Ярославская масленица

Одна из многих палаток на ведущей к площади улице, аппетитный аромат горячих блинов, разложенных на столе крупными стопками в блюдцах, красивая резная деревянная плошка с красной икрой. Около палатки столпился народ и, облизываясь, смотрит на лакомство.
- Если нет денег, то даже не стойте. - наконец сказала продавщица. - Дедушка, - она обратилась к старику в выеденной молью шапке. - не задерживайте платежеспособных покупателей.
- Хоть бы один блинчик. - попросил он.
- Пятьсот рублей. - ответила продавщица.
- Да где же мне их взять, когда у меня пенсия семь тысяч?
- Я ведь не заставляю вас его покупать, идите ищите дешевле.
- Хоть бы кусочек попробовать. - сказал дед
- Когда накопите пятьсот рублей, тогда и приходите.
Старик заплакал.
- Женщина, ну положите ему хотя бы чуть-чуть икры на блинчик. - сказала какая-то дама, одетая не богаче старика.
- Вы все щедрые, да только за чужой счет. Будет ревизия, у кого это все вычтут? Я за каждую икринку отчитываюсь.
- Не говорите чепухи.
- Раз вы тут все такие умные, взяли бы и купили ему этот чертов блинчик.
- Как вам не стыдно. Старик, может быть, неделю не ел, а вы ему ложку теста за полтысячи предлагаете, бессовестная. - сказала женщина и принялась обыскивать свои карманы, чтобы найти какую-нибудь мелочь.
Увидев, как вслед за женщиной и другие люди стали искать у себя деньги, старик улыбнулся.
- Храни вас господь. - сказал он.
- Давайте сюда, я посчитаю. - участливо сказал какой-то приличный мужчина. Он сам добавил сто рублей. - Триста, четыреста, четыреста пятьдесят, пять, два, двадцать, восемь, десять копеек... Четыреста восемьдесят пять рублей десять копеек! Держите. - он протянул деньги продавщице. - Один блин с икрой.
Продавщица даже не взглянула на деньги.
- Пятьсот рублей. - вызывающе произнесла она.
- Тогда положите на пять, десять, двадцать! икринок меньше. - с нетерпением сказал мужчина, все еще протягивая деньги.
- Делать мне больше нечего, как икринки считать. - ответила продавщица.
- Нахалка! - взревела самая первая женщина, сдавив огромными пальцами свою сумку.
Старик вновь разрыдался, но его плачь в поднявшемся гвалте слышал только стоявший рядом мужчина - тот, который держал в руке собранные деньги.
- Успокойтесь. - тихо обратился он к старику, положив руку ему на плечо. - Стойте здесь, я сейчас найду 15 рублей.
С этими словами мужчина развернулся и уже было собрался уходить, когда почувствовал, что толпа, словно волна, колыхнулась ему навстречу и расступилась. Тут он увидел, как по образовавшемуся свободному проходу, широко расставляя ноги, бежит голый парень, держа в руках то ли тарелку, то ли ковш, от которого шел пар.
Мужчина едва успел отшагнуть в сторону, когда парень подлетел к столу и плеснул из посуды (это оказалась кружка) горячую воду в продавщицу. Продавщица закричала и схватилась руками за лицо, а парень, бросив в нее кружку, встал над плашкой с икрой и, раздвинув над ней руками ягодицы, громко и протяжно пукнул. Близстоящая публика зарукоплескала, "молодец!" то и слышалось из толпы.
Парень еще немного постоял с голой задницей над столиком, похлопал глазами, затем повернулся к старику с застывшими на глазах слезами радости, и сказал:
- Иди сюда, дед, ешь вдоволь.
Дед, медленно, по-стариковски, направился к столу, а парень тем временем взял из стопки горячий блин, обтер им свои яйца и стоявший член, легко, как будто влажной салфеткой, благо все это было у него гладко выбрито, и зачерпнув ложкой икры, положил ее на блин. Снова послышались громкие аплодисменты и одобрительный гул.
Дед подошел к парню, и тот вручил ему блинчик - горячий и поджаристый, с доброй ложкой икры. Дед дрожащими пальцами свернул блинчик треугольником, приобнял парня за талию, упершись заснеженной шапкой ему в плечо, сквозь слезы еще раз взглянул на него и на толпу, и наконец отправил блинчик в свой рот, откусив его распираемый икрой угол.
- Как вкусно. - сказал старик с набитым ртом и расплылся в улыбке.
- Ну и славно. - ответил парень.
Продавщица стонала, не отнимая рук от лица.
- Мои глаза, господи, мои глаза!
- Ну, чего ты орешь, дура? - сказал парень и перешагнул через стол в палатку, покорив столпившихся людей растянувшимся розовым анусом, тоже гладко выбритым.
Подойдя к продавщице, он присел и принялся отрывать ее руки от лица. Когда это ему удалось, окружающие отшатнулись: вместо продавщицы они увидели ту самую женщину, которая заступилась за старика. Впрочем, уже мгновение спустя от удивления не осталось и следа: все приняли это странное обстоятельство как должное, как будто именно эта женщина всегда и была продавщицей. Она была безобразна: ее красные обожженные веки опухли, а осклизлые белки глаз выпирали из орбит - неудивительно, что она ослепла. Женщина продолжала стонать от боли, покачиваясь взад-вперед, сидя на коленках.
- Кончай ее! - донесся откуда-то из глубины собравшихся звонкий мужской голос.
Толпа быстро подхватила.
- Кон-чай, кон-чай, кон-чай! - звучало уже со всех сторон.
Парень оттопырил большой палец на кулаке и повернул его вниз перед лицом женщины, чем вызвал почти что звериное ликование окружающих; кто-то передал ему пистолет. Тут старик, дожевавший к тому времени блинчик, замахал руками:
- Стой, стой! - кричал он. - Стой! Что ж мы, звери какие, а не русский народ? Разве же так по-христиански, люди добрые? Ведь говорил господь: мне отмщение и аз воздам. Отдай пистолет, сынок, не бери грех на душу, - обратился он к голому парню. - Я сам.
Парень передал ему пистолет, а сам тем же кулаком, которым ознаменовал судьбу женщины, стал скользить вдоль своего члена.
Внезапно в воздухе послышался громкий треск и визжание. "Раз-раз" - грохнул чей-то незрелый баритон. Заиграли первые праздничные мелодии. По проходу в толпе вразвалочку шел разодетый в красные крестьянские одежды баянист и играл какую-то залихватскую русскую народную песню.
- Ах...та-ры-ы тра-та-та, та-та-риии, тра-та-та, эх! Да я ту ямочку закопала, Закопала, лели, закопала. Лежи, маслице, да на летъе. Ай, лели!
Баянист приблизился к столу и вдруг перестал петь. Он с любопытством обвел глазами все, что происходило, а затем, наклонив голову, сжав зубы, закрыв глаза и подобрав баян почти к подбородку, принялся играть с таким усердием и страстью, как будто это его звездный час. Все громче и громче играл баянист, парень все быстрее и быстрее дергал свой член, а толпившийся люд все ждал, когда старик как следует прицелится в голову женщины. Песня близилась к концу, и народ снова заскандировал:
- Кон-чай, кон-чай, кон-чай!
"Пятьсот рублей блинчик" - со злостью сказал про себя старик и нажал на спусковой крючок. Выстрел прогремел одновременно с последним аккордом, которые стали звуковым выражением оргазма голого парня, чье семя в тот момент, когда пуля вонзилась в висок женщины, излилось на землю. Кровь хлынула из головы, и дед, не теряя времени, взял с тарелки блинчик и поднес к льющейся алой струйке, хорошенько его смочил, как мочат тряпку под струей воды, и съел.
Народ еще немного постоял и стал расходиться. Дед тоже развернулся и поковылял к центральной сцене, оставив голого парня одного около тела. Парень перевернул женщину, проверяя, сильно ли замочило ее красивый розовый (или выцветший красный) пуховик кровью. Обнаружив, что испачкан лишь воротник и левый рукав, парень снял его и застегнул на себе. Так, голый ниже пояса, с уже не стоящим, а болтаяющимся членом, в заляпанном кровью розовом пуховике он босиком пошлепал к площади, где уже скопилось довольного много людей. Из колонок грянул Silencer. Началась Главная масленица страны.
Чудесная пора, очей очарованье! В небе день сменялся ночью каждые 2 секунды и вот почему. Тем днем был поздний вечер, но губернатор за жизнь до этого обещал, что погода будет хорошей и света хватит на всех (с этой целью даже издали закон, по которому каждому ярославцу полагалось по 3 кг солнечного света), поэтому солнце решили подкупить, но Сбербанк не выдавал больше 40 000 рублей за один раз, поэтому солнце то заходило, причем в здание правительства, то выходило оттуда, причем с полными карманами денег. Но темнело каждые 2 секунды не поэтому. Лунатикам коррупция на самом верху, видимо, изрядно надоела, поэтому, когда солнце в очередной раз вышло из дверей правительства, они вскочили на него и покатили по нарисованному училкой математики Ларисой Николаевной графику линейной функции обратно на небо. По пути один из лунатиков проснулся и перестал крутить солнце, в результате чего оно покатилось обратно вниз. Однако благодаря геометрии Ладыгина Лариса Николаевна нарисовала график квадратной функции, то есть параболу с нулевым трением, поэтому солнце (правда, вместе с лунатиками) оказалось в ловушке и то скатывалось в чашу, то поднималось по одной из ветвей параболы. И вот когда оно находилось в низшей точке, т.е. в чаше, было светло, а когда удалялось - темнело и наступала ночь. Из-за такого парадокса в далекой стране Швеции задыхающийся шах обмазал золотую антилопу нитроглицерином и она взорвалась рощей нобелевских премий по физике.
К сцене по непонятно откуда взявшимся железнодорожным рельсам, начерченным синими чернилами кончиками вил, подъехали сани, запряженные фонарным столбом, прорубью, феодальной раздробленностью, 40%-ой скидкой, и, чего греха таить, задней половиной собаки, включая блохастый хвост, с которого стекало сливочное масло. В санях сидел краснощекий дедушка мороз и погонял жеребцов трехметровыми пуповинами мертворожденных детей. Когда сани остановились, их, до этого размытое, движение затвердело и превратилось в виселицу - старинную русскую народную забаву, масленичное развлечение. Дедушку мороза жадные до блинов руки горожан, свисавшие из-за ограды отдельно от самих горожан, вытащили из саней, посадили на лопату и начинили им классический татарский пирог из земли под названием "курган похоронный". Огромное захоронение дедушки мороза вызывало сильное сексуальное возбуждение и антисемитские настроения у всех читавших в это время Чиполлино людей по всему миру.
Виселицы были довольно тяжелые и даже поднять их было невозможно, удивительно, как их тащили фонарный столб и скидка. В связи с этим обстоятельством те из собравшихся, кто читал наизусть стихотворение Маяковского "Во рту родилась елочка", которое натурально дробило зубы во время его произношения, согнули губы в стальную трубочку и сдули виселицу на сцену. Слезы брызнули из фар пожарной машины. Из стоявшего рядом с Советской площадью Успенского собора вылетел рой священников. Они, отобедав жирной жареной жижой лжи ложками из жженых гаражей, торопились заработать деньжат. Попы бежали со всех ног, пытаясь успеть к образовавшейся вакансии продавцов билетов - и они успели, благо собор был Успенский, а мотивирующих сказок в нем водилось, как в книгах одноименного автора.
Вставший в длинную очередь народ покупал билеты на виселицу у священников в одеждах из топоров. Первым повесили камень, потому что он страшно чесался от должности лейтенанта ярославской полиции. Вторым петлю на шею накинули баянисту, который продолжал играть на баяне и залихватски петь, пока у него из-под ног не выбили Буратино. Мужчину, желавшего повеситься третьим, ждало разочарование, потому что в аду закончилось свободное место; в этом он убедился сам, потому что над головой, шурша языками пламени и поливая прохожих волнами воплей, пролетал знаменитый переполненный ярославский трамвай, а ведь известно всем, что общественный транспорт ЯрГорЭлектроТранса - это и есть ад. Баянист высунулся из трамвая и подмигнул убившей его петле одним глазом - второй-то ему уже выкололи.
- Верните деньги! - закричал народ, грозя кулаками попам. Попы ни в какую. Тогда представители власти быстро соорудили лестницу об одной ножке и выбрали трех судей: ребенка, медведя и государыню масленицу - чучело, сшитое из лоскутов кожи, содранных с 18-ого века. Как они решат, так и будет. По левую сторону от лестницы встала толпа и ее адвокат - подводная охота на медицину, а по правую - попы и защищавший их мадам прокурор с лицом таким, будто в нем всю прошлую ночь буксовал грузовик с черносливом.
В доказательство своей правоты сторона обвинения представила принтер, а сторона защиты - выходивший из бумажного листа свиной визг. Лист орал так долго, что время судебного процесса успело заглянуть в лето, а затем вернуться обратно. Асфальт ковырялся пальцем в покрывавшем его снегу, но этого никто не видел. Судьи, сидевшие на разных ступеньках, вынесли решение: прав тот, кто уцелеет. Мудрый судья-медведь подул на свои когти и с них пулеметной очередью сорвалось слово "триппер". Все бросились врассыпную, но пули в форме слова "триппер" настигали своих жертв и те умирали оттого, что их язык не мог пробиться сквозь нёбо к скрученной в спираль невыговариваемости этого слова.
"Триппер" кончил вертеться в воздухе, и судья-ребенок посчитал уцелевших. Их оказалось 299 человек, не считая священников, которых было 478. Отличный результат! Веселье продолжалось: городские власти выдули тессеракты из двумерного пространства и разместили в них маленькие выставки ремесел. В одном учили надевать сапоги, в другом учили их, наоборот, снимать, в третьем - учили сапоги надеваться на ноги людей, а в четвертом красные сапоги устроили революцию и Парижскую коммуну, учредили первый Interracial и агитировали немецких колдунов заправлять баки БМВ и мерседесов корнем из октанового числа. В одном из тессерактов воскресили Принца и вызвали пурпурный дождь, отчего земля зацвела узорами на застуженных окнах и яблонями, плодоносящих таблетками-антидепрессантами и голодом барабанов. Зеленеет география, славься, глобус земной, дрочи в ночи ноктюрны, Рембрандт, государыня масленица зовет на составление протокола об итогах банкротства газового завода. На орбите затопило космический телескоп. Сила Лоренца, мудрость Сталина, созерцательная живописность японских поэтов - что еще нужно на масленицу? Только хоровод - подсказывает ребристый ящик из-под горбов.
Хоровод-хоровод! Хороводят ярославцы; сцепив руки, топчут серые плиты площади под душещипательные звуки нойза и суисайд блэк металла. Растворяется день в угольных пятнах берез. Небо накрывается затхлой собачьей шкурой и хоровод превращается в человеческую многоножку, кусающую свой хвост.
Праздник подходит к концу, и государыня масленица, виновница торжества, сидит перед кабинетом зубного врача и надеется, что ее сегодня уже не вызовут, не просверлят бор-машинкой ее деревянные зубы и не вызовут тем самым самовозгорание. И действительно, в кабинете пусто - все заняты в многоножке. Время приема вышло. Масленица входит в открытый пустой кабинет и с облегчением гладит дермантиновые кресла, в которых она сегодня не будет сидеть, гладит холодную жесть инструментов, которые не коснутся ее зубов и нервов. Кто-то шмыгнул носом. Масленица в испуге оборачивается и видит, что в одном из кресел, скрестив руки, сидит и неморгающим взглядом смотрит прямо в нее Леха Ладыгин - автор знаменитой геометрии Ладыгина. У Масленицы упало сердце. "Нужно уходить." - подумала она. Осторожно и очень-очень медленно, как шпион на цыпочках, она направилась обратно к выходу. Леха Ладыгин молча провожал ее взглядом.
- Стой. - рявкнул Леха.
Масленица, занесшая ногу в дверной проем и уже готовая улизнуть, замерла, страшный холод свел ей ноги.
- Слышала о геометрии Ладыгина, сука?
В коридоре послышался дикий гул водного потока.
- Христос воскресе, мразь. - сказал Леха и в то же мгновение мощнейший поток реки, стоявшей в это время стоймя посреди своего русла около набережной из-за искривленного пространства, ворвался в дверь и унес с собой Масленицу, и там, где он пронесся, осталась огненная колея, как будто прошло ордынское войско.
-Thank you so much, Amsterdam. Thank you so much. - сказал Леха, вставая с кресла. - We'll see you next time.