Abyss Blessing

Сплетаемся в объятьях братских.
Пушистые руки пушистые тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Деревенщины из Илбу между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью нарехатской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные пустышки аки тени, ибо не светится у них ничего.
— Благословение! — восклицает Данте.
— Благословение Бездны! — восклицаем мы.
Встает Бондрюд первым. Приближает к себе Рико. Вставляет Рико в Лорда Рассвета верзоху уд свой. Кряхтит Боныч от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Рико Наначи, вставляет ей смазанный рог свой. Ухает Рико утробно. Наначи Вакуна заправляет, Вакуне — Фапута, а уж Фапуте липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю сестру четврерорукую левою рукою, а правой направляю уд свой ей в верзоху. Широка верзоха у сестры Фапуты. Вгоняю уд ей по самые ядра багровые. Фапута даже не крякает: глубоки ее недра горячие. Обхватываю ее покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Веко пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву ее. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Веко, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Фапуте. Веко кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ей, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем благословение Бездны уды обновило, укрепило, обустроило. Есть чем и друг друга усладить, и иностранных делверов наказать. Собирается, сопрягается гусеница нарехатья. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена измененные Бездной друг в друга уды заправляют, а уж потом Молящиеся Руки пристраивается. Так у Бондрюда заведено. И слава Бездне…
По вскрикам и бормотанию чую — Молящихся Рук черед пришел. Подбадривает Бондрюд их:
— Не робей, зелень!
Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им пустышки темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.
— Благословение! — кричит Бондрюд.
— Благословение Бездны! — гремим в ответ.
Шагнул Боныч. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Бондрюд нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.
— Благословение! Благословение! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.
Идем за Бондрюдом. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.
— Благословение! Благословение!
Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Бондрюд, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница нарехатья в купель. И встает.
Теперь — помолчать время. Напряглись руки пушистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели нарехаты. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:
— Благословееение!!!
Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.
— Благословееение!!!
Реву в ухо Фапуты, недавно отросшее, а Веко в мое вопит:
— Благословееение!!
Бездна, помоги нам не умереть
Неописуемо. Потому как божественно.
Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лежаках после нарехатьего совокупления. Свет включен, сок из лоль в картриджах на полу, еловый воздух, напевы северян из ледяных пустынь Серени. Бондрюд наш после совокупления любит музыку с поверхности послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.