Можно и не успеть отправить свое письмо. Или даже написать его. Можно сгинуть, оставив родителей, братьев и сестер только догадываться о том, на какой именно миле фронта из тысячи осталось тело. Можно умереть от пули, осколка, взрыва, газовой атаки…
	Но все нутро было против этого. Рику хотелось жить. Отслужить до конца войны, как бы тот ни был, вернуться домой и извиниться перед матерью за свой глупый порыв. Это то, к чему нужно стремиться, как к яблоку на вершине дерева. А по пути можно сорвать другие.
	Медленно убрав фотографию под письмо, Рик увидел адрес. Дрезден. Дальше не понял, но это и не нужно. На почте разберутся – а уж он постарается отдать последнюю весточку убитого.
	Подмокшие конверт и фотокарточка отправились во внутренний карман куртки, рядом с сердцем. Смахнув постыдные слезы, Рик встал на ноги. Над погибшим уже какое-то время трудились сослуживцы, обыскивая его, так что Рик увидел скрытые под окровавленной, рваной формой раны.
	— Ого! — выдохнул он. — Как только дошел?
	С кем бы фрицы ни сражались в тумане, неизвестный враг постарался на славу. Глубокие, слегка почерневшие порезы от когтей заполняли все то место, что не было покрыто укусами. Некоторые выглядели нормально, словно от собаки. А другие – так, будто бедолагу жрали заживо.
	Теперь… теперь, пожалуй, можно было закурить. Если бы не противный мелкий дождь. Потому, вздохнув, Рик отвел взгляд от тела и уставился в туман. А тот, будто в усмешку, клубился, складывался в самые разнообразные формы и мог скрывать за собой все, что угодно. От новых фрицев – и до тех непонятных… тварей, с которыми сражался враг. Онемевшие и одичавшие псы? Может быть.
	— Надеюсь, парни, не сегодня-завтра нас отведут в тыл, — сказал солдат, который пытался содрать кольцо с пальца погибшего. Не получалось. — С меня и вчерашнего утра хватило, а здесь еще какая-то чертовщина творится. Пусть другие разбираются, пока я толкую с местными малышками.
	Рик промолчал. Был согласен всей душой, но не нашел, что ответить. А до конца дежурства оставались какие-то полтора часа.
	И пролетели они незаметно. Труп оттащили и прикрыли какой-то тряпкой, чтобы показать командирам. Остатки роты погрузились в сон, пытаясь урвать еще немного беспокойного забытья, а ветер и теплое солнце разогнали туман. Вражеские траншеи молчали. На ничейной земле царила все та же военная тоска – когда-то плодородное поле, ныне испещренное воронками, траншеями, окопами, обвитое колючей проволокой, обильно удобренное погибшими, набиралось света перед очередным дождем.
	Но низкие свинцовые тучи проявили милосердие. Нависли ковром, закрыли солнце и спешили куда-то на север, не пролив ни капли. Тишина. Ни отдаленных раскатов артиллерии, ни стрекота винтовок с пулеметами. Будто наступил мир.
	Сдав пост, Рик побрел к привычному месту. Одной из поперечных траншей, Джексонвиль стрит. Свободно. Рюкзак лег в голову, винтовка разряжена и отправилась под бок, и солдат с кряхтением устроился в выемке в стене траншеи. Тесно, грязно, едва можно вытянуть ноги – но лучше, чем сидя. До завтрака оставалась пара часов, так что Рик без зазрений совести закрыл глаза и тут же уснул.