— Рядовой Артемьев!
— Да?
— Сегодня караулишь деда.
— Есть караулить деда!

Хотя служба на Красной Площади — «бальшой пачОт», тут, как и в любой другой воинской части, всегда найдутся варианты провести время максимально ущербно. К примеру, «выгуливать деда» — на простом солдатском это значило под любым предлогом не выпускать президента из его загона. Или же «убирать за дедом»: после очередного госсобрания вычищать зал заседаний от спермы, фекалий и анальной смазки.

Но самым ужасным у нас считалось караулить деда.

Когда ты караулишь деда, служба твоя начинается в четыре часа утра и заканчивается в одиннадцать вечера: и плевать, что время посещения мавзолея куда уже. Тебя запирают внутри, лишают любых средств связи и вообще возможности узнать, какое сейчас время, и оно становится ужасно вязким и тягучим в темноте  коммунистического зиккурата. Никогда не знаешь, были ли прожитые пять минут пятью часами или пятью секундами: даже если ты регулярно караулишь деда, тебе это не понять и перед дембелем.

Самое удивительное во время службы — мертвец под стеклянным саркофагом. Вернее то, что товарищ Красноснежка во всем процессе  — последнее, что тебя будет беспокоить. Ну лежит и лежит, хуй с ним, мне лишь бы простоять да вытерпеть…


…В тот день служба начиналась вполне обыденно. Я уже давно (а давно ли?) встал на пост и пялился в пустоту с каменным лицом, напевая про себя «харе Кришна» от безделья. Но вдруг в мавзолей вошла целая свита мужиков в деловых костюмах, а вместе с ними и мой капитан. Он жестами показал, что мне не следует возбухать, будто бы мне это и так не было понятно.

Из толпы внезапно выступил пожилой человек:

— Ну, давай, показывай свое чудо.

В темноте я не признал Зюганова, однако стоило мне услышать его голос, как воображение моментально дорисовало в полумраке его лицо. Было видно, что коммуняка очень нервничает и будто бы куда-то торопится.

Тут из толпы раздался голос, полный неверия:

— А это действительно Лазарь?.. Я помню его другим…
— Да Лазарь это, Лазарь! Воскрешай давай!

Нелицеприятного вида, кхм, бомж, подался к саркофагу Красноснежки, очень по-доброму, по-отечески посмотрел на него и сказал:

— Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Вставай давай, заебал.

И Ленин встал.

— Пиздец, — Сказал я.
— Да уж. Пиздец, — Неожиданно повторил капитан неподалеку.