SVTFOE AU main - Сны и намерения

Этой ночью король Ривер ворочался и стонал во сне. И ни мягкость перины, ни крепкое тепло обнажённого тела жены не могли успокоить его – старые воспоминания снова пришли терзать его долгую ночь.

Он видел деревню, сырой и жалкий хутор, в котором не набралось бы и трёх десятков домов. Хутор буквально тонул в болоте – раскисшая грязь дороги под его ногами тянулась каких-то несколько десятков шагов, начинаясь у замшелых, похожих на пни и кочки домов из глины и дерева, и теряясь на краю трясины, становясь малозаметной болотной тропкой. Там, в окутанной сумерками трясине, ветер колыхал камыш да рассекали рябь плёса водомерки. На этой дороге перед собой он видел спины воинов, спины бойцов его отряда, скрывавшихся в камышах впереди. Их голоса, как и прежде в его снах, раздавались громко и насмешливо, перекрывая все прочие звуки так, будто они кричали ему на ухо:

- Брось ты его! Пусть догоняет!

- На что нам этот недоросль? Сами справимся!

- Пусть Старик Моди сам возится со своим сопляком!

Он пытался догнать их, бойцов, которых вверил ему отец, бежал изо всех сил, но их спины становились всё дальше, а дорога от окраины хутора до болота никак не заканчивалась, становясь все длиннее под его ногами. Наконец, последний из его бойцов скрылся за линией камыша, растворившись в зарослях. Перед бегущим Ривером раскинулся огромный плёс среди высоких камышей – десятки метров водной глади, которую нарушали лишь несколько замшелых валунов да упавшие стволы мёртвых, гнилых берёз.

Он вспомнил это место, как вспоминал в этот момент всегда, уже чувствуя подступающий ужас. Многотопье, родной мир быкожабов. Деревня Балгоя.

Воспоминание отвлекло его, как отвлекало всегда – он споткнулся обо что-то и кубарем покатился к воде. Плёс, ещё мгновение назад далёкий, оказался вдруг так близко, что Ривер рухнул в него лицом вниз, с головой уйдя под воду. Ледяная вода, возвещавшая подступающую зиму, обожгла его, заполнив уши, нос и рот, он едва не вдохнул её, нахлебавшись вдоволь, вскочил и откашлялся. Вместо ожидаемого гадкого вкуса болотной воды он почувствовал, как его рот заполняет привкус железа. Он огляделся вокруг и отшатнулся в страхе.

Безмятежное спокойствие болотных вод как рукой сняло – тут и там их гладь, красную от крови, пятнали тела быкожаб и мьюдей. Вот рядом качалась на возникших волнах женщина-жаба, обломанный штык в её спине блестел отражённым светом. Вот мимо проплывал солдат в серой форме дома Йоханссен с огромной раной на груди и огонь отражался в его остекленевших синих глазах. Ривер отпрянул, попытавшись рвануться к берегу, но остановился, как вкопанный.

Перед ним развернулась страшная картина: берег был завален трупами, а кровь делала болотную грязь подобием красной глины, блиставшей в свете огня. Монстры и мьюди лежали вповалку: изломанное оружие, пробитые доспехи, рваная одежда, искажённые злобой и предсмертной болью лица. Над всем этим пылала Балгоя, выбрасывая снопами искры рушащихся домов, озаряя наступившую ночь светом пожара и оглашая трясину жуткими криками. Но самой страшной была огромная фигура, стоявшая посреди берега.

Старик Моди Йохансен, Муж Мужей, Убийца Чудищ, возвышался над своим сыном жутким утёсом: меховая оторочка, волосы и густая борода свалялись в кровавые комья, кровь же покрывала лицо и доспехи багряным глянцем. И только пронзительные синие глаза оставались двумя нетронутыми кусками льда.

- Где твой отряд, сопляк?!

Рёв был настолько громким и ошеломительным, что фигура отца, казалось, выросла в размерах, заслонив пожарище. Ривер отшатнулся, попытался отступить, но трясина держала его ноги тисками, и он лишь оступился и снова ушел под воду. Когда он вынырнул, фигура отца уже стояла прямо перед ним, по колено в воде, невозможно высокая и заслоняющая всё небо. Жестокие ледяные глаза вперились в него с такой пронзительностью, что он попытался отвернуться, но окровавленная пятерня больно, до хруста зубов сдавила челюсти, разворачивая к себе, заставляя встретиться взглядом. Рёв повторился, оглушающий:

- Ты оставил их гореть, бесполезный ублюдок!

Трясина вокруг занялась огненными всполохами и новые воспоминания нахлынули на Ривера. Сбежавшие по болотным тропам быкожабы, в основном женщины и дети, ринувшиеся вслед за ними бойцы его отряда, обвинившие его в трусости и избившие его, когда он приказал им остановиться, бросившие его лежать в грязи на краю деревни. И пылающий торфяник, загоревшийся незнамо от чего, пожар, за которым он мог только наблюдать, не имея возможности предупредить своих людей, не заметивших вовремя, что они оказались в огненной западне. А Моди всё ревел, уже больше похожий на дикого зверя, чем на мьюнийца, осмысленной в его взгляде осталась только жестокая ярость:

- Ещё раз, хоть один раз ты так опозоришь своё имя, и я своими руками тебя сожгу! На глазах у остальных, чтобы им неповадно было! Молокососы! Слабаки!

Пожар вокруг разгорался все сильнее, огонь встал сплошной стеной, прогнившие мёртвые стволы трескались и валились в кипящую кровавую воду. Где-то там, за огненной стеной, гибли бойцы, которых ему доверили. Оттуда, заглушая рёв пламени, доносилась лавина криков. Там мьюди и монстры рвали друг друга, там каждый дрался сам за себя, пытаясь забраться повыше на небольшое возвышение, в тщетной надежде спастись от огня. Там самые отчаянные пытались прорваться сквозь огненную стену, надеясь, что они смогут выбежать с другой стороны живыми, и падали обугленными комками уже через десяток шагов. Там отчаявшиеся бросали оружие и молились, пока огонь не пожирал и их. Там два разных народа встречали общую смерть, сгрудившись на последнем пятачке, где больше не было ни врагов, ни друзей, ни командиров, ни подчинённых – только перепуганное стадо обречённых. Когтистая хватка отца на его щеках стала невыносимой, а рёв отдавался болью в черепе:

- Десять! Десять хороших бойцов! Лучше бы ты сам сгорел вместо них, слабак!

Когтистая лапа, сжимавшая лицо, швырнула его прочь, как бесполезный мусор. Он пролетел несколько метров, ударился о притопленное дерево, едва не захлебнулся, полуоглушённый, но встал снова. Фигура отца перед ним вновь вернула себе прежний облик, уже лишённый звериных черт, но не менее жуткий: вылинявшие в белизну волосы и мех одежд, потускневшие, покрытые маслянистой плёнкой доспехи и лицо-череп, лишившееся кожи и глаз. Лицо, каким Ривер видел его последний раз на Примуле, когда погиб его отец. Что не смогли сделать самые опасные чудовища в итоге сделал едкий газ отравляющих снарядов, которыми оборонявшие тот мир ящеры-септарцы щедро удобрили их позиции из трофейных колдовских пушек.

- Ты оставил меня умирать, сын.

Яростный рёв сменился обвиняющим шёпотом, полным горечи и непонимания, вселяя в сердце Ривера ещё больший страх пополам со стыдом. Он отшатнулся, вырываясь из трясины, попятился и спиной наткнулся на что-то твёрдое и металлическое. Обернувшись, он увидел прямо перед собой одного из своих солдат: обглоданные огнём кости, почерневшие от жара доспехи, пустые глазницы треснувшего черепа, смотревшие на него с презрением, на которое были способны только преданные и брошенные мертвецы. В этот момент он понимал это так, как понимал жар огня, прохладу снега и темноту ночи. И голос мертвецов вторил голосу его отца:

- Ты бросил нас, сопляк.

Новые и новые фигуры выходили из огненной стены: скелеты женщин быкожаб, державшие на руках кости своих детей, остатки ополчения деревни с изглоданными огнём клинками, солдаты дома Йохассен в остатках доспехов. Все они смотрели на него своими пустыми глазницами, смотрели с тем же выражением, что и первый солдат, с тем же выражением, что и его отец. Хор голосов оглушал шёпотом десятков сгоревших глоток:

- Ты оставил нас умирать. Ты смотрел, как мы мучаемся.

Солдат, что стоял ближе всех к нему, вновь заговорил, на этот раз с непоколебимой уверенностью:

- Теперь ты будешь мучиться вместе с нами. Иди за нами, Ривер.

- Иди за нами, убийца. – восклицали быкожабы.

- Иди за нами, сопляк. – вторили им его солдаты.

- Иди за ними, слабак. Тебе нет места среди таких, как я. – говорил его отец, воспаряя на небо в лучах света.

Мертвецы шагнули к нему так слаженно, как не могли шагнуть лучшие воины в строю, они двинулись к нему, закричавшему от ужаса, зовя его каждый на свой лад, а в наступающем им по пятам пламени горела сама вода. Он рванулся к берегу, нечленораздельно крича, но пространство сна вновь подвело его и расстояние, ещё недавно бывшее таким небольшим, удлинилось, лишая его всякой надежды обогнать огонь.

Но он бежал, отказываясь погибать страшной и бесславной смертью он бежал, на ходу скидывая доспехи, оставив в болотном иле сапоги, выкинув свой меч. Бежал и бежал, не оглядываясь, а плывшие на его пути мертвецы вставали и повторяли зов, пока их не поглощало бушующее пламя. Впереди, на берегу, он неожиданно увидел другую фигуру – там, под одиноким кустом сидел лягушонок, парень-быкожаб не старше его, и глядел на него такими же перепуганными глазами. Лишь рядом с ним не было видно пламени и трупов. Достать бы только до него, обогнать бы огонь!

Лягушонок с ужасом смотрел, как стены огня сомкнулись вокруг бегущего парня и поглотили его истошный крик. Единственным звуком на опустошённом болоте стал торжествующий рёв пламени, которое вскоре пожрало и его, стерев последнюю память о деревне Балгоя.

________________

В своих скромно обставленных личных покоях в высоком данжоне Замка Авариус, быкожаб Евгений Балгоябов открыл глаза и резко вскочил с кровати, стирая с лица пот. Он посмотрел на приоткрытое окно, из-за которого отчётливо раздавался рёв ветра, и выругал себя за то, что забыл его закрыть: громкие звуки часто наполняли его чуткий сон кошмарами. Но кошмаров было мало для того, чтобы его разбудить. И только в этот момент он обратил внимание на негромкое охание рядом с кроватью, от которого охнул уже он сам:

- Босс!

Рядом на ковре лежал и потирал ушибленную спину тот, кто и вызвал его пробуждение – его босс и хозяин приютившего его замка, граф Людо Авариус. Маленькое, ему по колено, птицеобразное создание взирало на него своими вечно недовольными жёлтыми глазками, которые в тот момент просто излучали с трудом подавляемую злость. Перепуганный, Быкожаб поспешил извиниться:

- Простите, босс! Вы целы?!

- Меньше, чем был, твоими стараниями!

Его босс выпалил ответ тоном опытного сквалыги, а затем поднял с пола и нахлобучил на голову свою корону, сделанную из черепа какого-то зверя. Немного успокоившись, он добавил подозрительно радостным тоном:

– Вставай, Жабан, мой мастер-шпион. Дело есть.

Уже через минуту Жабан вышагивал по холодным коридорам Замка Авариус, ведомый своим боссом, который смешно кутался в своё длиннополое одеяние и чихал без остановки. Простуда, подхваченная им неделю назад во время визита к одному из подчинённых землевладельцев, всё никак не унималась, несмотря на все выпитые им снадобья – увы, его босс никогда не отличался выдающимся здоровьем. А пока они шли, как сказал босс, устраивать внезапную проверку своих гвардейцев, их разговор продолжился:

- Сегодня, не далее, как час назад, я гулял, Жабан.

Не понимающий, к чему босс это ему рассказывается, быкожаб лишь пробурчал что-то одобрительное в ответ, когда они повернули в сторону казарм.

- Было прохладно, но моя прогулка стоила своих усилий. Я увидел птичку. – сказал Людо с предвкушением в голосе.

- Птичку?

Жабан насторожился –  это было похоже на иносказание, а иносказание из уст его босса было признаком чего-то особенно важного. Чего-то, чем он не мог рисковать, доверяя ушам прислуги, которая могла пройти мимо в самый неподходящий момент.

- Да, птичку, представляешь? Птичку, которая выпала из гнезда. – предвкушение в голосе Людо стало откровенно радостным.

Жабан ответил с притворной простоватостью, про себя прикидывая, что на этот раз может поручить ему его гиперактивный босс:

- Не повезло ей, что сказать.

- У этой птички есть коготки, Жабан. Из них можно сделать снадобье, которое враз меня вылечит! Поэтому тебе нужно эту птичку поймать и коготки вырвать!

Глядя на лучащегося мечтательным счастьем Людо, который едва не прыгал от счастья, Жабан почувствовал смесь предвкушения и страха. Что бы это ни было, это было очень важно для его босса, очень важно и наверняка очень опасно. Свой вопрос он задал с напускной деловитостью, внутренне напрягаясь:

- И как эта птичка выглядит?

- Рогатая синица, вся блестящая, с жёлтым хвостом! Я бы и сам рад поймать, да спряталась в кустах!

Радостно проклёкотов ответ, Людо заозирался и, достав из-под своих одежд межпространственное зеркальце, ткнул его под нос Жабану. На нём была запечатлена девушка-мьюнка, юная и светловолосая, с большими голубыми глазами, крепенькая и невысокая. Она стояла, улыбаясь, среди других мьюдей в какой-то богами забытой деревне, не слишком выделяясь среди остальных: одетая в такое же простое платье, босая, как и другие девушки на снимке, только кожа её казалась более гладкой, а лицо более точёным, чем у остальных, выдавая её породистое происхождение. Дай ей поработать день в поле и как следует замараться, и это стало бы незаметно неискушённому глазу, но Людо Авариус и Жабан обладали глазами искушёнными. Оба без труда узнали в девушке Стар Баттерфляй, наследную принцессу Мьюни. Дочь и внучку тех, кто стёр родное село Жабана с лица Вселенной.

Быкожаб застыл, пристально вглядываясь в снимок. Задание босса стало очевидным – достать то, что принцесса скорее всего несла с собой, то, чём Людо Авариус мечтал завладеть с момента их знакомства. Королевский Колдовской Клинок – символ власти семьи Баттерфляй, легендарное оружие полузабытых времён. Во Вселенной не было оружия смертоноснее, чем Клинок – с его помощью безымянный оборванец мог подняться над королями и королевами, а самый могучий правитель мог быть низвергнут вместе со своим государством тем самым безымянным оборванцем. Так, по крайней мере, небезосновательно считал его босс.

Следующий ответ прозвучал уже не с напускной, а с подлинной деловитостью:

- Я понял вас, босс. Приступлю незамедлительно! Где растёт то дерево?

- Не торопись, Жабан. Навестим сначала ребят. Даже на мелкую птичку лучше всего охотится загонным методом. Ещё ускачет.