Сиквелы редко заслуживают внимания зрителей, особенно сиквелы кинокомедий. Обратное бывает верным лишь в небольшом числе случаев, одним из которых может быть применение юмора и сатиры как способа ведения разговора на неудобные, и оттого сложные, темы, охват которых не умещается в полтора часа экранного времени.

Именно таким сиквелом оказалась лента "Qu'est-ce qu'on a encore fait au Bon Dieu?":

https://www.youtube.com/watch?v=VZ7GmeNv6oQ

Я упоминал про первый фильм лишь вкратце, поэтому приведу заново предпосылку сюжета. В консервативной французской католической семье четыре дочери. Три вышли замуж за чу^Wвыходцев из укоренившихся во Франции этнических диаспор, вся надежда родителей на четвертую. Та приводит домой понаехавшего в Париж романтика-актера из Западной Африки. Впрочем, католика из семьи голлистов — хоть в чем-то облегчение. :)

Если бы задачей режиссера и сценариста было бы только лишь изображение среза современной мультикультурной Франции, то сиквел, в самом деле, был бы не нужен, как он не нужен, скажем, недавнему фильму "La lutte des classes" (https://www.youtube.com/watch?v=uU2kvD_eUtw) Первый фильм оказывается лишь завязкой-мизансценой. Восточноевропейские кинокритики постоянно задаются вопросом: зачем же Западная Европа завозит к себе человеческий материал из своих "бывших" колоний? Сиквел нужен именно для того, чтобы дать им наглядный ответ.

Казалось бы, азиатские и африканские диаспоры во Франции должны кататься словно савойский сыр в бретонском масле. Им вроде бы дали и пособия, и политкорректность, и даже белых женщин. Чего еще-то надо? Ан нет, климат не тот — холодно и дожливо. Народ не тот — громко завидует успешным людям. Поэтому из четверки мужей-удальцов самым первым объявляет о планах совершить алию на историческую родину еврей-серийный предприниматель, которому не дают развернуться в коммерции антисемиты из службы налогов и сборов.

Перспективы, открываемые "алией", увлекают остальных. Араб-адвокат, заваленный однотипными и заведомо проигрышными из-за республиканских принципов laïcité делами о дискриминации закутанных в паранджу мусульманок в бассейнах, собирается переключиться на защиту алжирских феминисток, разгуливающих по алжирским пляжам в купальниках западного покроя. Нервированный ростом иммигрантской преступности китаец-банкир получает пост в шанхайском инвестиционном банке. Негру-актеру не дают играть ни Отелло в классическом театре, ни даже эпизодическую роль наркодилера в телесериале, и он рвется в столицу английской драматургии — Болливуд.

Услышав, что останутся на старости лет без внучат-мулатиков, консервативные родители льют крокодильи слезы. Они пускают в ход свои деньги и связи, чтобы найти зятьям работу поближе к их общему дому. Араба сажают в провинциальную адвокатскую палату, китайца — в провинциальное банковское отделение, негра — в провинциальный театр, а еврею дарят заброшенную провинциальную фабрику. Растроганные заботой нацмены признают, что без белого человека они лишь передерутся между собой и дарят отцу семейства кепи, принадлежавшее де Голлю.

Эта сельская идиллия аллегорична, что подчеркивается репликой одного из четверки: "сначала французы интегрировали шти, эльзасцев и корсиканцев, затем португальцев, итальянцев и поляков, теперь за нас принялись!" В 21 веке провинция Франции (и шире, представляемой и ведомой ей Европы) — весь мир. Для европейца с его старыми деньгами и старой культурой провинциальными являются шанхайские банки и болливудские киностудии, а огромная Африка — всего лишь очередной фронт борьбы за права женщин.

Последняя тема изящно закругляет историю двух фильмов. Сестра понаехавшего из Абиджана в Париж актера обнадеживает их отца тем, что не занимается расовым смешением с белыми тюфяками, но, несмотря на это, доводит его до инфаркта тем, что бракосочетается, с помощью прогрессивного французского законодательства, с черной парижской лесбиянкой. Надо-таки стабилизировать к 2100 г. население Африки хотя бы на 2 млрд. человек. Это масштабная задача, которую не решить одним коронавирусом.