Старый и космонавт

"Старый и Космонавт", источник: https://mrakopedia.org/wiki/Старый_и_Космонавт

С 8 класса Ванюха серьёзно занимался пожарно-прикладным спортом, достиг на этом поприще кое-каких успехов, а потому, когда пришло время отдавать священный долг Родине, был сильно разочарован, что призывают его в войска связи, а не в МЧС. Он даже ходил со своей бедой к военкому. Немолодой, усталый подполковник, отнёсся к Ванюхе благожелательно: внимательно выслушал сбивчивую взволнованную речь, затребовал дело; полистал, усмехнулся и сказал:

— Не печалься, боец. Служить будешь в ВПК (военно-пожарная команда). Не смущайся, что связь — связисты разные бывают. А служба тебе интересная досталась…

Заинтриговал, чёрт!

На призывном Ванюха обнаружил в своей команде несколько парней, с которыми был знаком по ППС — и окончательно успокоился: не обманул его военком. Куда собираются отправлять — никто не говорил, и парни терялись в догадках. Потом за ними приехал подполковник с петлицами медицинской службы. Он был суров, немногословен; лично подолгу беседовал с каждым наедине; после этих бесед двоих из команды исключили. И лишь когда их привезли к поезду, подполковник сказал, где выпало им служить.

В Москве, на Ярославском вокзале, их встретил молодой, жизнерадостный лейтёха:

— Здорово, пацаны! Меня зовут Олег, а фамилия моя — Олежка, и если кто-то хоть слово скажет по поводу чувства юмора моих родителей — вырву гланды без наркоза. Потому что я ваш командир взвода, и обращаться ко мне следует «товарищ лейтенант». Всосали?

Пацаны, слегка охреневшие от Москвы и суеты Комсомольской площади, дружно заорали: «Всосали, тащ лейтенант!»

Часть была какая-то странная. Чем она занималась — было совершенно непонятно; но к связи, похоже, никакого отношения не имела — над входом в расположение взвода ВПК висел огромный транспарант с двумя эмблемами на чёрном фоне, но эмблемы были явно не связистов. На все вопросы ответ был один — придёт время, узнаете.

Часть явно знавала лучшие времена; а теперь — то ли была сильно сокращена, то ли вообще заново создавалась после расформирования — во всём ощущался какой-то лёгкий налёт неустроенности и бардака.


«Карантина» как такого не было — в две недели ухитрились уложить КМБ, без особой помпы приняли присягу и потекли суровые армейские будни. Жесткий режим, какая-никакая дисциплина и физические нагрузки Ванюху не пугали — серьёзно занимаясь ППС, он ко всему этому привык. Кормили хорошо. Дедовщины во взводе не было практически совсем, в роте — чуть похуже; но жаловаться, в общем, было грех.

С командиром им тоже повезло. Лейтенант Олежка был парнем довольно жёстким, но «своим в доску», и воспринимался скорее как старший брат и товарищ, чем как командир. Впрочем, гонял он их не по-детски, несмотря на то, что парни почти все были подготовленные, и в нормативы вполне укладывались.

Вскоре Ванька получил погоняло — Космонавт. Случилось это так: любимую бабуську Зинаиду Захаровну вдруг занесло в столицу по каким-то научным делам, и она не упустила возможность навестить внука. Ванюха в этот момент в старой «пожарке» проверял ТОК-200 — костюм, сильно похожий на космический скафандр. КПП был буквально в двух шагах, и он не удержался: желая произвести впечатление на бабуську, вышел к ней прямо в костюме. Впечатление он, несомненно, произвёл: боевая старушка, схватилась за сердце и закричала:

— Боженьки, Ванюша! Чем эти изверги заставляют тебя здесь заниматься?! — Как — чем? — недолго думая отвечал раздолбай, — Не видишь: в космонавты готовят. На Марс лететь!

Бабуська подняла крик, её насилу успокоили. Ванюха получил «втык» от начальства, но шутка имела успех, и с тех пор иначе, как Космонавт его не называли.

А потом на них пришли «допуски», и они узнали, чем на самом деле занимается эта войсковая часть.

Объект Ванюху потряс. Он был большой и старый; он имел много имён; он таил множество тайн в полумраке бесчисленных ходков и направлений; он поражал роскошью кафеля на «парадных» линиях; от некоторых надписей на латунных табличках просто захватывало дух.

Ванюха имел доступ почти всюду; он старательно и почтительно знакомился с Объектом, поражаясь его величию и былой мощи. Он как-то сразу стал воспринимать Объект как огромное, живое, и разумное существо — как если бы это был какой-нибудь неведомый и могучий, но израненный зверь, нуждавшийся в его, Ванюхи, заботе и участии. Пацан чувствовал, как недоверчивый зверюга принюхивается к нему, привыкает, ходит вокруг кругами, присматривается; подпускает всё ближе и — наконец! — уютно укладывается у ног, урча, словно огромная кошка.

Ванюха порой сам пугался этого странного чувства; иногда он почти с ужасом ловил себя на том, что на полном серьёзе говорил с Объектом; рассказывал ему то, что не доверил бы даже лучшему другу. Объект, конечно, ничего не отвечал — но слушал очень внимательно. Так они и подружились — Ванюха и Объект. Восемнадцатилетний раздолбай и огромный таинственный подземный монстр с длинной и славной историей…

Ванюха любил бывать на Объекте — здесь ему всегда было спокойно и хорошо. А Объекту нравилось, когда рядом был Ванюха: в его смену ни разу не случалось серьёзных происшествий или аварий, а во время обходов Объект доверчиво жаловался парню на свои болячки: почему-то, никто кроме Ванюхи не замечал, что в S-ходке искрит проводка, а в длинном перегоне сопливит тюбинг. Впрочем, может просто никому, кроме Ванюхи, не было до этого дела...

К тому времени Объект был уже «на пенсии» — основные подразделения покинули его, перебравшись в новые, более удобные и безопасные сооружения; разве что на узле связи ещё теплилась жизнь — но и то лишь потому, что заменить установленное там оборудование и каналы связи было не так просто. Остатки инженерно-технической роты лишь не давали умереть этому древнему исполину. У Объекта было много имён, но Ванюха, обращаясь к своему диковинному другу, просто называл его «Старый»: — Привет, Старый, как дела? — Пока, Старый, доброй ночи! — Объект не возражал.

Вообще, на Объекте было много чего интересного; но Ванюхе, почему-то, больше всего нравился Центральный ствол и его эскалатор. Да — в этом бункере был эскалатор! Длиннющий, не меньше, чем на ближайших станциях метро. Ванюха просто оторопел, когда впервые увидел этого таинственно поблескивающего тёмными панелями монстра. Увы, эскалатор давно не работал, а Центральный ствол, который он обслуживал когда-то, наверху был наглухо закрыт. Немногие нынешние обитатели Объекта вполне обходились двумя лифтами. Однако, осматривать и наклонный ход, и машзал, и сам ствол полагалось по регламенту. Там оставались узлы и механизмы, которые нужно было обслуживать, а потому Центральный был вполне себе обитаем.

Более того, машзал эскалаторов в Центральном у солдатни считался очень престижным местом — начальство туда практически не заглядывало, а потому, в машзале и прилегающих к нему окрестностях, в рабочее время собирались «деды» и приближённые к ним лица и занимались дедовскими своими делами. Командиры подразделений, конечно, об этом «шалмане» прекрасно знали, но закрывали глаза, поскольку между срочниками и офицерами отделов всегда существовали некие негласные договорённости; и это работало гораздо лучше, чем уставная дисциплина.

Ванюха очень любил бывать в машзале. Вечером, на смене — после того, как вся эта дедовская шобла отчалит в расположение. Ему было совсем не влом в тяжёлом пожарном снаряжении взбираться по глухо громыхающим тёмным ступеням, и на него охотно свалили эту обременительную обязанность — обход Центрального.

Когда-то, во времена былой славы, на верхней площадке эскалатора был заботливо устроен цветник, превратившийся теперь просто в мусорницу. Ванюха, совершенно не понимая, зачем он это делает, выгреб из цветника весь сор; натаскал земли; тайком нарезал в штабе отводков. В цветоводстве он совсем ничего не понимал, и большая часть черенков почти сразу сгинула; но когда один из них дал новый листок, Ванюха был счастлив. Много ли солдату нужно для счастья? И Объекту это тоже очень понравилось.

Его особые отношения с Объектом не укрылись от внимания общественности — солдатня, она всё примечает, её не проведёшь… Над Ванюхой, по началу, посмеивались; но вскоре к странной этой «дружбе» с Объектом стали относиться даже с каким-то почтением — может быть, из уважения к Ванюхиной «упёртости», может быть, потому что невозможно было отрицать — Ванюха и вправду «чувствует» Объект, и он много раз обнаруживал источник проблем в самом зародыше, или там, где пасовали дипломированные инженеры отделов…


Наверное, всё это началось в том самый день, когда Ванюха, забравшийся, по обыкновению, в безлюдный машзал во время ночного обхода, вдруг обнаружил в учебном классе гитару. Гитара, как и сам Объект, была старая, потрёпанная, исписанная многочисленными автографами, и было не особо понятно — откуда она тут взялась. Играть Ванюха не умел. Когда-то пробовал было научиться, но терпения не хватило. Но он всё равно зачем-то снял куртку, взял инструмент, пристроился на древнем скрипучем стуле и…

— Ты-ды-ды-дын-дын! — пальцы как-то вдруг сами собой скользнули по струнам, и в пронзительной тишине заброшенного учебного класса прозвучала странноватая, но вполне складная и смутно знакомая музыкальная фраза. Ванюха удивился.

— Тын-дын-дын! — уверенно закончили фразу пальцы — словно бы безо всякого его участия. Ванюха испугался. Он отбросил гитару, она ударилась о стену и жалобно загудела.

Объект, кажется, обиделся. Как Ванюха это понял? А чёрт его знает… Разве что в ушах как-то странно зазвенело… Ему стало стыдно. Он взял гитару, аккуратно вытер гриф, словно извиняясь, примерился, и попробовал сыграть ту же незамысловатую фразу. Ничего не получилось. Ванюха прислушался — Объект явно чего-то от него ждал. Ванюха попробовал ещё раз — нет. Не выходит Каменный Цветок.

— Слушай, Старый! — громко сказал Ванюха Объекту, — Ну, не понимаю я, чего тебе от меня надо. Скажи — так, чтобы понятно было, а?

Он долго сидел, боясь пошевелиться, и старался не очень громко дышать — чтобы услышать, если Он вдруг ответит. Но Старый не ответил. Просто у Ванюхи начало сильнее звенеть в ушах и стало клонить в сон. Он покосился на часы, и решил, что вполне может вздремнуть минут тридцать. Он забрался на необъятный учебный стол, вытянулся во весь рост, и как-то неправдоподобно быстро задремал…

В этом странном состоянии — между сном и реальностью — он вдруг отчётливо услышал ту простую и смутно знакомую музыкальную фразу — словно бы кто-то рядышком осторожно наигрывал на гитаре: «ты-ды-ды-дын-дын… тын-дын-дын…» А потом был ещё голос — мужской, хрипловатый, но приятный. Он пел чего-то уж совсем знакомое, но по англицки... Смысла слов Ванюха не понимал и песню узнать не мог:

«So, so you think you can tell
Heaven from Hell,
blue skies from pain.
Can you tell a green field
from a cold steel rail?
A smile from a veil?
Do you think you can tell?»

Ванюха ещё подумал, что это здорово похоже на колыбельную. Ему было тепло и уютно, как в детстве, когда он засыпал, положив свою вихрастую голову матери на колени, а она гладила его непослушные льняные лохмы, напевая грудным голосом какие-то непонятные заунывные мотивы… Он и не заметил, как заснул.

Проснулся Ванюха ровно через полчаса от странного чувства — будто бы кто-то тряхнул его за плечи. Ванюха вскочил — неожиданно бодрый, живой и отдохнувший. Он приятно потянулся, хрустнув суставами, увидал гитару, ухватил её без малейшего колебания, и вдруг непостижимо естественным и простым движением ударил по струнам…

И тогда впервые Объект испугал Ванюху — ибо Ванюха играл; играл легко и свободно, без малейших усилий, словно бы учился много лет. Это было странное, кайфовое, но очень пугающее ощущение: с одной стороны — полный восторг: ух ты! вот я как могу! А с другой — леденящее душу понимание, что этого не может быть, и это — не он, Ванюха, так ловко струны перебирает…

Доводилось ли вам летать во сне? Тогда вы, должно быть, помните это удивительное ощущение лёгкости и восторга: блин, да как же это просто! И чего же я раньше так не делал? Вот и с гитарой этой было что-то похожее. «Может, я просто не проснулся ещё?» — подумал Ванюха. Наваждение… С одной стороны, хотелось разбить эту гитару к чёртовой матери; с другой — это доставляло совершенно невыразимое блаженство. Ванюха отчаянно ударил по струнам, набрал в грудь воздуху, и…

И тут хлопнула входная дверь. Ванюха отчётливо услышал, как кто-то спускается в машзал по гулкой металлической лестнице. Шаги глухие и мягкие — значит, кто-то из смен: они в тапках ходят, не в сапогах.

— Эй, кто это там? — недовольно крикнул Ванюха, но никто не отозвался. Он с сожалением отложил гитару и выглянул из класса — никого. Мерещится, что ли? Ванюха обошёл машзал — никого! Чёрт, наверное, почудилось спросонья. А гитара? Тоже почудилось?

Одна его подружка, упёртная по «осознанным сновидениям», однажды пыталась ему втолковать — как отличать сон от яви. Ванюха посмеялся. Но ему, почему-то запомнилось, как определить — спишь ты или нет. Он несколько раз посмотрел на часы — нет, стрелки показывали одно и то же время. Он потряс руками перед глазами, даже ущипнул себя за ухо — и вдруг разозлился: да какого чёрта? Не психопат же он какой-нибудь — сна от яви не отличить? Только вот с непонятно откуда взявшимся умением играть на гитаре — с этим как быть?

Он вернулся в класс и, сделав над собой некоторое усилие, взял гитару. Нет, это был не сон — Ванюха играл, свободно и уверенно. Играл мелодию, название которой даже не мог вспомнить... А что если, к примеру, «Мурку» забацать? Облом — «Мурка», почему-то, не игралась. Ванюхе стало страшно.

— Старый, это твои проделки? — крикнул он дрогнувшим голосом, оглядывая обшарпанные стены учебного класса. Объект, конечно, ничего не ответил. Зато Ванюха вдруг услышал, как наверху кто-то неторопливо начал спускаться по полотну эскалатора. По спине пробежала противная дрожь.

— Эй! Кто там? — заорал Ванюха, — А ну-ка, стой!

Он вихрем взлетел на верхнюю площадку. В длинном наклонном ходу горело едва ли пять-шесть фонарей, тёмное полотно терялось в полумраке, но Ванюха отчётливо разглядел где-то почти на середине наклонного хода тёмную фигуру в «оперативке» и пилотке. Как это он так быстро ухитрился спуститься?

— Стой, кому говорю! — рявкнул Ванюха, и припустил вниз. Тип в оперативке на его окрик не отреагировал, и продолжал спускаться. Странное дело: он, вроде бы, шагал не спеша; но Ванюха, мчавшийся со всех ног, нагнал его уже почти у нижней посадочной. Вернее, не совсем нагнал… Бежать по эскалатору в сапогах и широких штанах БОП было страшно неудобно, Ванюха запнулся, и последние несколько метров буквально скатился кубарем по ступеням, каким-то чудом ухитрившись не свернуть себе шею.

Ударился он, всё же, знатно; с трудом поднялся и кое-как уселся на ступеньке. Голова гудела, как колокол, в ушах противно звенело. Ванюха отдышался и вдруг вспомнил о том, кого догонял. Он поднял взгляд и вздрогнул: этот тип, оказывается, никуда не делся — стоял прямо у гребёнки полотна, в нескольких метрах от Ванюхи, засунув руки в карманы штанов, и смотрел на него с лёгкой усмешкой. Это был молодой пацан, его ровесник. Чуть выше среднего роста, ладный и стройный. Ванюха разглядел на погонах ефрейторскую лычку — значит, срочник.

— Ты живой, Космонавт? — спросил пацан, и Ванюху царапнула какая-то неправильность происходящего. Что-то было не так, но что — он не мог сообразить, видимо, ещё не успел прийти в себя после падения.
— Живой, — нелюбезно отозвался он, — А ты кто такой? И чего здесь шляешься?
— Я — Макс, — коротко ответил паренёк в оперативке, словно бы это всё и объясняло. Ванюха присмотрелся: ну, пацан как пацан. Физиономия самая обычная, вполне располагающая — но Ванюхе явно не знакомая.
— Ты из кабельного взвода, что ли? Какой ещё, к чёрту-дьяволу, Макс?
Паренёк спокойно посмотрел Ванюхе в глаза, и сказал:
— Ну, называй меня «Старый», если тебе так больше нравится.

Ванюха не сразу осознал смысла прозвучавших слов, но ему вдруг сделалось как-то неуютно, он даже поёжился:
— Да ты кто такой-то? — с нажимом выпалил Ванюха, но ефрейтор лишь улыбнулся:
— Не узнал, стало быть? А мог бы и догадаться!

И тут Ванюха понял, что ему сразу показалось неправильным: когда говорил он, Ванюха — его голос гулко отражался от выложенных дорогущим кафелем стен нижней посадочной. А когда говорил ефрейтор — никакого эха не было, Ванюха слышал его слова, словно бы они возникали сразу внутри головы.

Волна иррационального, животного ужаса ударила словно ледяной шквал, и на несколько мгновений парень полностью потерял над собой контроль: он позорно засучил ногами, и судорожно цепляясь руками за ступени, каким-то непостижимым образом изловчился забраться на несколько метров вверх по эскалатору; попытался подняться; оступился; упал — и, наконец, понял, что никуда ему не деться от этого спокойного и страшного взгляда незнакомца. Он скорчился, полулёжа на ступенях; сердце бешено колотилось, в висках тяжело стучало; уши резал противный то ли звон, то ли свист.

Чувак в оперативке криво усмехнулся и сказал:
— Не ссы. Солдат ребёнка не обидит.

Он ещё какое-то время смотрел обалдевшему Ванюхе прямо в глаза, потом вдруг подмигнул, сделал несколько шагов назад, повернулся и уверенной походкой удалился в направлении КДП.

Страх тут же схлынул, но в себя Ванюха пришёл не скоро: он долго сидел на ступенях, пытаясь понять — что это было. Глюк? Розыгрыш? Что за чудной ефрейтор такой? Чего шляется по наклону? И говорит странно, и оперативка у него какая-то необычная... И Ванюхе уже было совершенно непонятно, чего это он вдруг испугался... «Может, догнать его, сволоча?» — мелькнула в голове тоскливая мысль; но догонять ефрейтора ему почему-то совсем не хотелось...

В машзал всё равно пришлось подниматься — за курткой. Ванюха долго пялился на гитару, потом решился — взял в руки и попробовал сыграть хоть что-нибудь. Но — нет. Играть на гитаре Ванюха не умел.

Об этом случае Ванюха никому не рассказывал. Он пытался было поговорить с Объектом, но — странное дело! — впервые ощутил какое-то отчуждение: Старый, почему-то, не хотел об этом слышать.

Между тем, не прошло и недели, как ротные деды вдруг почему-то стали настойчиво интересоваться у Ванюхи — не замечал ли он чего странного на Объекте? Ванюха пожимал плечами и уверял, что ничего особого не замечал. Врать он не умел, и проницательные старшие товарищи поняли, что чего-то Ванюха не договаривает. Дедам это очень не понравилось, и вечером в умывальнике роты состоялась довольно неприятная беседа. Ванюха впервые ощутимо получил пиздюлей, но всё равно ничего не сказал. Да и чего бы он мог сказать-то?

Готовясь к следующей смене, Ванюха вдруг отчётливо осознал, что ему впервые не хочется спускаться на Объект. Но... куда было деваться…

С Объектом явно было что-то не то. Физически это ощущалось как довольно неприятный звон в ушах. А не физически — как некая отстранённость. Ванюха не чувствовал обычного «контакта», этого дружелюбного, обволакивающего присутствия…

В тот день, при выполнении довольно незамысловатых работ, серьёзные травмы получили три человека из роты. По странному совпадению, именно эти трое «метелили» Ванюху вчера в умывальнике…

Вечером взводный позвал его в канцелярию. Олежка демонстративно закрыл дверь на замок, велел сесть, и сказал:
— Я слышал, у тебя рамсы какие-то были с ротными? Ну, чего молчишь?
— Если жаловаться стану, ты же первый меня уважать перестанешь, — просто ответил Ванюха.
— Да срать мне на ротных, — Олежка был прям до невозможности, — И если они тебе пиздюлей дали — тоже насрать. Не маленький, сам должен разобраться. Меня другое интересует — из за чего были рамсы?
— Ротные спрашивали — не замечал ли я в последнее время чего странного на Объекте, — осторожно ответил Ванюха.
— И — что?
— Я сказал, что не замечал ничего… Они не поверили
— Почему, почему не поверили?! — Ванюха подумал, посмотрел на Олежку, и честно ответил:
— Наверное, потому что я врать совсем не умею.

Олежка вдруг сделался очень серьёзен, и даже слегка побледнел.
— Послушай, Иван, — тихо сказал он, — Кроме шуток. Я хочу знать, что происходит. Если можешь — расскажи. Если — нет, объясни — почему не можешь.

Ванюха долго колебался. Ну, что, собственно, он мог рассказать? Фантастическую историю, как он во сне выучился играть на гитаре одну-единственную мелодию? Или про ефрейтора, который без эха говорит? Так Олежка, после таких рассказов, должен допуск ему аннулировать — кому нужны психи в пожарной команде? Но даже не это было не главное… Рассказывать кому-то о Старом... ну, это было как-то совсем немыслимо.

Олежка не торопил, ничего не говорил, но исподлобья наблюдал за Ванюхой очень внимательно. И сомнения его от взводного не укрылись. Олежка печально вздохнул:

— Ну, ладно. Давай, попробуем по-другому. Ну-ка, двигайся сюда, к монитору…

Лейтенант вывел на экран фотку, и Ванюха икнул от изумления.

Объект, даже в нынешнем его состоянии, был штукой чертовски секретной, и за любую фотку вполне реально было схлопотать срок. А на снимке, который Ванюхе сейчас показывал Олежка, все дембеля роты, облачившись в нелепые дембельские наряды, гордо позировали на фоне впечатляющих агрегатов машинного зала.

— Товарищ лейтенант, — осторожно сказал Ванюха, — По инструкции, вы обязаны эту фотку секретчикам передать.
Олежка хмуро глянул ему в глаза:
— Да. Должен. Только вот ведь какая закавыка: ротные сами мне эту фотку и принесли.
— Зачем?
Олежка гневно хлопнул ладонями по столу:
— Ну, так ты смотри на фотку-то, Космонавт недоделанный!

На что вы в первую очередь обращаете внимание, когда рассматриваете фотки? Правильно, на лица. Вот и Ванюха принялся вглядываться в лица дембелей — все они ему были более-менее знакомы — Макар, Васька, Синий, Улыба, Рында, Макс… стоп-стоп-стоп! Макс?!! Ванюху кинуло в дрожь. Он непроизвольно ткнул пальцем в монитор, и Олежка услужливо увеличил изображение. Ошибиться было невозможно — это был тот самый ефрейтор. И только теперь Ванюха разглядел, что «оперативка» ефрейтора Макса и вправду была странная — серо-устричного цвета, и эмблемы были инженерные, и ефрейторская «сопля» жёлтая, и нашивка над левым карманом странная — «БП–99». Да и находился таинственный этот ефрейтор не среди выстроившихся и обнявшихся дембелей — а сильно сзади. Он сидел на главном двигателе второй машины, и потому очень органично вписывался в шеренгу второго ряда — если не присматриваться, сразу и не поймёшь…

Ванюха глянул на взводного — тот смотрел на него широко распахнутыми голубыми глазищами... Он был редкостный умница, этот Олежка.

— Ну, ты понял, о чём я спрашиваю? — глухо сказал взводный.
— Понял, — просто ответил Ванюха, и тут же всё рассказал…

Вот вы знаете — как нужно общаться с призраками? Ванюха не знал, и взводный не знал тоже. Олежка довольно настойчиво предлагал своё участие, но Ванюха не захотел. Олежка зачем-то дал ему фляжку коньяку...

На следующей смене Ванюха забрался в машзал; коньячных бокалов там почему-то не обнаружилось, и он тупо разлил пахучую янтарную жидкость в две покоцаные эмалированные кружки.
— Старый, ну, давай. Выходи уже, — негромко молвил Ванюха, и совсем не удивился, когда наверху вдруг хлопнула дверь, послышались мягкие шаги по металлической лестнице, и в классе показался Макс. В оливково-серой оперативке с инженерными эмблемами и красно-жёлтой нашивкой «БП-99» над левым карманом. Выглядел он совсем, как настоящий. Ну, то есть в воздухе не парил, не просвечивал, запаха какого-нибудь могильного тоже не наблюдалось — просто обыкновенный, ничем не примечательный парень.

— Вон оно что, коньяком, значит, тебя нужно выманивать, — хмуро усмехнулся Ванюха. Макс не ответил. Он спокойно поглядел на Ванюху, перевёл взгляд на кружку, взял в руки, понюхал и поморщился:
— Дерьмовый у лейтенанта коньяк. В следующий раз выманивайте чем-нибудь поприличнее.

Всё это было невыразимо дико, и сознание отказывалось воспринимать происходящее; Ванюха никак не мог убедить себя, что это происходит на самом деле. Но страха не было.

— Кто ты? — не выдержал Ванюха
— Я — Макс. Дежурный боевого поста № 99, — спокойно ответил ефрейтор.
— Ты… настоящий?
— А ты?
— Блин, я живой!
— А я, по-твоему, мёртвый, что ли? — криво усмехнулся ефрейтор
— Да! — отчаянно выпалил Ванюха, — Ефрейтор Макс Веткин умер много лет назад при невыясненных обстоятельствах… Мне взводный всё рассказал и копии документов твоих показывал... — Вот это новость! — рассмеялся ефрейтор, — А я-то всё думаю — что со мной не так?
Ванюха потрясённо примолк — с призраками у него явно как-то не ладилось общаться.
— Так и кто же я, по-твоему? — насмешливо спросил ефрейтор.
— Не знаю, — хмуро ответил Ванюха, — Думаю, призрак какой-нибудь.
Призрачный ефрейтор вполне по-человечески ухмыльнулся:
— А коньяк призраки пьют?
Ванюха растерялся — он как-то не задумывался над такими вопросами. Ефрейтор рассмеялся, тремя глотками осушил кружку; скривился и утёр рот запястьем:
— Дерьмовый коньяк у лейтенанта, так и скажи…

В голове у Ванюхи вдруг полыхнула страшная в своей простоте мысль: а что, если всё это — просто розыгрыш, в котором и Олежка завязан, и ротные? Ванюхина странная привязанность к Объекту всем известна — вот и решили приколоться? Кровь ударила в голову. А ведь и правда! Фотка? — Фотошоп, чего уж проще! История с гитарой? — в чае «марку» размешали, в Москве это купить проще простого. История про БП-99 и погибшего ефрейтора Веткина? — так ведь она Ванюхе только со слов Олежки известна... Ксерокопии подделать — как два пальца... Пацан незнакомый? — с узла связи или прикомандированный… Блин, как просто то всё… Ну, держитесь суки!

Ванюха зло глянул на ефрейтора:
— Так, значит, если ты настоящий, тебе и пизды можно дать?
Брови ефрейтора взметнулись в шутливом удивлении:
— Ну, наверняка!
— А ну, вставай! — Ванюха решительно шагнул к гадёнышу. Тот встал безо всяких возражений, и спокойно уставился Ванюхе прямо в глаза. Наверное, Ванюха не смог бы его ударить, если бы в тот момент ефрейтор вдруг не улыбнулся — глумливо и насмешливо. Ударил Ванюха от души, со всей силы, вложив в этот удар всю свою злость на этих говнюков с их дерьмовыми шутками. Ефрейтор с грохотом повалился на пол, зацепив с собой пару стульев — вот тебе и призрак.

— Вставай! — рявкнул совершенно взбесившийся Ванюха, — Вставай, сука, а то я тебя запинаю сейчас, нахрен!
Он не удержался, и пару раз пнул лежачего — впрочем, не сильно, скорее для виду. Ефрейтор, тяжело поднялся. Влетело ему нехило; знатный фингал был обеспечен, нос расквашен, кровь текла по лицу и капала на пол — настоящая, тёплая; в ярости все чувства обострились до предела, и Ванюха остро чувствовал её пьянящий запах.

А ефрейтор улыбался. Глупой, счастливой улыбкой. Ни злобы, ни боли — лишь какое-то непонятное тупое блаженство. Чисто по инерции, Ванюха ударил его ещё раз; ефрейтор удержался на ногах, кровь из носа хлынула с новой силой, а он, по-прежнему счастливо улыбаясь, вытер её ладонью, размазав по лицу. Ванюха вдруг растерялся. Ему почему-то стало страшно, и он отступил на пару шагов.

— Бля, ты мазохист, что ли? — зло крикнул он. Ефрейтор тряхнул головой, поднял взгляд; глаза его заблестели, лицо перекосилось.
— Ты и представить себе не можешь, Космонавт, как клёво иной раз бывает чувствовать себя живым… — глухо ответил он.

Ванюха не понял, что он имеет в виду, но ему почему-то сделалось... как-то не по себе. Словно бы холодом откуда-то сверху повеяло. Ему вдруг стало невыносимо стыдно.

— Подожди, я сейчас, — он пошёл к умывальнику, намочил полтенце, и вернулся в класс. В классе никого не было. Кружка была пуста; стулья повалены; на столе, и полу — капли крови. Проворный, говнюк… Ванюха не стал его преследовать, не видел смысла. Плевать, кто он — связист или прикомандированный. Розыгрыш был мощный — здесь Ванюха не мог не согласиться — но теперь всё понятно. Вот ведь мудаки!..

— А хочешь, фокус покажу? — раздался вдруг за спиной беззаботный голос, и Ванюха едва язык не прокусил от неожиданности. Чёртов ефрейтор — или кто он там? — как ни в чём ни бывало стоял в дверях класса, прижимая к носу мокрое полотенце, сочащееся багровыми разводами. Ванюха окончательно растерялся:
— Ну, давай! — осторожно сказал он, и, ощутив неожиданную слабость в ногах уселся за стол. Цирк, оказывается, ещё не закончился.
Ефрейтор ступил внутрь, аккуратно прикрыл за собой дверь, сел слева от Ванюхи и сказал:
— Хлопни три раза в ладоши, и громко скажи: дух лейтенанта Олежки, явись по моему зову!
Ванюха сдержался с большим трудом:
— Слушай, Макс — или как там тебя. Ты мало по ебалу получил? Ещё хочешь?
Чёртов ефрейтор весело рассмеялся:
— Ну, сделай мне одолжение, Космонавт! После можешь ещё пару раз меня стукнуть, если будет охота. Ну?

Чувствуя себя невыразимо глупо — кажется, у него даже уши покраснели — Ванюха три раза ударил в ладоши, и зло крикнул: «Дух лейтенанта Олежки, явись по моему зову!»

В тот же миг от молодецкого пинка распахнулась дверь, и на пороге явился лейтенант Олежка. Безумным взором окинул он класс, уставился на Ванюху и молвил человеческим голосом:
— Космонавт, а ты не охуел ли часом?

Ванюха обалдело глянул на ефрейтора; тот радостно рассмеялся и развёл руками — вуаля!

— Олег? Ты чего здесь делаешь? — от неожиданности, Ванюха встал, и попятился, уперевшись спиной в учебную доску. Да что происходит-то, в самом деле?
— Что делаю? Пытаюсь выяснить, что за хрень творится в моём подразделении, — хмуро ответил лейтенант. Ванюха покосился на ефрейтора — тот глупо лыбился — происходящее явно доставляло ему удовольствие.

— Куда ты пялишься? — зло спросил Олежка, проследив за Ванюхиным взглядом — типа, не видит он ефрейтора. Ну, чтож, спектакль вполне достойный. Ванюха вдруг даже загордился, что ради него затеяли такую роскошную постановку — с командиром взвода в главной роли. Ну, развлекаться — так развлекаться:
— Да разве ж вы его не видите, тащ лейтенант? — зловещим шёпотом прошипел Ванюха, — Ну вот же он, справа от вас сидит, скалится!

Ефрейтор просто взвыл от восторга. На роже Олежки изобразилась целая гамма чувств — от изумления, до испуга. Какой молодец, ему бы во ВГИК надо было поступать, а не в ВИТУ…

— Вот, чёрт, — мрачно молвил лейтенант, — Так ты и вправду ебанулся.
— Ну, да! — с готовностью подхватил Ванюха, — и мне повсюду мерещатся дохлые ефрейторы и… кровь, кровь — всюду кровь! — он драматически заломил руки и надрывно зарыдал. Но лейтенант на него уже не смотрел. Он смотрел на стол, и на багровые капли на его жёлтой пластиковой поверхности. Потом лейтенант осторожно провёл пальцем по столу, поднёс к глазам, огляделся, увидел пятна на полу, багряные разводы на косяке…
— Иван, — упавшим голосом сказал Олежка, — что здесь творится?

Ванюха скривился и глумливо пошлёпал ладонями, изображая аплодисменты:
— Браво, товарищ лейтенант! Но — как это там у Вильяма нашего Шейкспира: «… и начинания, вознёсшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия…». Так что, хватит уже.
Лейтенант его образованности не оценил, он устало грохнулся на стул; вытер со лба пот, и мрачно сказал:
— Короче, так, Космонавт. Или ты сию же минуту рассказываешь мне, что здесь происходит, либо из ВПК ты вылетишь прямо сейчас, и ноги твоей на Объекте больше не будет. Это я лично тебе обещаю.

Ванюха заколебался: в актёрском искусстве он не шибко разбирался, но что-то ему подсказывало, что Олежка не настолько гениальный актёр.
— Олег, так ты… правда его не видишь? — осторожно спросил Ванюха, переводя взгляд то на лейтенанта, то на ефрейтора.
— Кого я должен видеть? — сухо ответил Олежка, — Чья это кровь?
— Старый, ну сделай же что-нибудь! — взмолился Ванюха, — почему он тебя не видит?

Ефрейтор не ответил: он вдруг забеспокоился, глаза его тревожно забегали, он словно бы прислушивался к чему-то. Ванюха глянул на лейтенанта, и напоролся на полный ужаса взгляд широко распахнутых синих глаз:
— Вот чёрт, — тихо брякнул Олежка, и медленно встал, не отводя взгляда, — Иван, ты только не волнуйся, мы всё уладим. Я тебе обещаю. Сядь, пожалуйста, успокойся.
— Старый, чего ты молчишь, сука? — взвизгнул Ванюха. Уши вдруг резанул то ли звон, то ли свист, выносящий мозг; ефрейтора вдруг затрясло — изобразить такое невозможно, это было поразительно и страшно; свет в классе померк; лампы замерцали и собственный крик раздавался словно бы откуда-то издалека. Ванюха глянул на Олежку и вздрогнул: вытянувшееся лицо, выпученные глаза — лейтенант Олежка, похоже, увидел, наконец ефрейтора Веткина. Ефрейтор судорожно дёрнулся, ссутулился, странно склонил голову влево, как собака, и каким-то незнакомым хрипловатым голосом вдруг чётко сказал:
— Уходите.

Бледный как смерть лейтенант посмотрел на Ванюху:
— Ванька, это… что?
— Так ты это видишь?
— Я уже не знаю, что я вижу. Но ефрейтора вот этого, с фотографии — вижу, да!

Ефрейтор вдруг поднялся. Трудно объяснить, что в этом коротком движении было не так — но молодые люди так со стула не встают. Словно бы другой человек — гораздо старше; другие движения, другая осанка…
— Уходите, скорее!

И голос! Этот голос –

So, so you think you can tell
Heaven from Hell…

— Куда нам уходить? — рявкнул Олежка, — Почему уходить? Кто ты такой вообще?

Лампы опять замерцали, ефрейтора жутко выгнуло; крупная дрожь сотрясла его тело; в изнеможении, он оперся руками о стол; его ещё пару раз тряхнуло; он взметнул голову коротким хищным движением; посмотрел сначала на лейтенанта, потом на Ванюху, и хрипло каркнул:
— Вы жить хотите, придурки?! — это был уже вполне знакомый ефрейтор. Спираль ужаса раскручивалась быстро и неумолимо.

— Да что это за херня?! — заорал вдруг Олежка. Ванюха глянул на него и окончательно струхнул: у лейтёхи, похоже, поехала крыша: безумный взгляд, трясущиеся руки… слаб оказался Олежка супротив потусторонних сил...

И тут в офицерском классе захрипела ГГС — система громкой связи.
— Внимание! Говорит КДП! Объявляю код «Первый рассвет»! Повторяю — код «Первый рассвет»! Это не учения. Вторая линия заблокирована. Все, кто Центральном — немедленно, повторяю — немедленно свяжитесь с КДП!

«Первый рассвет»! Пожар в Центральном стволе... Сказалась выучка: лейтенант разом пришёл в себя, метнулся в офицерский класс и принялся вызывать КДП по громкой связи:
— Михалыч! Михалыч, бля — это Олежка! Я в Центральном, в машзале! Что случилось? — Блядь, Олег, что ты там делаешь? С тобой есть ещё кто? У меня датчики сработали в натяжной камере! Глянуть можете, чего там?

Ванюху заколотило: выход из Центрального заблокирован, его ни при каком исходе быстро открыть не смогут, а при пожаре даже не дёрнутся открывать. Если блокирована вторая линия — деваться им из ствола некуда. Это как на подводной лодке: пусть один отсек погибнет, но все остальные спасутся. В класс влетел Олежка:
— Хули вы тут сидите? Быстро, баллоны похватали — и за мной. Ну?

Ванюха метнулся бы за Олежкой без колебаний в огонь и в воду. Если бы не Старый. Ефрейтор предостерегающе поднял руку, серьёзно посмотрел на Ванюху и ясно сказал:
— Нет. Поздно.
— Блядь, Ванька — я тебе приказываю — за мной, — заорал лейтенант и кинулся в наклон. Макс, в упор глядел на Ванюху, разорвать этот контакт было невозможно. И тут оно накатило...

На краткий миг Ванюха и Объект стали одним целым... У них не было больше никаких секретов друг от друга... и Ванюха едва не задохнулся от восторга и ужаса. Он мог видеть и чувствовать каждый ходок, каждое помещение, каждый узел Старого; он впервые осознал истинные его масштабы — и был потрясён, раздавлен, уничтожен суровым величием Объекта и многочисленных его собратьев — доселе он даже представить себе не мог, насколько громадна эта система. Сколько сил и средств было затрачено, чтобы на кошмарной глубине вырыть и оборудовать всё это? Сколько жизней загублено? Это было невыносимо жутко — тени погибших в завалах, утопленных в плывунах, раздавленных вагонетками теснились со всех сторон; Ванюха видел искажённые бледные лица,слышал их невнятные жалобы и пылающие гневом проклятия... Сколько боли, отчаяния, безысходности... Господи! Да что же это? Зачем?! Кто это всё придумал?..

— Не сейчас! — громыхнул суровый знакомый голос, и Ванюха вдруг увидел, как связисты из кабельно-восстановительного взвода болгарками режут бронированные кабели в наклоне у натяжной камеры. Увидел, как искры расплавленной стали зарываются в многолетний слой пыли, мусора и резиновой крошки на фермах наклона; как они тлеют, разгораются рубиновыми огоньками. Как ползёт по фермам робкое до времени фиолетовое пламя...

Он увидел,как «мабуты» — военные строители — прячут в натяжной свои промасленные тряпки, канистры с бензином, какие-то картонные коробки, баллоны с кислородом и ацителеном; он увидел, как бензин тонким ручейком вытекает из дырявых фляг и медленно прокладывает себе дорогу к фермам... И он понял.

— Останови его. Через минуту-другую наклон полыхнёт; вы ничего не сделаете. Если не уйдёте — вам конец.
— Куда, куда нам уходить? — заорал Ванюха, — Сверху — заблокировано; вторую нам не откроют, даже если добежим!
— В тринадцатый! Он герметичен; пожар долго не продлится — как только в стволе выгорит кислород, всё закончится само собой. Воздуха там хватит, чтобы продержаться.

— Внимание! — заорала ГГС, — Срабатывание датчиков второго и третьего пояса Центрального ствола! Олег, ты меня слышишь? Центральный, кто-нибудь меня слышит?

Ванюха кинулся в наклон. Лейтенант видимо долго провозился с загородкой, а потому ушёл совсем недалеко. Дорогу ему в узком проходе между фермами преграждал Старый. Ванюха даже не удивился — призрак же, чего с него взять?
— Олег! — заорал Ванюха, вцепившись в лейтенанта мёртвой хваткой — Что ты делаешь? Если ствол загорелся, мы его не потушим! Надо уходить!

И тут снизу полыхнуло. Загорелось, видимо, в самом низу, в натяжной. По стволу прокатился мягкий мощный удар. Дружно грохнули тележки — точь-в-точь, как при запуске машины. Волна горячего воздуха ударила в лицо, вверх по наклону поползло оранжевое пламя — будто сильно замедленный взрыв. Зрелище было потрясающее, завораживающее своей мощью и убийственной красотой…

Старый с невероятной мощью отшвырнул лейтенанта вверх по ступеням:
— Бегите, дураки! — рявкнул он. И они побежали. Они ломанулись обратно в машзал, вылетели на верхнюю — там уже было полно дыма — как живое существо он струился по потолку наклона; в начале полотна пламя уже пробивалось сквозь ступени. Картина была совершенно дикая и сюрреалистическая. Остро пахло палёной смолой.
— Живее, живее!

Они вихрем преодолели четыре пролёта. Старый, конечно был уже тут, а тринадцатый гермолюк — распахнут. Ефрейтор чуть ли не пинками затолкал туда Олежку и коротко кивнул Ванюхе: — Лезь!

— Старый, а ты? — отчаянно крикнул Ванюха. Пламя вырвалось на верхнюю площадку; мощно и страшно грохнуло, воздух пришёл в движение; в пролёте жарко полыхнуло.
— Так я ведь мёртв — что мне сделается? — с мрачным весельем крикнул ефрейтор, — Ну, живо!

Ванюха скользнул в тёмное отверстие люка — надёжные руки Олежки его подхватили; и, прежде чем захлопнулся тяжёлый защитно-герметический люк, Ванюха услышал насмешливый голос Старого:

— Доброй ночи, Космонавт!

Глухо хлопнул люк — и тут же в ствол ворвался огненный вихрь. Даже через толстые бетонные стены этот страшный удар был очень ощутим — всё затряслось, в темноте задребезжали какие-то железки; жуткая вибрация пробирала до кишок; в ушах гудело; стало страшно на каком-то физиологическом уровне — Ванюха невольно закричал, и его вопль слился во мраке тринадцатого лючка с хриплым криком лейтенанта Олежки. И в этот самый момент Ванюха отчётливо слышал, как стучат по металлическому полотну стальные пальцы ригелей: тот, кто остался по другую сторону, старательно задраивал гермолюк...

Эта жуть длилась недолго. Вскоре тряска прекратилась; объект вздохнул — так, что даже застонал лючок — тоскливо и отчаянно, словно бы какая-то страшная сила снаружи безжалостно пыталась его вырвать… И вдруг всё стихло...

— Ванька, ты живой? — убитым голосом прохрипел Олег.
— Живой, — отозвался Ванюха. Потрясение было настолько велико, что они ещё долго сидели молча, в полной темноте, судорожно прижавшись друг к другу… Ванюха пришёл в себя первым:
— Что делать-то будем, товарищ лейтенант?
— А что тут сделаешь?.. Будем сидеть и ждать, пока нас найдут. Люк изнутри не открыть — сам знаешь.
— Ты думаешь… он ригели успел затянуть?
— Если б не затянул — нам бы точно кранты. Обраткой выбило бы люк нахуй… А теперь — даже если могли бы открыть — пока ствол не проветрят, туда без «аквалангов» соваться нельзя. Так что — сидим, ждём… Ванька, ты молодец, что вспомнил про тринадцатый… а то валялись бы сейчас в наклоне, поджаренные, как куры …
— Это не я. Это он, Старый.
— …
— Чего молчишь, Олег? Думаешь, я с ума схожу?
— Ну, тогда мы на пару с ума сходим… Я ведь тоже его видел. И уебал меня твой приятель в наклоне нехило — до сих пор грудина ноет…
— И… что нам теперь со всем этим делать?
— Блядь, нашёл, о чём заботиться! Давай, сначала выберемся отсюда — а потом подумаем, что со всем этим делать!
— Скажи, что это не твой розыгрыш?
— Блядь! Ванька, я уебу тебя сейчас! Какой розыгрыш? Ты охренел что ли?..
— Как ты оказался в машзале? Мы же договаривались!
— Как-как… Ну, не удержался, извини… Я то-ведь думал, что это ты мне голову морочишь.. Пробрался втихаря по наклону, чтобы подглядеть, что тут у вас… А ты в классе сидишь, сам с собой разговариваешь. Потом грохот какой-то; потом, гляжу — ты полотенце мокрое потащил. Я к двери поближе подобрался, а тут ты и заорал: «Дух лейтенанта Олежки, явись!». Ну, я и явился… Бля, ты молись, что я вообще тебя тогда не уебал с налёту!
— А… вон чего…
— Ну, да... И, кстати, ты знаешь, почему так полыхнуло?
— Знаю... Мне Старый показал. Тогда, в классе, когда ты в наклон метнулся…
— …
— Я обход строго по регламенту делал. Пошёл бы вниз — фляги бы эти увидел… Если бы жив остался, конечно…
— А чего Старый заранее тебя не предупредил? Он — что, не знал, что мабуты в натяжную всё это дерьмо натащили?
— Я не знаю… Чего ты хочешь от меня, Олег? Я ещё час назад был уверен, что Старый — это мой персональный глюк…
— А теперь что думаешь?
— Ты… смеяться не будешь?
— Ванька, мы с тобой, может быть, последний час воздухом дышим. Чего ты стесняешься-то, дурак?
— Я думаю, у Объекта свой разум есть. И он иногда может… воссоздавать из небытия тех людей, с которыми у него была какая-то особая связь, и которые… теперь мертвы. И люди эти, в каких-то пределах, осознают себя, как личность...
— Блядь, Ванька — что ты мелешь? По-твоему, ефрейтор этот понимал, что он — фантом?
— Думаю — да… Я-то считал, что всё это твой розыгрыш, и в классе по морде ему врезал. А он лишь улыбался: «Ты и представить себе не можешь, как иной раз, клёво чувствовать себя живым!» И глаза… Сука, а я ведь не понял тогда…
— Бля… жуть какая… страшно представить… выходит, Старый твой — этакий Солярис… местного розлива?
— Во-во... Солярис… Кстати, о местном розливе…
— Чего ты делаешь? Куда ты полез?
— Тут Синий где-то брагу ставит…
— Чего-чего? Вы вконец охуели, бойцы?
— Ладно, притихни, товарищ лейтенант.
— Ты как с командиром разговариваешь?
— Заткнись, а то браги не дам…
— Ну, чего ты там возишься-то так долго?
— Держи…
— Бля… дрянь какая! Как вы это пьёте?
— Чужую брагу всегда норовят обругать… А для меня и эта хороша. К тому же, коньяк твой тоже говняный был. Старый так и велел тебе передать: мол, дерьмовый у лейтенанта коньяк.
— Ну-ну… Привык, сука, «Курвуазье» хлебать…
— К чему привык?
— К коньякам дорогим.
— Блин, а ты-то откуда знаешь?
— Это длинная история…
— А мы разве торопимся куда-то?.. Э, ты имей совесть — уже, небось, полбанки выжрал!
— Жадина… Любимому командиру браги вонючей пожалел?... А про ефрейтора Веткина… Ванька, ты правда это хочешь знать?
— Правда. Хочу.
— Ну, слушай тогда…