Nowhere railroad.

Привередливым я не стал. Я не начал ценить время из-за появившихся “возможностей”, пусть это говно жрут стремящиеся. Я лишь обрёл покой. Обрёл свободу, свободу позволять себе все, чего действительно захочу больше, чем лежать на диване, слушать музыку и скроллить сайты. Да, теперь это новый диван, почему бы и нет, все же на нём мне предстоит провести ещё неисчислимо много приятных и, главное, вполне забываемых часов. Нынешнее шевеление было допустимым, оправданным, о нем и вспомнить будет приятно.
Но я не стал привередливым. За окном поезда, поезда! Поезда блядь! Ну не покупать же мне самолёт ради одного полёта, дольше ебаться с оформлением, все эти бумажки, ууу, всегда ненавидел. А в эту Пердь даже птицы не летают, вот, только эта хтоническая груда гнилого железа ходит туда раз в две недели. Кстати, я не смотрел билеты обратно, не удивлюсь, если эти составы там списывают и переплавляют, например, в столовые приборы для тюрем...
За окном поезда льёт дождь. Да, если бы там было солнце, было бы как-то странно. Как-то не так органично. Думать о дожде, вообще, конечно, даже немного стыдно, уж слишком много плохих людей о нем думало. Но я не чураюсь их, даже их общества, просто теперь я могу их выбирать. Вот, например, заходит:
- Добрый день, предъявите билет, пожалуйста!
Интересно, за сколько я смогу её купить. Боже, кого я только не переебал за последнее время, за новую жизнь. Даже не то, что ебал, таких, как она, я просто ставил на место. Это не их место относительно меня, нет, так я не думаю, это их место вообще, это их объективная координата, которую они просто разучились рассчитывать.
Достаю билет, протягиваю ей с приветливой улыбкой. Нет, ну ебать её... Хотя...
- Вы не на своём месте разложились, молодой человек, ваше напротив.
- Оно тоже моё, - с улыбкой произношу я, и, черт меня подери, изящным жестом достаю из внутреннего кармана своей старой олимпийки ворох билетов. - Кстати, весь вагон мой.
Каждый раз прокручивая потом подобные моменты я ругаю себя за эту театральность. Ну для кого я стараюсь, на кого произвожу впечатление? Зачем это мне? Эта сука сломается тыщ за 20, будет яйца мои вылизывать, которые я даже сам мыть перестал с тех пор, как впервые проверил эту истину. Проводница средне-стрёмная, и это хорошо, значит она никогда не примеряла на себя эту роль.
Но сам, боже, сам... Ах, свобода, ну почему ты не поглощаешь меня?
Проводница то и дело удивлённо поглядывает на меня, переводя взгляд с очередного проверенного билета.
- Тут точно на весь вагон? Зачем вам это?
Да, зачем какому то чмырю в засаленных джинсах и видавшем виды, хотя какие блядь виды, все очень похожие, адидасе, скупать вагон? А потому что я бы блядь вообще все купил, если б хотел. Но ей я скажу:
- Я очень ценю покой и уединение. Лучше этого может быть только общество приятной дамы, но точно не шум и суета случайных обывателей.
Она свела брови, и, хоть я и заметил лёгкое подрагивание зарождавшейся улыбки, это движение быстро растворилось обратно в её некрасивом лице.
- Мне вас не беспокоить? - спросила она неуверенно.
- Присядьте, пожалуйста, - я читаю её имя с бэджика, - Валентина, - и легонько хлопаю ладонью по месту на койке рядом с собой.
Она оглядывается на выход, но потом переводит взгляд обратно на меня, и после нескольких секунд замирания неуклюже садится.
- Мы здесь вдвоём с вами тута сидим, Валентина. Фуфлыжно сидим, признаться. Я хочу сидеть, а потом лежать менее фуфлыжно, чем сейчас, Валентина. И я могу должным образом оплатить осуществление моего желания. Наипервейшим делом, Валентина, для вас, будет, э-э-э...
Проводница слушала замерев. Да, такой черт, подойди он к ней на улице, кроме смеха бы ничего не вызвал даже у неё. Даже у этой климаксной сто лет неёбаной суки. Но черт скупил весь люксовый вагон. Уж не ради неё ли? Ха! Н-н-н-нет. Но ей-то откуда знать, по крайней мере наверняка?
Я задумался, и возникла пауза. Нет, я точно знал, что я скажу дальше, но мне было интересно представить заранее, какова будет её реакция на это, чтобы потом сравнить. Она была испугана, загипнотизирована, когнитивный диссонанс в чистейшем виде. Чувствуешь себя коброй, королевской коброй...
- Валентина, вы должны немедленно расстегнуть мою ширинку, запустить туда руку и обхватить член, не слишком сильно, но и без лишней нежности, надеюсь, вы знаете, как поступать с членом?
Её глаза округлялись, пока я произносил эту фразу, вот-вот выкатятся и упадут на простыню. Некрасивые губы раскрылись, будто ей было трудно дышать.
- Молодой человек... - возмущению трудно было выходить наружу не от плохой игры, нет, оно было искренним, но подавлялось удивлением, гипнотизировавшим её, одурманивавшим, как змеиный яд.
- Я не так молод, как вам может казаться, вы вообще не можете себе представить, кто я, но это и не нужно. Сейчас, Валентина, вы называете мне цену. Но торопитесь, потому что ваш рот не должен долго оставаться занятым болтовней, мы найдём ему лучшее применение.
Деньги это власть. Овеществленный труд, и как же заебись, когда кто-то когда-то взял и потрудился, а ты получил результат.
- Вы что?.. - только и смогла спросить она.
- Валя, сейчас я буду тебя ебать.
Валентина Батьковна заплакала. Я думал, она вскочет с места, ну не бабочками ж она срёт, поди-ка всякое повидала и претерпела к своим годам. Может, у нее здоровье хуевое?
- Валюш, просто назови цену, давай без вот этого всего.
Она еще повсхлипывала, затем вытерла рукавом слезы со своих дурацких глаз, посмотрела на меня, будто исполненная вселенской тоски, может она думает, что это ей добавляет стоимости?
- Миллион, - просто сказала она. Миллион. По русски – иди нахуй. Даже не миллион долларов, она понимала, что нет такой ходовой денежной единицы, которой за неё кто-нибудь в здравом уме даст миллион.
Я достал кошелёк. Наликом там была эта самая двадцатка, которую я и планировал платить, плюс там по мелочи останется на сигареты и какую-нибудь хуйболу в вагоне ресторане. Двадцатка, бля, красная цена этой бабе конечно совсем другая, но я же особенный клиент. Как Санта Клаус, например, такого масштаба. Noblesse oblige и типа того.
Я раскрыл кошелёк перед ней, показал, что по 5 косарей там 4 купюры.
- Остальное сниму с карты по прибытии. Давай, Валька, налетай! - мой задор получился наигранным, всё-таки я тоже волновался. Её взгляд опустел совсем, шестерёнки мыслительного механизма завращались с предельно допустимым моментом, она думает, видимо, о том, что еще можно сказать, что про миллион это она так пошутила, но может быть она и не шутила? Но миллиона то пока нет...
- Короче, заебала, - я запустил пальцы в ее убранные назад волосы и резко потянул голову в сторону своего хуя. Специально она не сопротивлялась, но безучастно согнуться так, не двигая остальным телом, просто технически трудно, а гимнастикой она нихуя никогда не увлекалась, это к бабке не ходи, так что мне пришлось приподнять таз, уперевшись плечами в мягкую обивку стены купе, так, чтобы её нос и рот уткнулись в область неподалёку от моей ширинки. Лицо было ещё мокрым, я это даже сквозь штаны как-то почувствовал.
- Соси уже давай, - подбодрил я её. Хуй пока и не думал возбуждаться, но это дело наживное. Видя её беспомощность, ну, типа ушла в отрицание, я сам расстегнул ширинку, не без борьбы оттянул вниз трусы, и вытащил на белый свет мистера вялого.
Бля, а куда я еду?
Валины губы обхватили член, и вот уже её язык довольно умело ласкает боком мою уздечку. Я в ней не ошибся. Ещё одна победа разума. Член начал набухать, я крепче схватил её левой рукой за волосы, должно быть, ей больно, но в этом один из аспектов магии особого состояния, сейчас боль перестала быть для неё стоп-сигналом. Я стал поворачивать е голову так, чтобы увидеть лицо, она взвизгнула, может быть, подумав, что я собираюсь свернуть ей шею, но поняла, когда я свободной рукой два раза хлопнул её по жопе. Она сползла вниз, а моя хватка не давала её голове оторваться от члена. Нет, сука, ты у меня отработаешь как надо. Этот хуй станет твоим отцом родным, мразь.

***

Мне быстро разонравились картинно-красивые девочки. Они слишком угнетены сексуальным давлением, испорчены. Их не удивишь, не загипнотизируешь, не пожрёшь. Они в упор не увидят ни правды, ни того, о чем ты хочешь им солгать. А ебля? Ну разок-другой, конечно, стоило самоутвердиться. Не все из них даже понимают, что делать, чтобы ублажить мужика, они думают, что само их существование для меня есть уже высшее наслаждение. Они быстро понимают, что такое бабло. Я не самый богатый человек в мире, и я только удаляюсь от этой позиции, я не первый и не последний для них.
То ли дело такие, как Валя. Никогда не знаешь, что там в них кроется. Кто-то из них мечтает оказаться на месте красивой дуры, кто-то на месте красивой умной, кто-то ищет возможности сыграть своей картой, большинство просто барахтается в этой заволакивающей глаза, уши и пизду мутной жиже панической боязни жизни, не видя абсолютно нихуя вокруг себя, только наталкиваясь случайно на какие то предметы и таким образом включая, а обратным исключая их из своей картины мира, устраивая зону комфорта из глупейших конструкций. Нет у них твёрдой опоры, земли под ногами.
Валя умеет сосать хуй. На пальце колечко. Я бы предположил, что она умеет сосать хуй мужа... Но это же очевидно, вот она, а вот я. Но это похуй, хотя и обидно. Лучше б не умела. Ничего, я своё возьму, найду её предел, так даже интереснее.
Жизнь это лотерея? Нет, это танец под присмотром чуткого Бога. И чуть менее чуткого Хозяина, который часто Его подстраховывает.
Так, нужно сосредоточиться на Валентине, что тут у нее?
Я обхватил ногами её голову, как в позе по-турецки, и совершил несколько ебущих движений, толкая икрами её затылок. Член уже выпрямился, но ещё не установил угол, при котором это было бы невозможно, но в любом случае молния неприятно врезалась в основание члена, а собачка, как мне думается, больно впивалась в Валин подбородок, по крайней мере она вздрагивала на каждом входе. Я разжал ноги, немного отодвинулся назад, упёрся пяткой в её плечо и сильно толкнул, откинув до противоположного сидения.
- Снимай с меня штаны.
Она покорно подалась вперёд, удивительно легко расстегнула ремень, пуговицу и потянула штаны на себя. Я не шевельнулся, чтобы ей помочь, и она недоуменно посмотрела мне в глаза, когда не смогла стянуть штаны с моей жопы. Я с размаху ударил её по щеке и рявкнул:
- Сама!
Короткий испуг сменился прежней покорностью. Она стала потихоньку стягивать штаны – чуточку слева, чуточку справа, снова, и вот штаны уже у неё в руках. Она аккуратно свернула их и положила на другую койку. С трусами она управилась, понятно, гораздо быстрее. Пощёчина по другой щеке:
- Молодец, Валя. А теперь носки, только без рук.
Нужно ли говорить, чем воняют в дождливый осенний день мои ноги? Я вставил носок в её рот и, схватив рукой затылок, запихнул туда половину ступни. Рот некрасивый, зато вместительный, не каждая так сможет. Я услышал рвотный позыв и немного сдал назад, затем снова вошёл так глубоко, как мог. Мне захотелось ударить её, но я сдержался, а то слишком быстро привыкнет. Вытащив ступню, я поднёс её рот к голени, чтобы она зацепилась зубами за носок и стянула его. При первой попытке носок выскользнул, но стоило ей только услышать мой вдох и понять, что будет на выдохе, она тут же вцепилась зубами в носок снова, и аккуратно (это не так-то просто!) сняла его.
- Положи к штанам, без рук.
Ей пришлось повернуться всем телом, я завёл голени ей подмышки, и, когда носок был положен на место, я ногами, как клешнями, обхватил её сзади, придвинул к себе так, чтобы голова легла между ног, затем поставил ноги на её ляжки, а сам приподнялся на руках и сел на её лицо, так, чтобы член мог свеситься в рот, а яйца легли на глаза. Нет, так неудобно, хоть Валюшка и старается, как может: она уже не упускает возможности лишний раз лизнуть мою залупу из любой позы.
А еду я в особое место. Там все будет по-другому, братан. То есть внутренний братан, сам-себе-брат. А откуда ты знаешь, первый брат? И вообще, зачем мы ебём-то эту дуру?
Член снова обмяк и захотелось ссать. Обоссать её, что ли? Ага, а потом ебать обоссаную. Но хочу ли я вообще ебать её? Хочу ли я увидеть её дыры? Не очень-то.
Я расслабился и струя мочи устремилась ей в рот. Она рефлекторно дёрнулась и выплюнула мой хуй, попыталась встать, но я ударил пяткой в её грудь и крепко прижал ногами.
- Сидеть! Миллион, Валя, миллион за мой досуг. Я тебя ведь и расчленить могу и сойти на ближайшей станции, паспорт поддельный, мне ничто не угрожает, ничто не сдерживает меня, кроме собственной доброты, - моча продолжала струиться по её шее, смачивая жилет и окрашивая жёлтым белую рубашку. - Помни про миллион и не выёбывайся.
Про миллион я повторил, конечно, не в расчёте на то, что жадность пересилит её нравственное начало. Я напомнил ей об этом, чтобы она сама себя ненавидела за то, что сказала, напомнил ей о том, что вырвалось из её недр.
Валя откинулась и снова раскрыла рот. Моча уже кончилась, она рукой положила хуй в рот и стала вылизывать вблизи уретры. Я выдавил ещё немного мочи из себя и почувствовал, как она гоняет её во рту, по дёснам, щекам и горлу, прежде чем проглотить.
Происходящее перестало быть сексом, и даже имманентная потребность кончить куда-то пропала. Может быть, мне показалось, что она сама мечтает о том, чтобы я спустил в неё и всё закончилось, я не уверен, но я больше не ощущаю даже желания издеваться над ней.
- Ладно, Валюш, закругляемся. Приберись тут, я пойду в соседнее купе, не зря, получается, оплатил, - я ловлю себя на глупой улыбке и тут же выпрямляю лицо. Неуклюже встаю, поднимаю трусы со штанами с противоположной койки, оглядываюсь на лежащую неподвижно Валю, сую ногу в кроссовок, вспоминаю про носки, поднимаю и их с полки, машинально кидаю на Валю извиняющийся взгляд, но она не ловит его, она уставилась в пустоту. Выхожу. Мне хочется горячего чая.

***

Несколько часов я просидел закрывшись, глядя в окно в раздражённом отупении. Мне хотелось рисовать, нет, закрашивать все чёрным. Ничего необычного не произошло, но и это не было необычным. Наверное, я люблю мучить себя, а не людей. Не то “наверное”, которое только что пришло в голову, а то, которое остаётся непонятным и после тысячи посещений головы. С чем я борюсь? Хочется выкинуть свои мозги.
Вспоминаю, что у меня всё заебись. И что умным себя считает только тот, кто не умеет задавать себе сложных вопросов.
Ручка входной двери издала глухой звук, но не дёрнулась. Видимо, Валя задела её рукой, проходя мимо. Я приоткрываю дверь и высовываю голову наружу:
- Валя? Когда ближайшая станция? Хочу подышать воздухом.
Она резко повернула голову, затем медленно развернула тело. Лицо её изображало меланхолию.
- Через 15 минут Хуево-Кукуево, стоим почти полчаса, - пробормотала она себе под нос.
- Спасибо.
Я сунулся обратно в купе, но оставил дверь открытой. Хотел посмотреть, как она пройдёт обратно. Головы она не повернула, но все же кинула внутрь взгляд невротической быстроты.
Через четверть часа мы действительно остановились и я вышел купить сигарет. Влажный осенний ветерок ободрял, под первую сигарету за долгое время - самое оно, я шёл в предвкушении. На перроне не было даже бабок с пирожками, так что я пошёл внутрь вокзала. Дым, его вкус и щекотание лёгких, вот что заняло все мои мысли.
На витрине найденного неподалёку от вокзала ларька я обнаружил только отечественный трэш. Поискать ещё? Ладно, в жопу, покурю это.
Затяжка оказалась очень горькой, табак был не просто лежалым, а будто вывалянным в дерьме. Но уши заложило как надо.
Неудобно как-то получилось.
Это да. Эх, Валя, сказать по правде, я тебя и за человека-то не считаю. Точнее, именно вот что за человека, но не за равного мне. Для меня ты — просто препятствие, терний... Или терние? Терниё?
Я сделал еще одну затяжку и тут услышал сообщение об отправлении моего поезда. Как, она же сказала полчаса, а не прошло и десяти минут...
Я побежал, и тут у меня закружилась голова. Грёбаная сига вставила по самое не хочу. Я остановился, присел, сделал затяжку, выдохнул и сплюнул.
Сколько там мне было ехать? Меньше суток. Ну что ж, доберусь.
А Валентину можно понять. Но могла ли она быть уверена, что я не успею? И что было бы, если бы я не отходил далеко? Теперь вряд ли узнаю. Блин, и двадцатку ведь не отдал.
Так. Ещё не вечер, но о ночлеге нужно подумать в первую очередь.
Городок выглядит как Россия в русском русофобском фильме. Подхожу к таксёрику:
- День добрый, какая у вас тут гостиница самая нормальная?
- Ленинская, за двести.
- Поехали.
Бомбила лет сорока, в партаках, восьмиуголке, мотор заставлен иконками, чётки висят на зеркале, чувствую себя как дома.
- Вы только по городу возите? - спросил я.
- А куда надо?
Я назвал место. Водила хмыкнул:
- Нет, туда я пас.
- Не знаете никого?
- Тут надо прикинуть, дорога дальняя. Я тебе телефон оставлю, сам поспрашиваю пацанов, наберёшь вечером, тебе когда там быть-то надо?
- Послезавтра утром.
- Бабла-то хватит? Дохуя делов, да там и дороги нормальной нет, меньше, чем за десятку, никто не подорвётся. Чё на поезде-то не поехал?
- Проебал я поезд, напутал время стоянки, вышел сигарет купить и остался... здесь.
- Хуёвы дела, хотя бывает и хуже. Как звать-то тебя?
- Эдик, - представился я настоящим именем. Водила протянул руку и я пожал ее.
- Серёга. Ну че, Эдик, Эдуард чтоли? - я кивнул, - приехали. Вот мой номер, набери часов в 8.
Я взял визитку и отдал ему деньги.
- Серёг, а где у вас тут люди тусуются? Ну, клуб – не клуб, дискотека?
- Чё, кровь кипит молодая? Тут неподалёку Голди есть, телок постоянно туда-оттуда подвожу. Вот по этой улице пройди – не пропустишь.
- Хорошо, спасибо. Вечером наберу. Ни гвоздя гнутого, ни мента ебанутого!
- До связи, - Серёга хмыкнул и дал по газам.
Гостиница Ленинская. Хорошо хоть я паспорт ношу в заднем кармане.
Снял номер, помылся. На вечер нужна рубашка. Спросил на ресепшне насчёт магазинов одежды поблизости, быстрым шагом дошёл до торгового центра, там взял рубашку и одеколон, подравнялся в парикмахерской, почти впритык до закрытия. Возвращаясь в гостиницу, прошёл мимо того самого Голди, совсем лютым сараем он не выглядел.
До десяти повтыкал в телек, пиздатые новости, в Котожопске отыскали и накрыли цыганского барона на конкретный склад, будущий губернатор области посетил важное мероприятие, а по дороге на следующее перевёл бабушку через переход, короче, в стране всё нормально.
Фейсконтроля в Голди не было никакого, проходка трёшка, тёлкам бесплатно. Захожу внутрь, взгляд сразу падает на трёх подружек, сидящих с пивком и о чем-то болтающих. Даже смартфонов на столе нет, значит вряд ли кого-то ждут. Иду к стойке, заказываю три самых дорогих коктейля из лёгких и себе 150 джека. Несу к их столику первые два коктейля:
- Девушки, разрешите вас угостить, - я дружелюбно улыбнулся, все три заулыбались в ответ.
- Конечно!
Я возвращаюсь к стойке за коктейлем и вискарём, приношу за стол.
- Я первый день в этом чудном городе, никого пока не знаю, так что давайте быстрее знакомиться! Илья! - моё настроение демонстративно приподнято.
- Оля.
- Ира.
- Аня.
Все три выглядели заинтересованными, но пока стеснялись поддерживать разговор.
- Катаюсь сейчас по стране, у нас с друзьями небольшой бизнес, торгуем компьютерной техникой, недавно неплохо заработали и планируем расширяться. Рассказывайте, у вас в городе много компьютерных магазинов?
- Ну... честно сказать, я не знаю... - сказала, кажется, Оля, и переглянулась с остальными.
- Ладно, плевать на работу, мы все таки сейчас отдыхаем! Часто тут бываете?
Понёсся пустейший разговор, который я лишь немного сдабривал наблюдательными высказываниями и переделанными под контекст забавными случаями из жизни. Через некоторое время сидевшие напротив меня Оля с Ирой вместе отправились в туалет, проводив их взглядом, я повернулся к Ане:
- Они, надеюсь, не наркотики пошли употреблять?
- Нууу... нет, - Аня, подняв глаза, хихикнула.
- Серьёзно, что у вас тут можно достать?
- Ну... вообще у Ирки есть соль, но мы так, попробовать взяли...
Ебать, приплыли. Хотя, Господи, я что, забыл, где я?
- Чё, прям в клубе нюхаете?
- Ну так, помаленечку... Хочешь?
Какие риски? Ну, во-первых, эти куры не только не сдохли, но в полутьме выглядят даже вполне здоровыми. Эдик, давай только в ад не падай, это уже какая-то полная хуйня. Хотя где и когда я еще солей въебу со школьницами?
Да где угодно, блядь, ага, всегда мечтал.
Все, выключай задумчивое ебало и пиздуй в сортир с этой дурой, это и есть адвенча.
Я улыбнулся:
- А пойдём!
- Сейчас, Ира вернётся...
Когда куры вернулись и снова уселись напротив, Аня чуть подалась вперед, потянула:
- Ииир... - и “почесала” пальцем ноздрю. Ира с выражением ебанутого восторга перевела взгляд с неё на меня и обратно, Аня кивнула ей и снова хихикнула.
Ээдиик! Береги шифер!
Аня трогает меня за локоть:
- Ну что, пойдём?
- Я с вами, - не спуская улыбки молвит Ирина.
Соли я ещё не пробовал, я ж не идиот. Посмотрю, сколько выкладывают они себе, и въебу половину.
Sounds like a plan.
Ну я ж не скучный мудила, вообще, человек, открытый для впечатлений. Главное — жить тут не остаться.
Мы заходим в сортир, Ира запирает дверь, затем подходит к раковине, достаёт потёртый пакет порошка и скидочную карту Reebok, высыпает довольно жирную горку и пилит на три дороги, затем вынимает какую то трубочку, питьевую что ли, и снюхивает свою порцию. Протягивает трубочку Ане, та немного мнётся, я тем временем лезу в кошелёк за пятитысячной купюрой и сворачиваю, чтобы нюхать через неё. Вот Аня тоже готова, от протянутой трубочки я отказываюсь в пользу своей, девки переглядываются, мол, нихуя чувак гонит, я подхожу к раковине, наклоняюсь, начинаю втягивать, и где-то на трети откидываю голову назад и смачно чихаю.
- Бля, проебалось, давай сделаю новую, - подходит ко мне Ира.
- Не, Ир, у меня, походу, аллергия.
Ира сморщила лицо, а я и бровью не повёл. Анина рука робко легла на моё плечо:
- Все нормально? - спросила она и придвинулась ко мне почти вплотную, пытаясь заглянуть в мои остекленевшие глаза.
У меня свело зубы, по телу пробежала дрожь, как бывает от мыслей о чем-то отвратительном. Я сфокусировал взгляд на Ане, завёл руку ей за спину, чуть придвинул к себе и полез языком в её рот. Вкусовой букет меня не обрадовал: видимо, больная печень, хотя и хуй его знает. Я ещё немного поразмешивал жёлчь с этиловым спиртом, затем вдруг меня согнул приступ хохота. Ире тоже было весело, Ане не очень.
- Боже, - выдохнул я как только смог сделать свободный вдох, - какие же вы мерзкие.
Телки, видать, решили, что меня так кроет с дерьма. Может, так оно и было. Я резко схватил Аню за волосы и прорычал ей в ухо:
- Как вы живёте тут?
Аня обмерла, а сзади, подобный электрическому разряду, мне прилетел пинок острым носом туфли в икру. Затем по другой ноге, затем укол локтем в спину. Я резко потянул волосы вниз и Аня рухнула на пол, лишь легонько пискнув. Пока разворачивался, получил ещё один удар кулаком в бок. Я успел заметить, как менялось выражение лица Иры, видимо, до этого мига она думала обо мне по-другому. Думала, что меня просто неправильно напёрло.
Ира метнулась к двери, я рванулся к ней и схватил за ремень, обломав ноготь о ткань её джинсов. Я не до конца понимал, чего я хочу, и полсекунды раздумий для нас обоих протянулись  завораживающе медленно. “Я не должен её калечить”, - вот что я понимал. Ну, только если совсем легонько.
Я взялся за ремень второй рукой, приподнял её и бросил на пол так, чтобы она могла упасть нормально.
- Нет, вы мне ответьте, занахуя ж вы, мрази, живёте здесь? - снова спросил я. Нет, мне было правда интересно.
- Ты, что, ебанутый?
- А ты? Ты, сука, нормальная? Нет, ты, блядь, хочешь сказать, нормальная?
- Чё тебе надо, придурок?
Сссука. Как же я их ненавижу. Много за что, точнее многогранно. Ну, то есть, пусть живут, конечно...
- Ответьте мне на простой вопрос. Нахуя... - нужная формулировка все никак не приходила мне в голову, - ладно, даже не здесь. Нахуя вы живете вообще, мрази?
- А ты сам то за себя знаешь? - ответила Ира.
Я подошёл к валявшейся на спине Ане и наступил на её расстеленные по полу волосы. Носком другого ботинка я ткнул ей в подбородок. Аню крыло, но она была в сознании.
- Вот ты, Анютка, почему не хочешь умереть прямо сейчас?
Вопрошаемая навела на меня пустой взгляд, затем странно сморщила брови.
- Ну, мама будет плакать, - сказала она в нос.
- А если тебя и маму и всех остальных тут собрать вместе и одновременно казнить, как думаешь, что поменяется?
Ира дёрнулась с места, но одного моего взгляда хватило, чтобы пригвоздить её обратно к полу.
- Я вас даже не покалечу, - процедил я, - но взамен жду, хотя бы, элементарной благодарности. Отвечайте на мой вопрос, куры. Зачем, по вашему, вся ваша хуёвая семейка существует? Что изменится, если вас не станет?
- Ты типа этот... свидетель... кого-то там, что ли?
Свидетель! Сука, вот мне и снова смешно. Да что ещё они могли ответить, кроме: “Хватит ебать мозг!”?
Где я нахуй снова оказался?
Я присел на корты. Ира лежала, нахмурив ебло, как четырёхлетний ребёнок. Меня это почему-то даже умилило.
- Пододвинься к подруге и поцелуй её, - обратился я к ней.
- Понятно, дрочила... - с лёгкой ноткой разочарования фыркнула Ира.
- Поцелуй её и я уйду.
Ира подползла к Ане и коснулась губами губ подруги. Лизнула их, затем запустила язык внутрь. Аня, кажется, особо не реагировала. Ира положила руку ей на живот, провела до груди и начала лапать её. Затем она оторвалась от аниных губ и сказала:
- Бывало и хуже.
Я вышел из сортира.

***

Я проснулся ночью в гостинице от дикого сушняка, разлепил глаза и охуел. В углу комнаты стояла Тварь, вперив в меня одну из двух пустых чёрных глазниц на белом подобии лица. Её волосы и какие-то запутанные в них педипальпы плавно колыхались вопреки закону гравитации, тело в темноте казалось похожим на обтянутый кожей скелет. Время замедлилось, наверное, я разглядывал ее с четверть секунды, прежде чем появился позыв обосраться, но сводить все мои ощущения только к нему было бы неправильно, в эту долю секунды вся нервная система успела охуенно погонять электросигналы до самых разных желёз и накачать мой организм химическим коктейлем из ужасов.
Хуйня резко дёрнулась в мою сторону, как раз когда я пытался зажать решившую сирануть жопу. Вот уже змеиный язык выстрелом облизывает мои губы, но пространственный фокус моего внимания в этот момент сосредоточен в моем сфинктере, и я не могу разобрать остальных ощущений. Из панически ужасающей гостья мгновенно становится какой-то просто назойливой. Победив жопу, я перевожу внимание на неё. И там, за маской, на дне зияющих глазниц, кажется, я замечаю еле различимые, непонятно знакомые, глаза. Тварь немного отпрянула и свечение глаз потухло, но я уже успел понять, что она уязвима. Правой рукой я схватил её, и то место, за которое держалась рука, преобразовалось в пятно гладкой женской кожи. Я ощутил жжение в кисти, горячие импульсы побежали по руке, чтобы расползтись по всему моему телу. Пятно кожи росло на глазах, вот показалась сочная левая грудь, я сместил на неё ладонь и крепко сжал. Моя рука обросла чешуёй, жар наполнил меня нечеловеческим возбуждением, мой хуй рванулся вверх, и я скинул накрывавшее меня одеяло, затем запустил левую руку в её волосы, отчего половина её лица преобразовалась, и притянул к себе, чтобы запустить язык в уже частично женский рот. Целуя её, движением правой руки я материализовал её упругую задницу и насадил на свой, ставший уже демоническим, хуй. Видимая форма моей гостьи-шлюхи постоянно менялась, пятна человеческой кожи с нечёткими границами перетекали по поверхности её тела, но любое прикосновение смещало эти области к точке касания. Я драл её в бездонную обволакивающую пизду и слышал в голове её визги и стоны, передававшиеся мне мысленно. Я стал будто бы одним огромным хуем, нет, даже множеством хуёв: из меня полезли щупальца, и я  опутал ими свою жертву, так что она практически полностью приняла человеческий облик. Ощущение от каждого было как от хуя, и я полез ими в её рот, внутрь горла, в жопу и пизду, и этот сонм колебательных степеней свободы наполнял меня экстазом тысячи ебль. Я кончал и кончал, заливая её чёрной спермой из всех щупалец, её визг становился все пронзительней, и в какой-то момент я достиг высшей точки наслаждения, выбросившей меня из, мать её, Вселенной куда-то в Пустоту.

 ***

Я проснулся с ощущением липкой плёнки высохшего пота на коже, лужи спермы в трусах и торжества в сердце. Но гордость и довольство собой быстро стали растворяться вместе с переживанием  испытанных ощущений, и на смену им на передний план выползало сизым туманом все то же чувство дезориентации. Как будто потерял я Путь. Должно-то быть как у канатоходцев: вот я, вот канат. А начнёшь думать о том, метр под тобой или километр, или пики точёные... Разъедающая неуверенность, вытекающая из внутренней борьбы интроверта и экстраверта: мне много не надо, но хоть сколько-то дайте! Желание, оглянувшись, увидеть позади не только лишь мёртвую степь, но и шагающую по ней хотя бы горстку, ну хоть совсем немножко, людей. А иначе свернул ты гору, а никто не видел, потом люди проходят, ты им её показываешь, мол, вот, смотрите, гора свёрнута, а им все равно, будто так она всегда и лежала боком.
На часах была половина двенадцатого. Нужно было позвонить таксисту и узнать за варианты.
Серёга сказал мне по телефону, что нашёл водилу, готового отправиться со мной в дальний путь, за цену мы с ним должны были сами договориться, он, мол, уже ждал меня у гостиницы.
У выхода стояла коричневая девятка с шашечками. Цвет, ей-Богу, ни с чем, кроме дерьма, не ассоциировался. Я наклонился к открытому водительскому окну и спросил:
- До Перди? Почём?
Водила поднял лицо, и, блядь, оно было безобразным. Какие-то бородавки, блядь, вздутия, шрамы, при этом он почему-то не выглядел больным, но ёбаный же в рот!
- Пятнафать тыфяч, - пробулькал он, и я представил, что во рту у него такая же хуерга, как и на роже. Серёга, твою мать, ты мне кого прислал?
- Мужик, ты за вопрос не серчай, но ты ваще точно здоров?
- Химифефская твавма, не завазифся. Инвалид твуда, но за баванку деужусь квепко, не ссы. Фифто кофметифефкая кхуйня.
Иисус-Мария-Иосиф! С другой стороны, кто бы другой согласился за такие копейки работать? Обычных пассажиров этот нурглит, видать, мотивирует пройтись пешком.
- Ты без вефей? Валезай.
Терзаемый смутными сомнениями, я занырнул на заднее сидение. В салоне пахло бензином, но не вот, чтобы очень сильно, я ожидал какого-нибудь болезненного зловония от водилы. Я рассмотрел его руки, это были обычные руки сорока-пятидесятилетнего мужика. Глядишь, и впрямь баранку не выпустит.
Мы быстро выехали из города на узкую и в салат раздолбанную дорогу. Природа была приятная, березки-сосны, пухлые, наливные белые облака с редкими синими просветами. Водила молчал, наверное, ему самому было не в кайф лишний раз шамкать. Через некоторое время мой желудок стал напоминать о вчерашнем и об отсутствии завтрака. Я обратился к рулевому:
- Я, это, с собой еды никакой не взял, а дорога неблизкая, давайте зарулим куда-нибудь за провиантом?
- Нет пвоблем, ваедем в Валупкино, там и пеекусить мовно и ватаиться.
Поворот на Залупкино был вообще какой-то лесной тропинкой. Девятка прокачивалась по кочкам почти как мустанги в нигерских клипах. Я сидел и матерился про себя. Тут вдруг я увидел, что мы подъезжаем к какой-то подземной парковке посреди, мать его, леса. Широкий, метров пять, въезд под землю, литые железные ворота были растворены.
Это что за хуйня?
Водила уверенно повернул на этот въезд и мы покатились вниз.
- Шеф, это что такое?
Они же не могли меня вычислить. Блядь, я назвал тому таксисту свое настоящее имя, но не может же этого быть достаточно!
Водила молчал. Мы проехали метров пятьдесят по туннелю, освещавшемуся несколькими лампочками, висящими на проводах под потолком, в конце туннеля была единственная деревянная дверь. Вокруг никого не было, я оглянулся, ворота были ещё открыты. Я дёрнул дверь, выпрыгнул из машины и рванул к выходу.
- КУДА ТЫ БЕЖИШЬ? - раздался отовсюду сразу трубный голос.
«Не куда, а откуда», - подумал я, - «Бля!», - и на полной скорости ударился о невидимую преграду перед самыми воротами, упал и прокатился вниз по спуску. Похоже, они опустили стекло, когда мы въехали. Вокруг динамики, наверное, камеры тут тоже есть. С каждой новой догадкой о том, что это за место, меня прошибали волны паники.
- ТЫ ПОМНИШЬ МЕНЯ?
Так-с. Вот это уже успокаивает. Дело, похоже, личное, а значит, можно базарить.
В голове зазвучала концовка трека Thou Art Lord — The Royal Invocation of Apophis: тум-тум тум-тум тум-тум тумтумтум, тум тудудуду туду тудуду.
Нурглит вылез из машины и встал ко мне лицом, не собираясь подходить. Я поднялся с земли, в моей голове собирался кубик Рубика. Калека, туннель, голос...
- Возможно, я вспомню тебя, если увижу! - крикнул я в потолок.
- Пойдём, - громко сказал урод и указал на дверь.
Хромая, я поплёлся в его сторону. Мысли заглохли, решил положиться на свою находчивость. Дверь не была заперта. За ней был небольшой зал со стеклянными стенами и потолком, сквозь которые виднелась земля, и прямоугольным столом по центру. Подземный аквариум короля Артура. Сам король вместе со своими ситхами восседал за столом и гадко улыбался. Все, кроме сидящего во главе стола, были в чёрных капюшонах.
- ВСПОМНИЛ? - обратился он ко мне. Микрофон у него что ли, откуда такая реверберация?
И тут я его и вправду вспомнил.
- Здравствуй, Шахтёр.
- И ТЫ НЕ ХВОРАЙ. ПРИСАЖИВАЙСЯ, - медленно проговорил он.
Я сел напротив него. То, что издалека казалось структурой дерева, оказалось нацарапанным на всей поверхности стола витиеватым узором.
- Итак, зачем я здесь?
- ПОТОМУ ЧТО ТАКОВ ТВОЙ ПУТЬ. Я — ТВОРЕЦ ТВОЕГО ПУТИ, И ПРИШЛО ВРЕМЯ ВСТРЕТИТЬСЯ.
Зря он это сказал. Даже если это и правда.
- Ты знаешь, куда мне нужно?
- ТАМ НИЧЕГО НЕТ.
- Слушай, загадки я и сам люблю, но это уже перебор. Давай по-человечески.
Шахтёр рассмеялся.
- ТЫ ПОУЧАСТВУЕШЬ В РИТУАЛЕ И КАРТАВЫЙ ПОВЕЗЕТ ТЕБЯ ДАЛЬШЕ.
- В ритуале? Тут как, без подготовки можно?
- ТЫ ПОЧТИ ГОТОВ.
Все головы в капюшонах, до этого смотревшие прямо, повернулись в этот момент на меня.
Rex Satani, Salve Lucifer,
Rex Luciferi, Ave Satanas.
- Что ж, давай приступим, а то я не ел с утра, думал, едем с Картавым... - я оглянулся: дверь была закрыта, Картавый остался снаружи.
- СНАЧАЛА ТЕБЕ НУЖНО ОЧИСТИТЬСЯ. ТЫ ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ НАТВОРИЛ ГЛУПОСТЕЙ.
Мне показалось, что от стола после этих слов пошёл прозрачный пар. Шахтёр и его прикентовка медленно приподняли руки и обратили раскрытые ладони на меня. Всё покраснело.  Тум-тум тум-тум тум-тум тум-тум.

***

Подобно тому, как грешников тянет к добру, тех, чья природа чиста, тянет ко злу. Это и называют искушением Дьявола. Зло происходит из ненависти и страха, и то и другое происходит из глупости — пропасти между рассудком и разумом. Все, что не происходит из пустоты, из непонимания, не есть зло.
Плохие учения не позволяют сшивать несвязные области понимаемого. Мосты, возводимые их средствами, рушатся. Сознания, производимые такими традициями, оказываются раздроблёнными на части: эта для семьи, эта для работы, а эта для обработки того, на что я буду дрочить, когда никто не видит. А в промежутках пустота. В ней-то и обитают демоны.
Когда мне сообщили о выигрыше пяти лямов грина в лотерею, первой моей мыслью было: можно больше не бояться сойти с ума. Ум мне до этого нужен был только чтобы не сдохнуть. Умом нельзя понять не только Россию, вообще ничего нельзя. Ум служит тому, чтобы добиваться цели. Цель выводится из потребностей. Теперь у меня их не осталось. Просто не осталось неудовлетворённых потребностей. Так я начал их выдумывать. Начал охоту на демонов.
Преумножающий знание, преумножает и скорбь. Каждый поход в мир демонов менял меня. Требуемое для вылазок оснащение калечило меня. Уродовало. Но я отправлялся туда снова и снова. Потому что там интересно.
Куда я иду? К той, что поняла меня. К той, с которой мне станет интересно здесь.

***

Гул в ушах. Я замыкаю кольцо. Сквозь меня течёт ток.
Я вишу в воздухе. Все остальные тоже. Между нами носятся молнии, как при открытии портала в Тристрам.
Глаза открыты только у меня. Они не видят.
Gzalh aem lortuk.
Это лучший момент в моей жизни.
Igartus laskma.
Да, определенно, стоит попробовать.
Mimiksi faren!
Кольцо молний утолщается во мне. Друзья открывают глаза, но слишком поздно. Одного за другим, от меня к Шахтёру, молнии разрывают их и отбрасывают фаршем на стены. Шесть котлет, шесть ленивых голубцов. Шахтёру такой расклад не нравится, он пытается убежать. Погоди, старый знакомый, куда же ты?
- ДОЛБОЁБ! - верещит он с тем же стереоэффектом, и мне это очень смешно, - ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ?
Творец моего пути, говоришь? Не по масти тебе так базарить, подруга.
Я подполз к нему. Комнатка стала для меня тесновата.
- ЁБ ТВОЮ МАТЬ, ОТЪЕБИСЬ, ЧТО ЗА ХУЙНЯ?
Его голова теперь как раз впору моей руке. Точнее, наоборот. Короче, она в ней оказалась. Когтем большого пальца я отковырял ему нос. Захлёбываясь кровью, он всё пытался меня невнятно образумить. Не привык он, похоже, к такому обращению, а ведь в его профессии нужно ко всему быть готовым.
Я отпустил его голову и просто так ткнул его двумя когтями в грудь. Шахтёр выплюнул лужу крови и сказал:
- Ну и куда ты пойдёшь теперь? Твоей дороги не существует.
- ОШИБАЕШЬСЯ, - рычу я, - СУЩЕСТВУЕТ. ПРИ ТОМ ЖЕЛЕЗНАЯ, НЕ СОБЬЕШЬСЯ.
 Шахтёр рассмеялся, закашлялся, и я раздавил его башку, как помидор.

***

Второй день я чесал пешком по шпалам, каждые десять километров оставляя после себя по пустой бутылке из-под йогурта и целлофановой упаковке от булки с начинкой. Сегодня не было ни одного населённого пункта, но рюкзак со жратвой был ещё наполовину полон и я не обламывался.
Этой ночью у меня был сон. Мне снилась она. Она сказала мне, что ничего не понимает, но все равно любит меня. Что ей и не нужно понимать, ей нужно ощущать. Что она видит в моих глазах то, после чего ей и не нужны никакие слова. Приснятся же глупости!
Наступил вечер, я уже думал тормозиться на ночлег, как вдруг из леса показалась бабулька с авоськой. Увидев, она окликнула меня:
- Сынок, ты откуда?
- Издалека, бабуль! Иду пешком в Пердь.
- Какую Пердь? Ты, сынок, верно, заблудился.
Как заблудился? С самого Хуева-Кукуева не было ни одного ветвления.
- Точно тебе говорю, бабуль, я иду, куда нужно.
- Сыночек, ошибся ты. Там дальше и нет ничего.
- Ступай с Богом, бабуль, и я сам пойду.
- Ох, сынок, не пропади только.
Бабулька скрылась в лесу по другую сторону железной дороги. Вместо того, чтобы свернуть в лес для сна, я прибавил шаг. Тревога объяла меня. Может быть просто...
Может быть я просто сошёл с ума?
Если так, то когда?
Я посмотрел на свою руку. По ней змейкой пробежала полоска меняющейся кожи. Я пустился в бег, затем поскакал на четырёх лапах, обретя свою демоническую форму. Шпалы передо мной визуально слились в сплошную поверхность, от моих когтей шёл дым: от трения о них древесина загоралась.
Издалека я увидел, что рельсы кончаются. Последняя пара была совсем ржавой и покорёженной.
Так я что, в дурке, или где? Или я сдох?
Пытаюсь открыть глаза, но ничего не получается.