Дождь по-прежнему шёл. Целый день я лежал под одеялом, страдал, занимался мысленным самобичеванием, анализировал свои поступки, рассматривал свою жизнь под разными углами, прикидывал, как можно было бы правильней поступить в той или иной ситуации, но каждая эта новая, параллельная оригинальной жизнь, протекавшая внутри моего сознания, всегда оканчивалась провалом. Под звуки ударяющихся об окно капель я, что называется, постепенно уходил на самое дно.

Под вечер дождь, кажется, стих. Я накинул на себя куртку, обулся и вышел на улицу. Тучи покрывали почти что всё небо, слабый ветер неслышно колыхал пожелтевшие грязные листья, хаотично разбросанные по земле. Вороны молча сидели на дереве, росшем за соседней двухэтажкой. Тишина.

Я удивился. Насколько тихо вокруг! И никого, совершенно никого среди этих унылых домов, по-осеннему грязных огородов и разбитых дорог. Аккуратно ступая по земле, я шел по тропинке, огибая грязь и лужи.

Я шел, и кроме моих собственных шагов ничего не нарушало покоя. Оглядываясь по сторонам, внимательно рассматривая окна, я вдруг понял. Никого нет вообще. Весь этот мир, ещё днём кишащий людьми, вмиг опустел. Нет их больше – мужчин, женщин, детей, стариков и бабок. Нет никого – ни алкашей, ни наркоманов, ни социальных работников, ни священнослужителей, ни музыкантов, ни актеров, ни проститукок, изучающих окружающие члены в надежде отыскать-таки самый выгодный. Нет полицейских, судей, нет озлобленных мамаш с их гиперактивными детьми, нет гопников, зеков, «чётких пацыков» и других всевозможных клоунов. Их нет больше, но их жизни, большие и маленькие, остались, они пронизывают каждый сантиметр пространства, окружающего меня. Остались вещи, каждая из которых имеет свою, неповторимую историю, квартиры и машины, взятые в кредит, а вон на том кресле, что видно в чьём-то окне, наверняка ещё осталось тепло от исчезнувшей задницы исчезнувшего навсегда хозяина.

Я остановился и наступил прямо в лужу, но теперь это уже не имело значения. Общество исчезло. Мир остановился. И никого нет и не будет. Есть только я. Но почему я остался? Не потому ли, что меня и так нет? Разве можно жизнь под одеялом назвать реальной жизнью? Можно или нет? Кто мне теперь ответит?

Все мои мысли, все мои накопившееся вопросы, остро жгли мозг. Я буквально ощущал физическую боль, казалось, что сейчас вся эта каша начнёт вылезать наружу, будет медленно струиться изо рта и ноздрей, ушей и глаз. Это ли смерть?

Я едва стоял на ногах, и сквозь всё происходящее внутри меня смотрел на то, как идет дым из открытых окон, как загораются дома. Должно быть, оставленные плиты и утюги дают о себе знать.

А потом тишина нарушилась. Треск сгорающего мира, крики воронья. Кажется, в тот момент я почти добрался, почти понял сущность бытия, но проклятые звуки испортили это мгновенье. Затем и вовсе послышалась музыка из окна проезжающей мимо машины. Всё вернулось к своему обычному порядку, типичному ходу вещей.

Капли дождя начали капать вниз, скрываясь где-то в глубине моих волос, между кожей и засохшей перхотью. Люди вернулись. Я вышел из холодной глубокой лужи и пошел домой.