ПОСЛЕ

Небольшой зеленеющий пригорок дался ей непросто. Ноги после непрерывного двухдневного перехода превратились в пару звенящих от напряжения развалин. День сменялся ночью, за которой следовали очередной день и очередная ночь. Неизменным на протяжении пешеходного транса оставались только латные звуки шагов, равно попиравшие бренную землю в любую погоду. Это было чуть ли не первое, чему их учили: ходить, выпадая из реальности, исключая из ритма жизни жизнь. Когда-то они могли неостановимой силой идти так неделю.

В низине, на заливном лугу, несколько мужиков пилили сухой дуб. Ржавый инструмент с жалобными звуками терял зубы и вгрызался в старую кору, которую время и смерть обратили в камень. Подпоясанные фигуры чесали головы, фыркали, плевали в траву и пытались подсобить пиле матершиной. Она издалека в подробностях видела их пористые носы, угадывала рисунок вен на зачерствевших руки и почти чувствовала резкие запахи, которые нередко становятся постоянными спутниками рабочих людей. Мужики пока вряд ли заметили крупную женскую фигуру на изгибе ландшафта в пяти сотнях саженей от них.

Ей не хотелось подходить к людям. Ей хотелось есть, спать, теплую постель и абсолютную тишину, но выбора не было. Ветер тронул волосы цвета морских глубин и снова зазвучал тяжелый металл доспеха.

Первым на приближающийся силуэт указал рыжий со словами: «эй, гляньте, это баба что ли?». Скупые мужицкие лица смогли выразить смесь восхищения и удивления, и лишь, когда они разглядели ее, палитра эмоций неприлично быстро смешалась. Любые недобросовестные мысли быстро выветривались под пристальным бликом-взглядом цвайхэндера за спиной, рунических символов на доспехах и темных рваных шрамов вдоль грубоватого, но симпатичного женского лица. Вдобавок, дама была вершков на пять выше мужиков.

– Чего тебе? – вперед вышел тот, что был покрупнее, с шапкой набекрень и прикорнувшем за поясом топором, – нам тут проблемы не нужны. Он сплюнул, словно ставя точку собственной фразе.

Женское лицо не проронило движения. Конечно, они знали. Кто не слышал про жгучий ад, который устроили несколько сезонов тому назад Алесбургу или про село Финогены, на месте которых осталось только болото из человечьих потрохов и гниющей крови.

– Послушайте, мне просто нужно место переночевать, – неожиданно мелодичный голос струился арфой, отвлекая невнимательный мозг, – переночевать и поесть, что сможете дать. Я здесь без задания и слышала, на этом берегу принято оказывать гостям честь.

Половина мужиков уже готова была пустить ее куда угодно, но остальные смотрели неодобрительно, хотя сивухой, кажется, несло ото всех в равной степени. Их негласный лидер и вовсе нахмурился. Блестящим мокрым глазом он скользил по ней снова и снова, не то оценивая, не то раздевая.

– Давайте я помогу вам с деревом. Наверное, не хотите до ночи здесь тягаться? – ее взгляд проводил пробегающие мимо облака, – к вечеру погода испортится.

«Это его добьет. Меньше всего они любят работать, что уж говорить про работу под дождем и ветром».

– Ладно, – сухая крепкая рука соскользнула с проушины топора, – попробуй.

Она взялась за пилу под полуграмотный шепот и кивнула рабочему, чтобы тот отошел в сторону. Можно даже вполсилы. Вдох. Постепенно, окружающие звуки затихли. Выдох. Мир растворился во внутренней пустоте. Вдох. Она ищет во тьме огонь. Выдох. Руны засветились голубым – она увидела это с закрытыми глазами. Вдох. Пора. Девушка дернула отполированную ручку и даже на мгновение растерялась от неожиданности противодействия. Мир был на месте, старый мертвый дуб оставался непоколебим, а она медленно падала на землю под жалобный скрип старой железки.

Момент падения разорвал дружный хохот. Грязные рожи скривились, исторгая отрывистые, протяжные, глухие и резкие звуки. Держатель топора приблизился к распластавшейся у пыльных пожилых корней воительнице и потертым сапогом, не стесняясь, пнул поверженную.

– Ты где доспехи эти украла, милка, – тон мужика походил звук волчьей пасти, которая с мокрым хрустом смыкается на заячьей шейке. Он не спрашивал, он просто готовился к моральному оправданию своей жалкой души. Присев, он взял ее за волосы, залюбовавшись ими на миг: – Вот, что сейчас будет. Ты нам немного поможешь, а то мы с братьями уже давно без баб на нашем пути, да еще таких дородных, – он одобрительно цокнул, – а уже потом мы решим, что с тобой делать, потому что негоже лгать честным людям.

Главарь еще раз оценивающе пролетел глазом по ее телу, потом поднялся и попер сапогом женскую поясницу: – Правильно молчишь. Меньше рыпаешься, быстрее закончишься. Он мечтательно погладил древко топора: – Соха, Хмурый, снимайте с этой дурищи латы!

Такое и раньше бывало – скачок напряжения, главная уязвимость первых обращенных. Неправильно выберешь момент для заземления силы, и становится невозможно двинуть даже мизинцем. Она корила себя только за то, что не заметила сразу. Все мужики были неплохо вооружены. Слишком хорошо даже для послевоенного безвременья. Их острые мягкие сапоги были подбиты стальными подносками: практичные и удобные для ходьбы и полезные для избиения жертвы. Вдобавок, под просторными потертыми одеждами у большинства таились короткорукавные кольчужные рубахи – верный признак всех «честных людей».

Лежа на земле, она, затаившись, ощущала цепкие руки, ползающие по ней, движение ветра, заигрывающего с темно-бирюзовыми волосами, бьющие в нос запахи суетливых бандитов, слизь их неумных шуток и дрожь почвы. Время снова потекло гуще, морозя тело одновременно с речным бризом, который обнимал ее оголившиеся стройные бледные ноги. Она медленно проваливалась в темноту под шуршащий звук распускающегося рядом ремня. «Господи, помоги». Мало кто знал, что рунные доспехи создавались не для защиты носителей, а чтобы уберечь окружающих – так велика была призванная в этот мир сила. Тексты начинали светиться, ограничивая титаническую мощь, не предназначенную для человеческого тела.

Первым к предкам отправился навалившийся на нее под одобрительный гогот тощий подросток. Она вырвала ему кадык, навсегда оставив на лице мародера удивленно-печальное выражение. Следующим стоял бедняга-рыжий, первым заметивший незваную гостью – его ор (перебитое колено) быстро закончился с остервенением вмятой в череп глазницей. В воздухе разлился запах горелой кожи, а на лице падающего трупа остался коричневый отпечаток женской руки.

Это произошло так стремительно, что осознание дошло до остальных, только когда в почти сияющих ладонях оказался цвайхэндер. Одним выверенным грациозным движением она раскроила сразу двух взявшихся за палицы мужиков. На землю, уже щедро политую кровью, повалились толстыми венозными червями кишки. Обернувшись, воительница, освещенная внутренним огнем, обезглавила следующую жертву, и пустая голова с глухим звуком подняла дорожную пыль.

Разбойников осталось двое: крепкий бородач с длинным кинжалом и мокроглазый «старшина» мужиков с дрожащем в руке топором. Думать было не нужно: цвайхэндер копьем вышиб из черепа серенькие мозги, мелкие плевки которых немного запачкали густую бороду. Сама же, полностью одетая в свет, она серной кинулась к последнему мужику. Крик его разнесся далеко, и все же никто его не услышал. Топор выпал из рук – так горячо было прикосновение женщины. Нежно обхватив сальную голову, тонкие изящные пальцы змеями ползли к глазам, оставляя после себе глубокие обуглившиеся борозды, и вскоре успокоили бешеное движение неспокойных глаз, лопнув их, медленно, настойчиво продвигаясь внутрь – внутрь коробки, скрывающей сознание. Вскоре, истошный отчаянный вопль затих.

Светлый силуэт высокой женщины, пахнущий кровью, растворился в шуме реки под звук шипящего пара. Через полчаса воительница ступила обратно на пологий мягкий берег. Она отжала волосы, надела недостающие части доспеха, вытащила из головы трупа свой меч и огляделась. Солнце садилось за сосновым подлеском, и в предпоследних его лучах окружающая обстановка выглядела щемяще-благостно. Танец свежих травинок и ветра, запах предзакатной речной влажности, разбросанные у песчаной дороги мертвые люди, в чьих рыбьих глазах отражался истинный замысел природной гармонии, которая расстраивалась только при контакте с высокой женщиной, стоящей у воды. Она повела носом – ночь обещала быть спокойной, вопреки народным приметам, – и потянулась в сторону разбитой стоянки. Узор доспехов почти перестал светиться, остатки силы вытекли из под остриженых ногтей и разожгли дрова, оставленные в кострище. В котомках из съедобного нашлись хлеб, лук и сыровяленое мясо, а вот воду пришлось кипятить. Подумав, она бросила туда горсть листьев дремухи.

Сон быстро забрал изнуренное сознание в свои покои. Девушке грезились поля сражений, на которых они никогда не была – там правосудие вершили ее нареченные братья и сестры. В праведном огне корчилось вселенское зло, пока они стройными рядами шагали навстречу следующему заданию. Своими силуэтами высокие и статные фигуры освещали водопады крови, поля трупов и тучи носящегося воронья. Под стальными сапогами лопались черепа и смешивались с грязью внутренности, двуручные лезвия танцевали, мелькая в бордовых брызгах, и все эти звуки, составляли простой идеальный мир, движимый светом и движущийся к свету.

Первые лучи улеглись на землю, застав лагерь безлюдным. Чистое небо и свежий воздух разбудили ее раньше рассвета. Вообще-то не следовало проявлять такую беспечность и ночевать около дороги: на нее все еще могли донести, а каждый донос, рано или поздно, заканчивался ликвидацией. Она по-прежнему не знала, куда шла, но туда, куда ей хотелось, она уже никогда не придет.