Искра жизни

«Искра жизни»





“У нас всё замечательно!  Правда, Володьке у матери не нравится, домой хочет. Девять тысяч километров от дома, подумать только! Скучаю я по дому в Харькове, по учительству. Во Владивостоке особо теперь никого не поучишь — все на производстве во благо страны, и женщины с детьми, и я. По тебе скучаю, каждый день считаю — вот уже 446 день пошел.

Ты возвращайся поскорее. Мы тебя все очень любим.”



— Уже 469 день, родненькая, — сказал плечистый солдат, пряча слегка солёный лист с размытыми буквами в нагрудный карман.



7 октября 1941 года, под Вязьмой.



Что главное в сражении? Оружие? Танки там, самолёты может?  Нет, главное — информация и стратегия. Вот и проиграли мы это сражение из-за нехватки сведений и превосходстве врага в тактике. Ну, точнее сказать, проигрываем, осталось нашей кучке оловянных солдатиков максимум ночь пережить. В потёмках никто наугад стрелять нас не будет. А утром всех дружно в подвалы поведут да пытать будут. Наши парни решат до конца стоять, убьют кого смогут. Может кто из них и доживёт до конца этой войны, переживёт муки плена.

Оставшиеся в живых помогали раненым и хоронили мертвых на скорую руку. Некоторые сидели без дела и смотрели в пустоту. Кто-то болтал и смеялся, как будто не видел всех ужасов войны, как будто весь год у него были завязаны глаза и заткнуты уши и каким-то чудом он выжил до этого момента, не видел он и всех оттенков крови, и раздавленных костей торчавших из кучи мяса, и разорванных лиц, еще способных двигаться, не слышал этот “кто-то” и свиста снарядов, и страшных стонов после свиста, стонов умирающих, стонов разорванных лиц и раздавленных костей торчавших из кучи мяса.

—Чё сидишь-то вдали ото всех? — сказало вечно лыбящееся лицо, прилипшее к маленькой голове, которая в свою очередь торчала из огромного туловища.

—Да так, ничего.

—Ты, Серёг, так не грусти. Негоже грустить, коли правое дело делаешь, — улыбка с сельской рожи всё никак не сползала.

—Да где же оно правое?! — я сорвался на крик. — Чужих убивать да своих хоронить?

—Не прав ты, Серёга.

—Зато правы те, кто сейчас сидит где-то в тепле и бутерброды хлопает, — фыркнул я и начал уходить подальше от мучающей меня улыбочки.

Идиот. И ведь знает, что окружены мы. Все знают, но стоят...

Темень... Уйдя ближе к лесу я присел на старое посохшее бревно. Исполины-тополя, подкравшись сзади, шептались между собой. Обо мне шепчут... Замолчали бы, и без вас разберусь. Казалось, весь мир остановился в ожидании моих действий. Живой затаил дыхание, а мертвец безмолвно наблюдает из своего цартсва. Статуи Свободы и Иисуса-Искупителя обратили на меня свой каменный взор, видящий всё четко за тысячи километров. И если Бог есть, то он смотрит сейчас на меня.

 Я начал своё приготовление. Снял кирзачи, на носках которых засох салют из капель грязи. Приятный холодок прошел сквозь мозолистые ноги и через несколько минут превратился в судорожную боль в икрах. Оставлю сапоги тут, пускай носят, пока черные не отнимут. Сняв автомат, я поскорее хотел от него избавится. Больше года я подставлял этому убийце плечо. Сколько жизней ты унёс? Я как минимум двадцать три насчитал. Или убийца всё же я? Нет, я просто стрелял в ту сторону, в которую говорили, не говорили — заставляли.

У солдата два сокровища, заставляющих жить, — память о родных и сигареты. Первое никогда не исчезало, а вот второе уже труднодоступный ресурс. Курят, когда боятся, когда тревожно, когда от нечего делать, когда кушать хочется. Курят постоянно, когда есть что курить.

А сейчас никто не курит, но у меня оставалась заначка. Я знал, что рано или поздно до этого дойдет. Из кармана я извлёк маленький свёрток.  В нём лежало около двух грамм махорки. Всё, что осталось. Никаких «Беломорканалов» ,  «Моторов» и «Кремлей». Я потер между пальцами несколько листочков своей драгоценности, никаких твердостей — значит крепкая. В руках и ногах всё гудело, чувства предвкушения и волнения обернули мое тело, как будто что-то хотело вырваться изнутри, протиснуться между ребер, или, вырезав дверку в грудине, медленно вытечь наружу. Свернув кусочек газеты, пять на восемь сантиметров, в трубочку, я прижал и закрутил ее на конце, затем засыпал туда махорки, сколько влезло. Остальное мне уже не понадобится.

Прозвучал короткий “чщик”, и из небольшой спичечной головки возник мой спасительный огонёк. Что-то, что хотело вырваться из меня быстро сдалось и осело вниз вместе с затянутым никотином. Вот она — искра жизни, заставляющая млеть даже самых крепких воинов. Искра последнего момента. Но для врага это лишь огонек, метка, говорящая: «Стреляй, тут голова!». И я это знал.

Что такое жить? Явно не то, что я делал последние полтора года. И я не собираюсь делать так дальше. Но другие так не заканчивают, мне не понять их стремления к существованию. Бороться за своё ничего не стоящее выживание, за страну, которая им не принадлежит. Но сколько людей, столько и судеб. Каждому своё.

Послышался уже привычный для всех, но нежданный звук, громкий хлопок. Тело потеряло вес, я улетучивался.

 —Родненькая, воспитай Володьку как надо, может, хоть он сможет жить.