Чума в городе

Ночь. Времени около часа. Я просыпаюсь на диване в своей квартире. Эта эпидемия нешуточно сбила мой режим. Так как теперь я практически не выхожу из дома, запершись от кошмаров окружающего мира с трехмесячным запасом продуктов и многолетним запасом книг, ложусь спать я и просыпаюсь как придётся, без какой-либо привязки ко времени.
Приподнимаюсь с постели. Прямо напротив меня в кресле сидит Аваддон. Он, должно быть, просидел так всё время, пока я спал. Не знаю, спит ли он сам. Я никогда не видел, как он двигается. Только сидит или стоит в разных точках моей небольшой квартирки.
Аваддон с головы до пят закутан в изорванное тряпьё. Лицо скрывает маска в виде клюва большой птицы, какие носили средневековые чумные доктора Актуальный костюм, ничего не скажешь. Когда он сидит или стоит, клюв всегда повернут ко мне и тёмные глазницы маски устремлены на меня. Тем не менее, Аваддон безмолвен. Ему не нужно слышать меня, чтобы понимать, что я чувствую и думаю, но сам он никогда не отвечает. Он ждёт, я не знаю, чего. Он появился у меня с самого начала эпидемии и с тех пор не покидал дом ни на секунду. Я уже привык к нему. Он чем-то похож на эту болезнь, которую прозвали новой формой лёгочной чумы, и которая, также, как и Аваддон, появилась из ниоткуда и стала неотъемлемой частью нашей жизни. Говорят, она свирепствует во всём мире. Я не знаю. Телевидение, интернет и радио прекратили работу на вторую неделю после обнаружения первых зараженных в нашем городе. Теперь уже сюда не въехать и не выехать, дороги патрулируют солдаты и бронетехника. А в лесу в конце марта всё еще слишком много снега, чтобы свободно там передвигаться. Впрочем, может военных уже и нет на дорогах, ведь зона заражения, возможно, охватывает весь мир или, как минимум, значительную его часть. Когда еда и вода у меня будут подходить к концу, я попробую выбраться из города. Наверное.
Я уже месяц не выходил на улицу. Мне становится тошно от этих стен, пола и потолка. Они, словно, сужаются и грозят раздавить меня. Сегодня я должен хотя бы ненадолго выйти или сойду с ума. Пусть на улице опасно, но там хотя бы я не буду чувствовать себя взаперти.
Обнаруживаю, что Аваддон уже стоит совсем рядом. Клюв маски направлен точно мне в лицо. Он не хочет, чтобы я уходил.
Ну и наплевать, что он там хочет! Мне душно здесь! Тяжелые мысли заполняют разум и давят изнутри на черепную коробку. Я продолжаю одеваться. Аваддон все также смотрит на меня.
Наконец, выхожу в прихожую, одеваю обувь и пуховик. Он возникает точно между мной и входной дверью. Я кричу и бросаюсь на демона, отодвигаю его руками от вожделенного выхода наружу. На ощупь он мягкий, как мешок сена. Аваддон впервые исчезает. Путь свободен.
Безлунная ночь. Асфальт покрыт подтаявшей ледяной коркой, словно поверхность одного из спутников Сатурна. В одном месте изо льда торчит застарелый остов мертвой птицы, вмерзшей туда еще в начале зимы. Омерзительно грязны мартовские сугробы. Повсюду собачье дерьмо. Родной город приятен, как и всегда.
Патрулей не видно. Возможно, улицы больше не патрулируют. Что ж, тем лучше. Продолжаю свою прогулку. Начинается тоскливый снегопад.
Свет фар. Приближается одинокая машина. Это небольшой грузовичок. В кузове люди. Даже после долгого затворничества я понимаю, кто это такие. Это мортусы. Их главная обязанность – уборка свежих и не очень трупов с улиц. Мортусов набирают из числа заключенных, преступников и бродяг, тех, на кого общество поставило крест. Несложно представить, что за нравы у этих джентльменов. Я таюсь в подворотне, жду, когда грузовик неторопливо проедет мимо. Они могут пырнуть прохожего ножом, ограбить его (хотя, понятия не имею, что хорошего или полезного можно отнять сейчас у прохожих), а тело погрузить в машину, в компанию к умершим от болезни. Сейчас уже никто не будет разбираться от чего ты на самом деле дал дуба. Тебя сбросят в братский могильник или, быть может, сожгут, поэтому убийство легко сойдёт им с рук.
Иду дальше. Теперь уже опасаюсь выходить на главные улицы и осторожно следую грязными дворами, аккуратно ступая, чтобы не поскользнуться на льду и не упасть в помои.
Кажется, на земле, неподалёку от закрытого нынче магазина, кто-то лежит. Обычное дело сейчас. Однако, приглядевшись, вижу, что он протягивает ко мне руки. Надо же, живой. Тем не менее, ему видимо недолго осталось. Чума спокойно убивает человека за сутки, а если человек лежит на земле в мороз, то и еще быстрее. Мне, должно быть, следует просто пройти мимо, я все равно не могу его спасти, но я отчего-то медлю. Одеяние лежащего выдаёт в нём коллегу тех, кто только что проехал мимо на грузовике. Кожаный плащ, пропитанный липким черным составом. В начале эпидемии, государство ещё выдавало мортусам более современную защитную одежду, однако, позже, когда потихоньку становилось ясно, что с цивилизацией скоро будет покончено, общество вернулось к проверенным стариной методам противостояния инфекции. Тем более, состояние здоровья этих отбросов уже мало кого заботило.
«Помоги», - хрипит он в мой адрес. Я по-прежнему стою неподвижно. Внезапно, меня отвлекает приближающееся пятно света. Это уже не свет фар или фонарей, этот свет куда более древний – открытый огонь. К нам идут люди с факелами. И конечно, я опять знаю, кто это. Это флагелланты.
Честно говоря, флагеллантами прозвал их я, вычитав это слово в одной из книг. Никто их так больше не называл. Может быть, потому что никто сейчас не помнит этого слова, а может и потому что с настоящими флагеллантами – фанатиками, избивающими себя плётками во славу Господа, у этих людей было не так много общего, хоть некоторые из них в припадке безумия и наносили себе увечья.
Не знаю, двигала ли ими какая-то религиозная идея, но скорее похожи они были даже не на христианских фанатиков, а на последователей древних культов вроде корибантов или вакханок.
Когда к одному человеку, изможденному голодом, потерей близких и пониманием того, что скоро человечество погибнет, примыкает второй такой несчастный, а потом ещё один и ещё, то вскоре они образуют неистовую и ожесточенную толпу, которая, приплясывая, бредёт по улицам, размахивает факелами, брыкается, кусается и дерется с собратьями. Никакой закон и никакая мораль, не говоря уже о простых правилах приличия, более не отягощает их. Руки и лица флагеллантов покрыты кровью. Они рвут на части бездомных собак, случайно попавшихся им на пути. Иногда им попадаются и люди. Их они тоже рвут на части и жгут факелами. Иногда ещё насилуют перед этим, а иногда и после.
И вот теперь, я в шаге от того, чтобы всё это произошло со мной. Надо немедленно бежать.
Существо, распростертое на земле у магазина, всё ещё взывает ко мне. Теперь я могу рассмотреть его глаза и вижу в них ужас. Толпа продолжает приближаться.
И вдруг, что-то необычное произошло со мной. Словно, я вышел из глубокого сна. Пафос борьбы со злом и самопожертвования наполнили мое сердце и это, как будто, придало всему моему телу невиданную до этого силу.
Я стремительно бросаюсь к несчастному, поднимаю его на руки и перекидываю через плечо, по счастью, исхудавший, весит он немного, и мы оба скрываемся в запутанной тьме дворов пятиэтажек, не давая разъярённым безумцам шанса заметить нас.
Я иду большими шагами, всё глубже зарываясь в потёмки городских трущоб. Наконец, когда вопли, рычание и вой флагеллантов остаются далеко позади, и я решаю, что теперь мы в относительной безопасности, я осторожно укладываю больного мортуса на землю, выбрав, по возможности, место свободное от снега и нечистот. В моём рюкзаке есть бутылка с водой, я отдаю бутылку своему спутнику, и он пьёт жадно, будто измученный пёс.
Наконец, оторвавшись от бутылки, бедняга заикающимся голосом произносит:
- Ты-ты с-с-спас ме-меня от н-них. Д-д-должно б-быть, те-тябя по-послал м-мне Б-бог.
Делает еще пару глотков и возвращает своему голосу более привычное звучание, хотя видно, что речь даётся ему с большим трудом:
- Ты должен знать… Мне уже недолго осталось… Я почти совсем зачах… Я должен рассказать кое-что…
- Хорошо, я послушаю тебя, друг, но не обещаю, что выполню твою просьбу.
Честно говоря, мне уже не хочется оставаться подле мортуса. Под светом фонаря я вижу, что его кожа потемнела, это верный признак, что чума скоро приберёт его. Наваждение прошло, и теперь он снова стал мне отвратителен. Я хочу уйти. Однако, он продолжает:
- Я знаю… Ты должен узнать… Я знаю, как победить чуму…Есть способ… Я был… До того, как стал мортусом… Испытуемый… Чума – их рук дело… Когда я сидел на зоне… Они забрали меня в свою лабораторию…Послушай, парень… Они делали с нами ужасные вещи…
Внезапно, он хватает меня за затылок и приближает моё лицо к своему, после чего продолжает этот сбивчивый рассказ.
Из отрывистых фраз я вскоре узнаю историю неприметного с виду места, которое на самом деле было особо секретной правительственной лабораторией, где испытывали новые виды бактериологического и химического оружия. Подопытными кроликами там служили несколько бывших заключённых, над которыми ставили опыты, столь бесчеловечные и жестокие, что внутри у меня и сейчас ещё всё сжимается, когда я вспоминаю краткие и немногословные, но такие пронизывающе жуткие их описания, которые я услышал от этого человека.
Забавно думать, как научно-технический прогресс, призванный спасти людей от тьмы и невежества древности, обернулся ещё более свирепыми дикостями и бесчеловечной жестокостью по отношению к собратьям.
Узнаю я и ещё кое-что, о чём предпочту умолчать на этих страницах. Это правда, от новой чумы существует лекарство, и оно настолько простое, что, вероятно, все доктора мира почувствовали бы себя дураками, если б узнали про него. Всего этого можно было легко избежать.
Теперь эту тайну знаем только мы двое. Если я правильно понял мортуса, то все прочие, кто был в той лаборатории, уже погибли. Странно, что он сам продержался так долго. Но теперь приходит конец и ему.
Фразы становятся всё более бессвязными. Он выплёвывает их вместе с порциями кровавой рвоты, которой становится всё больше. В конце концов, измученный и изгаженный содержимым собственных внутренних органов, он замолкает навсегда.
Я поднимаюсь с земли. Боль этого несчастного, которая, казалось, впиталась в меня теперь принимает вид истерического негромкого смеха. Я остался единственным на свете, кто знает тайну болезни, охватившей мир. Бреду по направлению к дому, продолжая тихонько похохатывать, хоть по щекам и текут слёзы. Мимоходом я бросаю взгляд на свои ладони. Они потемнели. Да, всё-таки я ожидаемо заразился. Если я умру, то не будет никого, кто знает, как остановить чуму и вернуть здоровье оставшимся в живых. Секретное лекарство всё еще вполне можно раздобыть, вломившись в какую-нибудь лавку или склад. Я могу вылечиться… Но зачем мне это?
После всего, что я узнал от покойника мне не хочется, чтобы этот мир больше существовал и совершенно не хочется жить в нём. Лучше я вернусь домой и буду лежать на диване, пока Аваддон не заберёт меня с собой в ад. И я искренне надеюсь, что там будет лучше чем здесь.