Виктор поднялся по ступенькам. Переменил руки — чемодан-то тяжеловат. Пошмыгал малиновым носом. Покурить что ли?.. Да, покурить. Отец-то и не знает ещё, что я курю, подумал юноша.
	Поставил чемодан, вытащил пачку. Закурил. Тлеющий огонёк был необычайно ярок. Всё было серым, размазанным и тусклым: дымчатые зимние сумерки, заваленная снегом детская площадка, уснувшие автомобили. Да, папа, да, мама… Вот он я, подумал он с тоской. Как будто быничего и не бывало между нами. Ну что же. Сигарета была выкурена, пальцы онемели до боли.
	Виктор щелчком бросил сигарету в сугроб. Ткнул в обшарпанный домофон. Гудки. В груди что-то радостно поднялось, с удивлением отметил про себя мужчина. Это от чего?
	— Да? — спросил мужской голос.
	— Это я.
	Домофон противно завыл, щёлкнул магнит в замке. Вот так вот просто, подумал Виктор. Ни волшебного слова, как в сказке, ни пароля, как у шпионов. Всё по старому. Так странно. Будто не было трёх лет, а вернулся с ночёвки у друга.
	В тёплом подъезде всё взмокло под пальто. Виктор отдышался. А всего-то — второй этаж. Проклятые сигареты... Вот и квартира. Дверь была приоткрыта. Юноша прошёл внурь, медленно закрыл дверь, чувствуя, как спину сверлят две пары глаз. Он отвык от запаха квартиры…
	Повернулся, обнял мать. Та что-то пришёптывала, тёрла глаза. Отец стоял в конце коридора — высокий как столб, со скорбным костлявым лицом, словно вытянутым вниз за подбородок. Под прямым носом изгибались широкие усы. Виктор пожал ему руку. Что-то они говорили. Как это бывает обычно.
	Опомнился Виктор уже на кухне, перед тарелкой огненного борща. Мать услужливо подкладывала гладкие зубчики чеснока, пододвигала сметану. Хлеб был мягким, с хрустящей коркой. Эта простая мысль почему-то ошеломила Виктора.
	— Похудел, — сказала мать.
	— Да прям, — сказал отец. — Что ему?.. Скажи лучше, ты пьёшь?
	— Нет.
	— Молодец. Эт-то — правильно.
	Отец налил себе и матери. Они чокнулись.
	— За тебя, сыночка, — сказала мама и выпила водку разом. Глаза её покраснели, красивое лицо сморщилось. Отец выпил маленькими глотками, закусил огурцом.
	— Ты, Светка, не умела пить — так не научилась. Кто ж так в глотку льёт… — покачал головой отец.
	— Мы тебе в твоей комнате постелили, — сказала мать.
	— Ладно. Спасибо.
	Борщ обжигал рот, согревал желудок.
	— Ну и что, надолго ты к нам? — спросил отец.
	Виктор пожал плечами:
	— Недели две точно. Там посмотрим.
	— А что это ты не знаешь? — округлила глаза мать. — У тебя всё с работой хорошо?..
	— Да. Там непонятно, когда всё будет готово.
	— То есть “будет готово”? Ты сам-то знаешь? — не отставала мать.
	— Да… там от двух недель срок. Им нужно карточку какую-то сделать.
	— Там тебе не забалуй, а не то получишь… — отец осёкся, взглянул на мать и не закончил. — Европа.
	— Ой, Витя, лишь бы хорошо всё было с этим. Документы — самое главное, — встревожилась мама.
	— Да что с ним будет, — махнул рукой отец. — Если что, в гараж к нам переедет. А, Витька?
	Он подмигнул и раскатисто посмеялся.
	— А кроме шуток, — мать заглядывала в глаза сыну, как собачонка, — Как там начальство? Строго?
	— Хорошее…
	— Ну ты хорошо работаешь? Довольны тобой? Не жалуются?..
	— Ну нет, раз контракт продлевают, — улыбнулся Виктор.
	— Ну это самое главное. Ты работу на совесть делаешь? Как можно лучше?
	Виктор кивнул. Поднял тарелку, чуть наклонил, выхлебал остатки бульона. Как приятно, блин, заполнить желудок. Юноша сонно захлопал глазами, зевнул.
	— Спать будешь? — спросила мама.
	— А чай?
	— Слыхала? А чай? — шутливо-строго спросил отец. — Жадничаешь… На чай горячий ты подуй — а не то… Мне тоже налей…
	Мама убрала тарелку. Налила чай с молоком, достала конфет в яркой обёртке. Виктор жевал приторные батончики, запивал раскалённым чаем.
	— Вот как хорошо чай пить, — неожиданно для себя сказал он. — Вот даже к другу ходил. У них и чайников-то нет иногда. Знаете как они делают? Просто в кастрюлю воды льют, потом в микроволновке греют… Вот.
	Мать засияла, отец довольно закивал. Чего я в самом деле, пошёл пятнами Виктор. Куда полез. Нашёл тему для разговор.
	— А холодно? — будто угадала мать.
	— Холодно. Как у Достоевского — “не топят-с”...
	Все замолчали. Отец уставился в стакан, мать забренчала тарелками, застучала дверцами буфетов.
	— Спать я, — засуетился Виктор. — Спасибо, вкусно.
	Он вдруг замер у выхода из кухни.
	— А что соседи?
	— А что им?.. — резко спросил отец. Он вдруг нахмурил кустистые брови. — Нехай не хворать им.
	— Чего ты? Что случилось-то? — оробел Виктор.
	— Да ничего не случилось!
	— Володя, — свирепо зашептала мать.
	— Нехай им ничего не будет, зверям…
	— Володя, он только с дороги. Чего ты его.
	— А я что?
	Отец встал и торопливо вышел из кухни. Виктор мягко улыбнулся матери и вопросительно приподнял брови.
	Мать покачала головой. Шагнула вперёд, провела мягкой ладонью по щеке сына.
	— Мам, а что Юля?
	— Да чего ей будет?.
	— Так и не разговариваете?
	Мать вздохнула.
	— Может, поговорили бы… но как-то не выходит. Сам-то ты смог бы?
	— Не знаю, мам. Просто нехорошо это.
	— Надо тебе говорить об этом? — мать словно неприятно поразили его слова, будто он сказал какое-то кощунство.
	— Я ничего не говорил…  — пробормотал Виктор. — Я сам хочу с ней поговорить… Вот и спросил.
	— Ну, это как пожелаете. Мне всё равно, — сказала мать тоном, который ясно выражал, что ей не всё равно и более того, что тема эта больная, неприятная.
	Виктор вдруг зевнул до боли в ушах. Натёртые обувью ступни взмолились об отдыхе. Виктор чмокнул маму в щёку, прошёл в свою комнату. Там всё по прежнему. Книжные полки с книгами. У книг отодраны корешки — дурацкая подростковая привычка делать из них закладки. Старые чугунные гантельки у батареи.
	Сиротливо-пустой компьютерный стол. Виктор провёл ладонью по столу — ни пылинки. Каждую неделю уборка по расписанию, улыбнулся он. Кровать была расстелена. Над кроватью — выцветшие постеры “Звёздных Войн” и старых компьютерных игр.
	Виктор разделся, лёг в кровать. Чистая простыня приятно хрустнула. Юноша по привычке ощупал шрам на округлом плече. Там, подумал он, куда ему деться. В окне торчал кусок серого неба. Что-то в этом есть приятное, подумал Виктор. Ничего не меняется. Даже если это кусок неба в окне в твоей спальне.
	Юля, подумал он с болью. Что же ты? Не одумалась. Да и я не одумался. Какие тут разговоры?.. Со старыми, грязными ссорами всегда так. Столько времени прошло, всем плевать на всё.  Но при встрече — так стыдно, что жить не хочется.
	И отец вон смурной. Надо будет его расспросить, что стряслось. Соседи-то у нас хорошие. Только лицо у матери грустное было. Это же хороший дом — Ленина 49. Интересно, Иринка тут?
	Он вспомнил жаркое лето, белый пух у бордюров. Тёплый лимонад в мятой бутылке. Шершавые турники. Как царапался о кору старого карагача.
	Холодные ляжки согрелись под одеялом и Виктор соскользнул в сон.