Сквозь пространства

Она просыпается. Просыпается так же, как и в предыдущие ночи, в своей постели, с одеялом под грудью. Просыпается в ватном, человеческом теле, с двумя ногами, руками, с сердцем, которое выплясывает подреберный вальс. Просыпается на боку, улавливая глазами полупрозрачный силуэт вазы на прикроватном столике. Он все такой же, спокойный и умиротворенный. На фоне полураскрытого окна и взлетающих на ветру занавесок.

Она сглатывает, но не рыдает, не улыбается. Она ведет себя как человек, только что выдернутый из сна. Тянется к ночнику, но на полпути останавливается в нерешительности. Убирает руку, прячет лицо в подушку, думая о чем-то бредовом, сновидческом. А потом вдруг как будто вспоминает что-то и начинает тихонечко поскуливать в ситцевую ткань.

Что ей снилось? Что ей опять снилось? Неужели опять он?В памяти медленно вспыхивают образы, они расходятся кругами, волнами по ее рассудку, заставляя составлять по мазкам целую картину.

Она вспоминает, что была невесомой, и тяжелой, и убийственной. Что она была радиацией и жизнью одновременно. Что она была рекой фотонов, преодолевающих тысячи километров за одну секунду. Только лишь ради одной цели, одной маленький и жалкой цели — прикоснуться к нему. Она расталкивала само время и была единицей времени, только что бы один раз, один жалкий раз прикоснуться к чему-то родному.

Она летела как молния, рассекая густую тьму, мимо квазаров, черных дыр и чужих, неведомых галактик. Сквозь яркое холодное зарево пульсаров и теплый огонь одиноких звезд. Летела, встречая мимоходом остывающие небесные тела, которые какой-то миллион лет назад были полны жизнью. И так хотелось им помочь, до слез, до крика, но сделать ничего нельзя, они стояли мрачные и неподвижные, ожидая приближение смерти.

Она видела призраки космических китов, вымерших несколько вечностей назад. Видела сполохи медуз — живых и движущихся туманностей, медленно бороздящих бесконечное пространство. И летела, летела.

Летела, потому что стремилась, как никто другой не смог бы стремиться. Она желала одного лишь прикосновения, секундной встречи, чтобы удариться о каменистую поверхность и померкнуть навеки. Но прежде... Прежде... Почувствовать его.

***
Он просыпается. Просыпается как и прежде, в темноте и в абсолютной тишине. Просыпается в абсолютном холоде. Осторожно, максимально осторожно расправляет тело после сна. С аккуратностью самого лучшего ювелира, потому что его тело — хрупче земного тумана, хрупче осеннего листка, повисшего на сгнившем черенке. Хрупче высушенного цветка и праха в гробнице. Потому что его тело — хрупче снежинки.

Он едва звенит, потягиваясь конечностями. И замирает на месте, нащупывая глубоко-глубоко в земле микроскопические колодцы с едва подтаявшим льдом. Этой пищи едва хватит, чтобы уталить жажду и не умереть с голоду.

Перед ним — вечность тьмы и холода. Во время скудного завтрака он раздумывает, что же такое сон. Что это за состояние. И что же он чувствует во сне — случилось ли с ним это наяву или не существовало вовсе?

Ему трудно думать и что-либо придумывать, он не знает, что такое слова, цвет и запах. Он даже никогда не ощущал чужого прикосновения. Не ощущал...

Он с неожиданностью понимает, что он опять касался во сне чего-то или кого-то. Теплого, мягкого, нежного. Ощущал его всеми своими кристаллами, тянулся к нему, пока ветви его не ломались и не падали. Тянулся и плакал. Не понимал, что плачет, но плакал — выпускал столь нужную для него жидкость через поры. И все это за несколько секунд. Так мучительно мало по сравнению с бесконечной пустотой его жизни. Так мало…

***
Она заваривает кофе спросонок, всхлипывая, как ребенок, проснувшийся от ночного кошмара. Только рядом нет никаких родителей, чтобы утешить и разуверить, что это всего лишь сон. Есть кухня и кофемашина. Но было ли это кошмаром? Сначала она думала, что да, она просыпалась почти всегда с истериками. Но лишь спустя несколько месяцев начала понимать, что это не кошмар, это хуже чем кошмар. Это больное, саднящее чувство в районе груди — любовь. И не было от нее спасения.

Что она видела? Она ничего не видела, она не знала, как выглядит он — тот, к кому она прикасается почти каждую ночь. Она лишь чувствовала, на секунду обнимая его всполохами света, как отражается от множества его частей, преломляется сквозь его множественные призмы, окутывая хрупкое как снег холодное тело. И осыпалась в вечную мерзлоту.

Но он — наверняка живое, он тянется к ней, он хочет обнять ее в ответ, но не может под страхом смерти. Если обнимет — треснет, расколется на части и перестанет быть.

Она смотрит в чашку крепкого кофе и видит в ней знакомое отражение космической пустоши.

***
Он напитался на несколько дней вперед, он очистил все своего тело от лишних выростов, чтобы мог с трудом, но совершать движения, он нарастил еще кристаллов, чтобы следующей ночью обнять неведомого друга еще больше, крепче, с подобием тепла. Что он наконец, наконец… Смог поцеловать? Конечно, он не знал таких понятиях, как объятия и поцелуй. Как не знал, что он сам такое, и ради чего влачиться его существование.

Но что-то в глубине его кристаллических мембран подсказывало, наводило его на определенные действия. И он знал, чего хочет. К чему стремиться.

К счастью, он стремился к счастью.

И почти счастливый сейчас он засыпает.

***
Она заходит домой, вешает ключи от машины на ключницу. Стряхивает с себя все вялые проявления обыденного дня: там где существует работа, фудкор в местном торговом центре, куда она заходит на обед, где есть пробка на проспекте, который соединяет работу и ее квартиру. Она невероятно хочет спать, и боится засыпать, и желает заснуть, как никто до нее не желал.

Поэтому она ужинает вчерашней лазаньей, до полуночи смотрит глупое телешоу по кабельному, взяв с собой в постель овсяное печенье. И с твердой волей не закрывает глаза.

Потому что боится. Боится исчезнуть из этой квартиры и из этого мира. Боится и в тоже время жаждет исчезнуть. Жаждет и не понимает, правильно ли это.

***
Он готов. Он стойко протягивает новые кристаллы в разные стороны, тянется ими на сколько позволяет его фарфоровое, несовершенное тело. Вместе с ними он вырастает почти на несколько метров. Прочнее вгрызается корнями в ледяную поверхность его дома. И засыпает.

***
Она со всей силы пытается не дать закрыться глазами, трясет головой, делает звук телевизора громче. И… выронив пульт, засыпает как новоявившийся на свет первенец. Засыпает сладко, предвкушая привкус медовой тьмы заждавшегося ее космоса.

***
В его сне по-прежнему пусто, холодно и тихо. Но он примерно продолжает ждать. Не смотря на непонятное мерзкое ощущение безнадежности — страха, который пульсирует в его талой крови. А что, если ничего не произойдет? Ничего не случится? И сладкое явление не посетит его больше никогда?

***
Но она уже летит, летит еще яростнее, чем когда-то. Несется, безумно клокоча своими световыми лучами. Стрелою прорезает темную, тягучую материю. Ведь она не человек, никогда им не была. Вся ее жизнь — это свет, это рождение и смерть фотонов. Это смертоносное и дающее тепло излучение. Вся ее жизнь — это бесконечная любовь к нему.

***
Он снова плачет во сне (или наяву? он уже совсем запутался), потому что никого по прежнему нет рядом. Плачет и звенит, нечаянно шевелясь где не нужно, и новые кристаллы понемногу начинают крошиться, опадая к его подножию. Его слабый разум затапливает неуверенность и страх.

***
Но она появляется ревущей кометой на горизонте. Он впервые слышит ее приближение, настолько мощное, неумолимое, потрясающее. Как будто она кричит: "Я иду, я уже иду, держись, потерпи немного". И он терпит, терпит в предвкушении, со страхом, будто предчувствуя сладостный конец всему.

Световой поток врезается в него со всей силой, со всем нетерпением и желанием, становится осязаемым, не просто теплым или жарким, — нет, свет приобретает плотность, тяжесть, запах, звук, все на свете. И он, растрачивая последние запасы питательной жидкости, плачет, обнимая и целуя своего друга, растворяясь в нем от счастья, радости, большой, всепоглощающей любви.

А она видит теперь, видит, что обнимает огромное, будто бы алмазное дерево. Целует его, самое дорогое существо, в ответ. И отражается в нем радужными переливами, расщепляясь на сотню тысяч отдельных кусочков. И исчезая, необратимо исчезая в его красталлических коридорах.

Даруя новую, необычайную жизнь этой пустой, мертвой планете.

***
Она просыпается. Как всегда на боку, улавливая глазами полупрозрачный силуэт вазы на прикроватном столике. Он все такой же, спокойный и умиротворенный. На фоне полураскрытого окна и взлетающих на ветру занавесок.

Она сглатывает, но не не плачет. Улыбается - да, но не плачет. Машет головой, пытаясь сбросить себя сонный морок, но не плачет. Кажется, сейчас она ощущает прилив счастья. И влагу на щеках. Но не плачет, нет, ни одной слезинки. Просто сон, всего лишь сон...

***
Он просыпается. Но не один. Сотни таких же как он прорываются сквозь вечную мерзлоту, тоненько звенят и просят его участия. "Научи, подскажи нам, как выжить. Полюби нас" .

И он любит. Любит настолько же сильно, как любит свет, который уже никогда не увидит.