«Хильдегарис и Суд Божий»

«Хильдегарис и Суд Божий»

Через бескрайние поля Дэвона, сквозь непроходимые леса Карнуола, минуя бурные потоки Монмута нес своего всадника стремительный конь, и не было устали ни коню, ни всаднику, ибо великое дело давлело над ними - Суд Божий...
Третью ночь в замке Тотенсхилла не гасили факелов. Третью ночь не смолкали трубадуры и не прекращались веселые танцы, ведь урожай был собран, а значит настала пора праздника "Плодов и хлеба". Счастливые горожане стаптывали башмаки, отплясывая Сэра Роджера, вино лилось рекой, и, казалось, празднество не закончится никогда... Но в самый разгар пира двери распахнулись, и миряне услышали голос, звонкий и острый, как сталь клинка:

- Я - Хильдегарис из рода Хильдегарисов!

Сотня удивленных голов повернулась в сторону незваного гостя.
- Хильдегарис?
- Сам Хильдегарис?
- Мы наслышаны о тебе, о, достойный рыцарь, - склонились в поклоне менее достойные рыцари.
- Наслышаны, да, наслышаны!
- И я наслышан о тебе, Хильдегарис, - маленький ребенок украдкой тронул рыцарскую штанину, после чего, смутившись собственной дерзости, спрятался за кухарку-мать.
- Да, я вижу, вы обо мне наслышаны, - Хильдегарис прошел до середины зала, обвел взглядом толпу и замер, преисполненный тягостными мыслями.

- Что тяготит тебя, о, Хильдегарис? - тихо спросила Хильдегариса ребенячья мать.
- Мои мысли, - таков был ответ, - мои мысли тяготят меня.

В воздухе повисло напряженное молчание. Средневековые музыканты отложили барабаны и дуды, канатоходцы слезли с веревок, танцовщицы завернулись в балдахины и разбежались по углам, предчувствуя неладное. А Хильдегарис все молчал и молчал. Вид его напоминал одинокого волка, что сидел на ветвях одинокого дуба, растущего на краю обрывистого ущелья, тоже одинокого; все обдуваемые яростными ветрами, снедаемые холодом и жарой. И лишь давняя клятва не позволяла волчьей душе покинуть бренное тело и рассыпаться мимолетной пылью по дну вечного ущелья. И имя этой клятве было - Божий Суд.

- Один из вас убил моего отца!

Толпа охнула. И охнув, толпа вздрогнула. И вздрогнув, люди побежали, сломя голову, прочь, но жуткий хохот Хильдегариса настиг их, перепуганных, озирающихся, и пригвоздил к земле:
- Глупцы! Я запер двери замка на засовы. Никто не покинет это место, покуда я...
- Покуда что? - вопросил у Хильдегариса маленький ребенок, после чего, опять смутившись, спрятался за кухарку-мать.
- Покуда я не свершу свой Суд!

По зале прокатился вополь ужаса, поскольку не было на Свете - подлунном и загробном - вещи страшнее, чем месть Хильдегариса: скорая, жестокая и неумолимая.

- Постой, о, Хильдегарис, - из-за пестрой занавески, прямиком рыцарю под ноги, выкатился кривобокий шут с золотыми бубенчиками на шляпе, - быть может, ты ошибся?
- Хильдегарис никогда не ошибается, - процедил сквозь зубы Хильдегарис.
- Но мы - праведный люд, - возразил паяц, крутанувшись волчком, - никто из нас не способен на святотатство.
- Никто, - вторили шуту миряне.
- Никто, - поддержали их бондари и овчинники.
- Никто, - согласились смолокуры и повитухи.
- Мы - народ добрый и благочестивый, - донесся из подвала голос заплечных дел мастера.
- Видишь, - улыбнулся горбатый шут, - Никто из нас не посмел бы отравить твоего отца. Ищи убийцу в другом замке.

Хильдегарис медленно кивнул. Он расправил плащ, смахнул с ботфорт дорожную пыль и направился к двери. Но там, возле самых дверей, Хильдегарис остановился. Отблески факелов зловеще играли на его литых доспехах, а грудь рыцарская вздымалась как вздымается море перед штормом... В воздухе запахло грозой... И, учуяв запах грозы, Хильдегарис открыл рот. Открыл рот и произнес слова, от которых у каждого человека в зале холодок пробежал по спине:
- Разве я сказал, что мой отец был отравлен? Откуда ты узнал об этом, хитрый шут?

И кривобокий шут взревел от страха. Взревел и бросился врассыпную. Но Хильдегарсов меч уж вынут был из ножен! Сталь, черная будто крыло ворона, настигла беглеца и перерезала нить шутовской судьбы... Одним движением... Шух... Стражники выхватили копья и пики, но ни копья, ни пики не могли сравниться с поющей сталью Хильдегариса. Железный вихрь пожал их души, как пожинает толстые снопа пшеницы толстый жнец с серпом. Бой завершился даже не начавшись.

Двенадцать тел легли на плиты. Их обступили матери и жены, и завели прощальный вой:
- О горе, горе замку Тотенсхилла! Трагедия свершилась в одночасье.
- Так это замок Тотенсхилл? - Воскликнул Хильдегарис, вытирая меч платком, - мне нужен Ноттинсхилл.
- Ваш замок дальше по дороге.
- Что ж, тогда не смею вам мешать. Пируйте дальше, господа и пэры, - Так сказал Хильдегарис и вышел вон.

- Куда поскачешь ты теперь, о, Хильдегарис? - Спросил вдогонку маленький ребенок, после чего, окончательно смутившись, спрятался за кухарку-мать.
- Я продолжу искать убийцу своего отца! - обернувшись, бросил Хильдегарис, - знайте ж, что не будет мне покоя, покуда не свершится Божий Суд!

И выбежав во двор, он лихо свистнул:
- Ко мне, мой Боливар!
- Я - Буцефал, - ответил конь, - и вот я здесь!
- Не важно, верный друг, нас ждет дорога!

И ночь, безлунная, бескрайняя, сокрыла всадника в ночи...
Скачи! Скачи как вихрь, о, Хильдегарис, верши свой Божий Суд!