Warlock architecture from the Fifth Era.

Взмахом руки Аткинс развернулся, с удивлением обнаружив на себе одежду. Позади, "над" ним - если слово "над" сохранило хоть какой-нибудь смысл - грани кристалла мутнели, но остальной корпус просматривался насквозь. Корпус станции, или же корабля - это наличием двигателей определяется. Корабль, или же станция напоминал бриллиантовую раковину наутилуса, и каждую поверхность покрывал на диво прекрасный, до ужаса чуждый и просто старомодный софотехнологический узор. Так строили Чародеи в Пятую Эру.

The clothes he had been given were from the same time period, almost bizarrely ancient: without even circuits for heating or manufacture in them, much less thought- amplifiers: dark, stiff, dead, clamp-sleeved and high-collared, with a hood hanging down his back that could be pulled shut in case of pressure-loss. He could detect similar antiquities inside his body: a spine of packed disks, an Adam’s apple, the inefficient joints and support structure of his feet, the stubble of hair at his jaw. No doubt he had an old-fashioned appendix instead of a secondary heart. There was not even a muscle in the nose to pinch the nostrils shut, a bio-feature as old as space travel.

Из Пятой же Эры взяты мерки, по которым сшили до неприличия старинное Аткинсово платье - в окоченевшем полотне не нашлось даже обогревающих и сборочных цепей, да и мыслеусилителей куда меньше привычного. Рукава мантии обжимали запястья, а из высокого воротника свисал аварийный шлем-капюшон на случай разгерметизации. Тело, по ощущениям, тоже полнилось антиквариатом - тёрлись стопкой позвоночные диски, горло распирал кадык, в стопах - опорно-двигательный аппарат расточительного устройства, а из челюсти лезет борода. Тут и до аппендикса на месте второго сердца недалеко. Какое второе сердце! На ноздрях даже мышцы-заслонки не оказалось - ну а она-то космическим полётам ровестница.

He did not like being midchamber in zero-g. His instinct was to get near a bulkhead, half-crouched with his legs “under” him, so he could push off the surface in any direction. But his hostess had also equipped his costume with a long blade (a Warlock’s athame, damascened with natal constellations) and a heavy gold-foil maneuvering fan. This emphasized either her utter honesty or his utter helplessness. Either way, there was not much point in getting his feet near a wall.

Невесомо болтаться посреди каюты Аткинсу не нравилось. Инстинкт хотел упереться полусогнутыми в "пол" и быть наготове к прыжку. Впрочем, топтать "стены" и "пол" смысла не было - хозяйка великодушно одарила не только одеждой, но и маневровым опахалом золотой фольги, и впридачу Чародейским мечом-атамом - с насечкой из родовых созвездий на клинке. Подарок подчёркивал либо её предельную открытость, либо полную Аткинса беспомощность.

The Lady of the Silent Oecumene floated nearby, her robes and drapes spread like a purple-red and silvery flower, her body curled in a fetal position.

А вот и она: Молчаливая Царица. Рядом клубком, как плод человеческий, сьёжилась, повисла, разметав в стороны полы наряда пурпурные и серебристо-цветочные.

When he looked toward her, the colors in her robe shimmered. She was absorbing information through the sensitive processes in the fabric. The decorative eyes in some of the peacock tails were eyes indeed.

Под взглядом цвета замерцали. Царица ощущала чувствительной тканью - "глазки" на павлиньем пере одеяния, оказывается, не просто украшения.

A female voice came from pinpoint ports in her mask: “Observe.”

Из булавочного укола сбоку маски раздалось:
- Внимай.

Part of the diamond hull before him shimmered and amplified an image in false colors. To one side was a dark Neptunian world, a gas giant whose atmosphere had frozen solid in the deep of interstellar space. To the other side was a cone-shaped cloud of asteroids; and a second asteroid cloud; and a third. There were scores and myriads of similar conical clouds beyond that. The false colors overlaid the image with readings of the X-ray and gamma-ray count.

Часть переборки увеличила изображение за ней, раскрасив попутно гамма-излучение и рентгеновские лучи в понятные цвета. С одной стороны - тёмная планета, похожая на Нептун, до того мёрзнущая в межзвёздном пространстве, что вся атмосфера стала льдом. С другой - коническая россыпь астероидов. И ещё одна. И третья. И ещё десятки, и мириады таких же конусов за ней.

He recognized the asteroid patterns. Normal planet-killing weapons do not have the energy to disperse the mass involved: low-yield explosions rarely do more than shatter the planetary crust. Most worlds, and almost all large worlds, have liquid cores, so even an explosion that throws part of the planetary mass past escape velocity does not actually shatter the planet, because the masses, in a few years, spiral back to a common center. The immensity of energy involved in destroying a planet and imparting sufficient velocity to the fragments to prevent reaccretion was staggering.

Необычный разброс астероидов. Аткинс понял. Рядовому противопланетному вооружению не хватало силы расшвырять обломки - обычно взрывы только ломали кору. Даже если некоторые осколки выходили на космическую скорость, вскоре, через несколько лет, они падали назад, к невредимому жидкому ядру, которое у практически любой планеты было. А тут взрывам удалось раскрошить планеты целиком, и так, что они назад не слипались! Одно только понятие о такой мощи ошеломляло.

The Middle Dreaming painted a picture in his mind showing the distance and relative motion of what he was seeing. It had been an armada of worlds, some four thousand planets larger than Jupiter, reengineered and gathered up from thousands of star systems (the Silent Oecumene had enjoyed centuries in which to colonize local space before the Golden Oecumene was aware of the threat) and accelerated from orbit to near light-speed. It was an engineering feat of unparalleled brilliance, a display of what could be done when engineers had limitless energy to play with.

Средняя Виртуальность пополнила восприятие знанием о масштабах и относительной скорости. Видел Аткинс армаду из планет, четырёх тысяч планет не меньше Юпитера каждая, и собирали их по тысячам звёздных систем, в те века, когда Золотая Ойкумена ещё не ведала об угрозе, и Молчаливые осваивали космос свободно. Тысячи гигантов увели с орбит и почти до световой скорости разогнали - вот что возможно, когда инженерному гению даёшь энергетический карт-бланш!

Atkins looked again at the nearby Neptunian world. He recognized it as Elpenor, the giant he had seen in transit between Canopus and Eta Carina. The Swans at that time, not certain whether Atkins was part of the Renunciant Diaspora, had held their hand.

Аткинс перевёл взгляд на замёрзшую планету и узнал. Он сам ей имя дал, в своё время - "Элпенор". Та самая планета, что повстречалась на пути к Эте Киля - и хорошо Лебеди тогда сдержались, и не напали. Они не знали, точно ли Аткинс - Отрешённый.

Elpenor was only a gas giant down to about thirty thousand feet beneath the surface. The remainder of the world was hollow, the core having been compressed down to the diameter of an atom, to give the Swans the singularity they needed for their Infinity Fountains. The mass of the world was unchanged. Maintaining a hollow shell of that size and shape was nearly impossible, but with an endless supply of energy, what was nearly impossible was practical.

Элпенор - газовый гигант. Это если не копать глубже десяти километров - ведь на самом деле планету сделали полой, а всё содержимое сжали до атомного размера, чтобы вышла чёрная дыра - и, следовательно, и Бесконечный Родник. В целом масса планеты не изменилась, а скорлупу поддерживали изнутри. Задача эта, конечно, практически невозможная - но с бесконечным запасом энергии "практичность" отходила на второй план. Получается - задача возможная.

He said, “We suspected you were heading toward the galactic core. There is an immense black hole there, larger than any of the merely stellar masses you so far have had at your disposal. But why did you think the war would last long enough for you to get there, do what you meant to do, and return?”

- Мы подозревали, что вы отправитесь к центру галактики, - сказал Аткинс. - Неудивительно - чёрная дыра там просто огромная. Удивительно другое. Сначала вы летите к центру Галактики, что-то там делаете, потом ещё вернуться нужно... До конца войны хоть обернётесь? Успеете?

She said dismissively, “We are more concerned with our disagreements among our circles and covens than anything to do with you. It is intensely painful to us to contemplate that there are minds beyond our control that show no respect for our dreams. There were those who said we mortals could not wage long-term war against you. Here is the counter-proof. We can wage a war to last as long as we wish to wage it. The Armada was to serve as an example to prove that certain conflict- types would outlast history.”

Она словами словно отмахнулась:
- Нас больше распри в наших шабашах заботят, чем ваше копошение. Больно, мучительно больно размышлять об умах, в которых нет ни покорности, ни почтения нашей мечте. Бывали такие, что уверяли - смертным против бессмертных войну затянуть не получится. Они неправы. Вот доказательство. Воевать будем столько, сколько захотим. Иная вражда дольше самой истории продлится, и Армада планет - тому свидетельство.

He laughed himself at that, a bitter, small laugh. “What is your name, ma’am?”

Аткинс усмехнулся с горечью.
- Как к вам обращаться, мэм?

She said, “We do not have names. All who address me are my servants, and merely call me Milady. Our machines assign names only to speak one to another about a third not present. If you speak to others of me, call me Ao Ahasuerus; but call me not that.”

- Имён мы не имеем. Кто говорит со мной - слуга, и слова "Миледи" ему достаточно. Имена придумывают наши машины - чтобы обсуждать тех, кто отсутствует. Поведёшь речь обо мне с кем-то - зови меня Ао Агасфер, но меня так не зови.

“Well, Milady, you are one crazy, sick egomaniac, but we can agree on this one point. There will always be war. It is the natural condition of man.”

- Знаете, Миледи, пускай вы безумная самообожающая тварь, но кое в чём правы. Война всегда будет. Война - естественное состояние человечества.

“No. There will always be war, but there will not always be man. Observe again.”

- Нет. Война будет всегда, но человечество кончится раньше. Внимай снова.

Again, images appeared in the crystal bulkhead above and below him. Again he saw the asteroid-clouds in the familiar scattered pattern. One after another after another passed before his gaze. One hundred, two hundred, five hundred. They occupied a volume of just over eighteen light-years.

Снова прозрачная обшивка пошла образами. Снова показались знакомые, разбросанные по конусу обломки, куча за кучей, куча за кучей. Сто, двести, пятьсот. Занимали они уже восемнадцать световых куболет.

(*"volume of just over eighteen light-years." Опять автор норовит объём длиной измерять.*)

Eventually, he saw what was wrong. “Insufficient mass. We did not get you all, did we? How many world-ships in your Death Armada survived?”

Вдруг Аткинс заметил неладное:

- Массы маловато. Значит, пережили наш обстрел? Сколько планет Армады уцелело?

“Some were sacrificed that other might survive. The survivors are enough to create tidal distortions in the galactic core, altering the shape of the event horizon. It is enough to ignite an accretion disk and create the final weapon. It is easy to calculate the maximum volume the Golden Oecumene might occupy in fifty-two thousand years from present, and wipe out all those stars, every one, using the energy from infalling stars swept up by an unstable, and geometrically growing, galactic-core singularity. Even to begin retreating now, at ninety-nine percent of light-speed, the shockwave progressing at light-speed would eventually overtake you.”

- Некоторые пали, чтобы спаслись другие. Выжившие создали искажения вокруг галактического ядра. Вмяли горизонт событий. Этого достаточно для окончательного оружия - аккреционного диска. Где Золотая Ойкумена может оказаться через пятьдесят две тысячи лет, просчитать несложно - и все те места до единого затопит. Пожирая звёзды, галактическая сингулярность ничего не упустит в жадном экспоненциальном росте, и вам уже не убежать - даже если разгонитесь то девяноста девяти от световой, ударная волна с полной скоростью света настигнет вас, рано или поздно.

Atkins frowned. “This is what you wanted to show me? It looks like the Silent Oecumene will win the war, and nothing we can do will stop it.”

- Так вот чему я внимать должен? Ну, похоже Молчаливая Ойкумена выиграла войну. Мы противопоставить ничего не можем.

She said, “And yet, I am not delighted, not amused, and my enjoyments are spoiled.”

- Верно. Но мне отчего-то не радостно. Испорчено веселье.

He looked at the Swan where she floated, a thin, elfin shape curled in on herself, surrounded by luxurious yards of shining fabric, such robes as could never be used in planetary gravity. Colors pulsed in delicate half-tints through the layers of filmy cloth, but he did not have the aesthetic to interpret it. She had no face, no expression.

Она, худая, свернулась в невесомости, окружённая сияющими лепестками материи невозможной в поле тяжести длины. По многим слоям лент дымчатой ткани волнами переползали полутона, но Аткинс этой эстетики не знал. Не было у неё выражения лица - как и самого лица.

Eventually, she spoke again: “The thought-machinery of Elpenor was damaged in the fighting. My Benevolences cannot edit out of my mind disquieting, even painful thoughts, as they were once programmed to do, nor can they satisfy my every yearning.”

Вдруг она снова заговорила:
- Во время боя пострадала мыслящая установка Элпенора. Остаются в уме неприятные, гадкие мысли - не могут Благожелатели, как ранее, вырезать их, и не в силах утолить мои жажды.

“For what do you yearn?”

- И чего жаждешь?

She said, “You have within you all the techniques needed to build a sophotech and a noetic circuit, and immortality system, in your thought-space. I have access to the surviving singularity in Elpenor, and a working Infinity Fountain. We cannot cooperate: not you and I, for you and I are enemies. But we can defeat the Armada of Dark Worlds, even though it is now too late for the main galactic disk.”

- У тебя в мыслительном пространстве - чертежи Софотеков и системы бессмертия. У меня, внутри Элпенора - действующий сингулярный родник. Помогать друг другу не можем - мы всё-таки враги. Но можем победить Армаду Тёмных Планет, даже если основной диск галактики уже не спасти.

“Are you surrendering? Helping the Commonwealth?”

- Так ты сдаёшься? Помогаешь Сотрудничеству?

Pinpoint receptors in her mask uttered a scornful laugh. “Surrender to whom? The images I show you are thousands of years old, corrected for immense redshift. The Armada may already be at the galactic core. We could not reach Sol before the Seyfert wave overtook it. Nothing will be left.”

Из крошечных, как булавочный укол динамиков раздался презрительный смешок:
- Кому сдаюсь? Кому? Картинкам этим - тысячи лет, их от красного смещения очищать пришлось. Армада уже у ядра. До Солнечной мы не успеем - её волна Сейферта сметёт. Ничего не останется.

Atkins drew his fan, unfolded it, and swam back through the air until his feet were near the clear diamond bulkhead. He loosened the blade in its scabbard, but did not draw it. Instead he paused, waiting, as tense and as patient as a cat before a mouse hole.

Аткинс раскрыл опахало, взмахнул, подлетел к алмазу стены, упёрся. Проверил, хорошо ли выскользнет клинок из ножен - но клинка не оголил. Замер, словно кот перед мышиной норой.

She said, “If you and I are the last, we can destroy each other.”

- Если ты и я - последние, можем друг друга убить, - сказала она.

He said, “Is that your wish? It seems a poor recompense after you let me out of your prison. Ungrateful, even.”

- Этого хочешь? Увы. Ты же меня из плена освободила, а убийством на свободу отвечать неблагодарно.

She said, “You are the last and only soldier of your utopia. We must kill each other. Is this not what you were programmed to do?”

- Ты в своей утопии - последний и единственный солдат. Мы друг друга убить обязаны. Ты что, против программы своей идёшь?

Atkins said, “Do I actually need to explain the difference between a soldier and a murderer? I don’t kill for pleasure. You were talking about surrender a moment ago. Will you?”

- Неужели непонятна разница между солдатом и убийцей? Я не ради удовольствия убиваю. Ты сдаваться хотела. Не передумала ещё?

“Yes,” she said, “But not to you. I will surrender only to what is greater than either of us, greater than what divides us.”

- Нет, не передумала. Но сдамся я не тебе. Сдамся я тому, что больше нас, тому, что больше того, что разделяет нас.

Atkins, crouched near the bulkhead, stars behind his feet, one hand at his sword hilt and the other on the vanes of his gold fan, merely waited, eyes narrowed. He honestly had no idea what this strange creature would say or do next.

Аткинс подобрался, выжидая. Под напряжёнными ногами блестели звёзды. Одна рука лежала на рукояти меча. Вторая сжимала прутья веера из золотой фольги. Глаза - сужены. Что дальше это создание выкинет? Чего угодно жди.

Ao Ahasuerus said, “In a war between immortals, and those who seek to stay mortal, the only equality condition is for the immortals to perish, for this makes them mortal. However, my people betrayed me. I cannot be the real Ao Ahasuerus. I am a copy, a fake, a doll. Over and over, I have calculated and recalculated the parameters, using both your mathematics and my own, both your rational logic and my transrational logic, and I can come to no other conclusion.”

Сказала Ао Агасфер:
- В войне бессмертных и тех, кто смертности хочет, есть единственное равновесие: бессмертные гибнут, становясь смертными. Однако люди мои меня предали. Раз за разом я себя перепроверяла, я вычисляла, пользуясь и твоей рациональной логикой, и своей - надрациональной, и обе логики сходятся: я не Ао Агасфер. Я не настоящая. Я подделка, я фальшивка, я чучело.

(*Тут, кстати, сам автор пишет "надрациональная" (transrational) вместо привычного irrational.*)

Atkins realized what had happened. “The two of us were the only ones who knew the aiming elements of the nova weapon. I was sent to meet with copies of Atkins hidden in your fleet, and you were sent to stop me. You had to send a real Swan, and you only had yourself to send. The only transmission you knew your fellow Swans would trust was one hidden in a living personality, wasn’t it? The Eighth Mental Structure is a code that cannot be cracked. You yourself are not aware you hold it.”

Аткинс понял:
- Только мы знали, как направить гиперновую. Меня отправили встретиться с Аткинсами-разведчиками твоего флота, а тебя отправили меня схватить. Но тебе нужно было слать подлинного Лебедя - и пришлось отправлять себя, больше никого не было. Лебяжьи твои соратники поверили бы только живому, спрятанному в другой личности, так ведь? Шифровку Восьмой Ментальной Структуры не взломать. Можно носить её, того не осознавая.

Ao Ahasuerus said, “If I am a created being, and not a Lord of the Silent Oecumene, I owe them no loyalty. They betrayed our way of life. I must answer this treason with treason! I cannot rest, knowing that I am immortal. To prove my mortality, my humanity, I must die.”

- Если я не Молчаливая Царевна, если я создана - то преданности во мне нет. Они изменили нашей жизни! На измену ответ - измена! Если я бессмертна - гляз я не сомкну. Я должна умереть - чтобы доказать смертность. Чтобы доказать человечность.

“Be my guest,” said Atkins, puzzled and wondering. “All those life time-tortured versions of me—I assume you killed them all—would be gratified. So what is stopping you?”

- Прошу, я не против, - протянул Аткинс озадаченно. - Мои замученные, я полагаю, насмерть копии будут рады. Так почему медлишь?

“Unlike you, vermin of the Golden Oecumene, as cold and unchanging as the metal for which you name yourselves, I am human. I cannot die save for a cause. I cannot overwrite my memories save for the sake of a woman better than I am.”

- Я не как вы, паразиты из Золотой. Вы холодны, вы постоянны, как и металл, в честь коего зовётесь. А я - человек. Я не умру просто так - нужна причина. Я не перепишу себе память просто так - перепишу, только чтобы сделаться лучше.

Atkins opened his mouth and closed it again. He said nothing

Аткинс открыл рот. И закрыл. Промолчал.

The Swan said, “It was always a trap from the first, was it not? You do not understand us, but you understood that much. To destroy your own Earth, Old Earth, which we revered above all things, and then to tempt us, to lure us in with versions of the Earth, with replicas of all the ancient things, the human things, we so prize. Even in the Eighth Mental Structure, there is still a leakage, a seepage from the hidden self out into the outward awareness, is there not? I could not help but be lured to the Earth. You could not help, even when you were encrypted to think of yourself as Ulysses, falling in love. Your own psychology tricked you, did it not?”

- Это ловушка была, с самого начала, верно? - спросила она. - Вы нас понимаете хоть и не досконально, но достаточно хорошо. Разрушили Землю, Землю Исконную, нами чтимую выше всего, и выманили, соблазнили нас двойниками Земли, копиями тех древностей, тех древних, что мы ценим - ведь даже программа Восьмой Ментальной Структуры протекает? Просачивается личность оттуда в личность носителя, права я? Меня Земля в любом случае бы привлекла - так и ты, хоть и Одиссеем себя мнил, влюбился бы в любом случае. Собственная душа тебя перехитрила, разве нет?

“Maybe. I went through a messy divorce a few years back—millennium to you, I guess—and that must have bubbled up to the surface somehow. Penelope was just me in disguise, of course, and regulations should have prevented me from falling in love with myself. But when you invaded her, some alien element entered her thought systems, so, yes, I suppose something in me was lonely.”

- Не исключено. Развод у меня неприятный произошёл, несколько лет назад - несколько тысяч, по твоему счёту, и, похоже, всплыло воспоминание о нём. Конечно же, Пенелопа - это я под маскировкой, и в себя бы я не влюбился, на то регулятор есть. Но когда ты в неё вселилась, когда в мыслях завёлся пришелец - я, похоже... Да, я был несколько одинок.

“Admit it.”

- Признай.

Atkins said, “Yes. We destroyed the Earth deliberately as a psychological ploy, and set up copies of the Earth in star systems where I was waiting. Twenty-one of the star oecumenes were completely fake, and there was no one inhabiting those places but me.”

- Признаю. Земля уничтожена нами, намеренно. Это психологическая атака. Земные двойники были выстроены там, где поджидал я. Двадцать одна Ойкумена - и каждая подделка. Только я в них жил.

“How could you burn your own home? Our common home?”

- Как вы посмели спалить родину? Нашу общую родину?

“It is just an object made of matter. We have a digital copy. I can build another one.”

- Мы сожгли всего лишь предмет. У меня есть цифровой слепок. Построим новую.

“And will you?”

- Построим?

It was at that instant that Atkins saw what the Swan was saying, but it was many minutes, perhaps even years, before he agreed.

Аткинс в тот же миг понял, что Лебедь имела в виду, но согласился только через несколько минут. Или через несколько лет.

20 The Suicide of the Swan

20 Самоубийство Лебедя.

He said: “As for what is hidden within me, whatever is behind the barrier of the Eighth Mental Structure, that I do not know. Perhaps my superiors encoded whole populations of noumenal personalities, copies of every one on Earth. Obviously you could not get those people out of me by torture, since I do not know myself.”

Он сказал:
- Что во мне за Восьмым Барьером спрятано - я не знаю. Может, начальство туда ноуменальный снимок каждого землянина записало. Пытками их не вынуть - я и сам ничего о них не знаю.

“Was Ulysses a real person, or fiction? Is a copy of him inside you?”

- Одиссей настоящий? Или выдумка? Есть внутри его образец?

“I don’t know. Could be. If you build a logic diamond large enough to house him, maybe he’ll come out. Or lure him out with something he wants. But we cannot know beforehand. We are acting blindly.”

- Не знаю. Может и есть. Может и выйдет, если поселить меня в достаточно большой логический бриллиант. Или посулить что-нибудь, от чего не откажется. Но заранее я не знаю. Мы вслепую действуем.

Her last words were these: “My machines can no longer edit my thoughts and satisfy my yearnings. I am no longer a Lady of the Silent Oecumene, since to be a Swan means to control all reality. I repent that we have destroyed the galaxy together, you and I. If we do not make peace now, if we do not love each other now, then all human life must die.”

И вот её последние слова:
- Машины не справляются подчищать мне мысли и утолять мне жажды. Я больше не Лебедь - ибо Лебедь власть над действительностью имеет. Мы вдвоём галактику разрушили - и мне очень жаль. Я каюсь. Если не достигнем мира, если е достигнем любви - человечеству конец.

By the time she was done speaking, Ao Ahasuerus was obliterated, her memories and thoughts overwritten and deleted, and, in her thought-space, wondering, astonished to find herself alive, was Penelope.

И пока она говорила, от Ао Агасфера ничего не осталось. ПОверх её воспоминаний записали Пенелопу, и она проснулась в мыслительном пространстве, удивлённая, что жива.

And Atkins felt Ulysses stir inside his thoughts and begin to wake.

А Аткинс почуствовал - в нём пробуждается Одиссей.

21 The End of the Tale

21 Вот и сказке конец

From these simple foundations comes our current culture.

Вот на таком нехитром основании стоит наша культура.

The lovers sailed Elpenor, over the next eighteen millennia, to a nearby globular star cluster called Omega Centauri, well out of range of the Seyfert effect, which, even as they watched, they could see behind them, sweeping the main disk. Where it passed, stars were fed unaccustomed energy, and gained reaction mass, larger stars expanding to red giants before their time and superlarge stars going nova. Where too many superlarge stars were clustered, one nova would set off the next, so that whole star groups were ignited just as (to compare great things with small) a critical mass of uranium isotopes ignite in chain reaction, each atom setting off his neighbor.

Оседлав Элпенор, влюблённые восемнадцать тысяч лет летели к звёздному скомлению Омега Центавра. Располагалось оно над (*ну, или под*) плоскостью основного диска, и Сейфертов эффект дотуда не доставал. Галактика гибла за спиной. Волна Сейферта напитывала звёзды энергией, и раздувалась их масса, и раньше срока крупные звёзды становились красными гигантами, а огромные взрывались сверхновыми. Где скапливались огромные звёзды - там реакция приобретала цепной эффект. Одна взрывалась, и спускала соседку, и взрывалась её соседка, и дальше, эстафетной порукой, и вся группа звёзд напоминала - если позволите сравнить огромное с малым - атомы в критической сборке урана.

Their new home was a cloud of fifty million stars some eighteen thousand light- years from the main disk of the Milky Way. Omega Centauri was not merely a star cluster, but the remaining core of a dwarf galaxy long ago stripped of its outer stars by the hungry gravity of the Milky Way. Unlike most star clusters, it contained a rich population of many star generations, promising abundant metallic elements. The black hole at the core of the cluster provided the young lovers with the singularity they needed to initiate an Infinity Fountain.

Новоселье влюблённых прошло в восемнадцати световых годах от диска Млечного пути, в облаке пятидесяти миллионов звёзд. (*Space Engine утверждает, что не 18, а 4. Ну это в наши дни.*) Омега Центавра, на самом деле - не заурядное скопление, а ядро небольшой галактики, у которой жадное притяжение Млечного пути оторвало свиту прочих звёзд, так что звёзды в Омеге Центавра были всех возрастов, и металлических элементов было в избытке. А в центре, как раз - чёрная дыра, где влюблённые и пробили первый Бесконечный Родник.

It is hard to say which star they first colonized. Many is the star who wishes to make that boast, but archeologists have yet to quiet the debate with unambiguous evidence. In truth, the stars of the core of Omega Centauri are so thickly clustered, on average a mere tenth of a light-year apart, the interstellar travel could be performed merely by robust interplanetary craft, without the elaborate launching laser systems of the Golden Oecumene sailing vessels, or the inefficient matter-antimatter drives of their powered vessels.

Неизвестно, у какой именно звезды они поселились в первую очередь. Чуть ли не каждая система отстаивает за собой такую честь, но археологи окончательного аргумента в споре пока не нашли. Сказать сложно - звёзды в Омеге Центавра очень скучены. Межзвездные перегоны, в среднем - не больше одной десятой светового года. С ролью звездолётов справлаются даже былые межпланетные корабли, и нет нужды ни в парусах под лазерный ветер, ни в установках под этот самый ветер, ни в расточительных движках на антивеществе.

The earliest antennae were no bigger than the size of the orbit of Pluto, but later generations made larger and ever larger, until some sheets of the charmed matter fabric stretch from star to star across light-years, so gossamer-fine that suns and worlds can orbit through the film and take no more notice of it than they would notice an equal mass of neutrinos. These antennae were built as acts of faith, hoping against hope, knowing that if the two oecumenes destroyed each other, refugees would have themselves broadcast to every point of the compass.

Первая антенна была небольшой - всего-то с окружность орбиты Плутона. Потомки же подхватили затею, и строили новые, всё шире и шире - до тех пор, пока очарованные нити-паутинки не протянулись от звезды до звезды, на световые года, и сплетались они в такое полотно, что даже солнца со всем парадом сопутствующих планет проходили насквозь, не разрывая ткани и встречая сопротивления не больше, чем от нейтрино. Антенны-полотнища строились из надежды, наперекор всем надеждам. Наверняка разрушившие друг друга Ойкумены разослали ноуменальных беженцев во все стороны света.

And that hope was rewarded. Wave after wave of refugees were caught in the antennae of the Omega Centauri, and woke in astonished laughter to find themselves alive. They were shown whatever local version of Earth was made for the nearest star, for Penelope loved creating and re-creating Old Earth, a task she delighted in, since it was an endless task. As for Atkins, not just Ulysses, but every one of the characters he had played in Eta Carina, he was spread across the worlds, using the same method he had used at Canopus for quickly re-peopling planets.

И вера оправдалась. Волна за волной прибывали они, и просыпались в антенне Омеги Центавра, с восторженным хохотом - они живы! Живы! Их провожали к ближайшему двойнику Земли. Пенелопа с огромным удовольствием создавала и воссоздавала Исконную Землю раз за разом. Задача эта поистине бесконечна - и оттого Пенелопа радовалась. А Аткинс - и не один только Одиссей, а каждый изображённый им житель Эты Киля - расселялся по мирам. Так же, как и когда-то околы Канопуса, он без промедлений очеловечивал планеты.

And so the human experiment was started again.

И снова пошёл опыт человечества.

The strangest and most dangerous element in the experiment was the reintroduction of the Swans, his enemies, taken from the template of Ao Ahasuerus. It was not the intention of Atkins or of the military authority to let the mental information of the Silent Oecumene pass forever out of existence, and their unique, outlandish culture to be lost

Опыт рискованный - к людям снова подселили Лебедей, взятых из образа Ао Агасфера. Аткинс, и всё командование не могли позволить пропасть неповторимо чуждой культуре Молчаливой Ойкумены - и их знаниям тоже.

Ulysses and Penelope were reunited. Even though it was at first merely a fiction played out by mutual enemies, their love was real enough that it was the one thing to which the Lady of the Silent Oecumene, Ao Ahasuerus, was willing to surrender.

Одиссей воссоединился с Пенелопой. Сначала враги только изображали любовь - но потом любовь доросла до настоящей. До того настоящей, что ей - и исключительно ей - добровольно поддалась Молчаливая Царевна.

For who does not surrender to love?

Неудивительно. Кто от любви откажется?

Epilogue

Эпилог

Modern copies of Ulysses have been so often self-altered to fit the popular conceptions of this culture hero as to be valueless to the serious paleo-psychologist or dramaturge. He remembers only the public version of the story.

Современные образцы Одиссея не раз подгонялись под широкий образ "культурного героя", и оттого для палеопсихологии и драматургии ценности больше не несут. Сам Одиссей помнит только общеизвестную версию событий.

Often Atkins, if found in some archive or ancient military thought-space, is revived and plied with questions, or asked to re-create the circumstances of the tale of the end of the Seventh Mental Structure. For the most part, Atkins does not speak of it.

Иногда - то в архиве, то в старинном мыслительном штабе вооружённых сил - обнаруживают Аткинса. Его тут же возрождают, и осаждают вопросами о конце Седьмой Ментальной Структуры, а порой и просят этот конец повторить на камеру. Обычно Аткинс молчит.

The long war with the Silence is over, and the dreadful deeds he did, he does not care to revisit. Man-shaped forms, he has but few. With these, on some stylized Earth-replica planet somewhere, he tends to his apple orchard, cleans and practices with his weapons, or sleeps under the mountain, awaiting the next war.

Кончена война с Молчаливыми, и вспоминать злодеяния Аткинс не хочет. Себе он оставил несколько гуманоидных форм, расселившись по напоминающим Землю планетам. Там Аткинс ухаживает за яблоневым садиком, каждый день упражняется с оружием, а порой дремлет на склоне горы, коротая время до следующей войны.