- Мадам, - выпалил я, отважно глядя в пол, - я заплачу вам много денежных купюр за удовольствие сделать мне больно.

 Мадам лениво окинула меня взглядом. Было понятно, что я далеко не первый, кто пришел к ней с таким предложением. Что ж, наивно было надеяться на то, что ее рабочий день начнется с меня. Нарочито ленивым жестом она пригласила меня проходить и, как я прочел в ее глазах, не стесняться.

 Под ее чуть насмешливым взглядом я сел и хотел было оглядеться, но решил сразу отдаться в ее власть. Полностью. Я лег и замер в ожидании, всей кожей впитывая свет, удивительно яркий, столь четко подчеркивающий даже малейшую деталь, что я сразу понял - заниматься этим в темноте было бы преступлением. Мои ноздри щекотал волнующий, будоражащий аромат, столь сильный, что казался практически осязаемым.

 Она придвинулась ко мне. Ближе. Еще ближе. Я видел свое отражение в ее глазах. Маленький, испуганный, перевернутый человечек. Она смаковала мое напряжение. Упивалась моей дрожью. Млела от ощущения власти надо мной. Останавливалась буквально в миллиметре от того, чтобы причинить мне боль, но каждым жестом своим давала понять ясно и четко, что в ее силах причинить мне невыносимые муки. И что если она посчитает это нужным - она это сделает.

 Наконец она хищно улыбнулась и тихо, чтобы слышал лишь я, промурлыкала: "Все с вами понятно, молодой человек. Вы сделали правильно, что пришли ко мне... нижнюю правую восьмерку вашу удалять надо, причем срочно. Но не бойтесь - у нас хорошая анестезия. Вы ничего не почувствуете".

 И я закрыл глаза.