День Единства и Примирения

Солнце-то какое, да небо-то какое ясное! Выйдешь после намаза во двор – да и душа уже улыбается, видя красоту творения Всеблагого да Всепрощающего. И ветерок тонкий запах шурпы с рынка доносит доносит; и детишки малые уж в медресе берут, и матери, их провожавшие, подтянут никаб посильнее да домой все, на половины свои, как и заведено.
Раньше-то ведь как было, по куфру да по джахилии? То старики помнят еще, рассказывают, так что знаем мы. И намаз не делали, и харам пили – то точно известно, вон, развалины винокурилища поганого каждый восход лучами отмечает, потому что противно Аллаху то, и не забывает он соблюдающим напомнить об этом. Кто вовсе безбожником был, кто попу бородатому деньги носил и харамом причащался, да и тот разбавленный был! Нет, истинно верно сделал аятолла наш первый и любимый, что от джахильской Гейропы нас Стеной огородил да дават всем сделал. Раньше-то, как говорят – но я не верю тому, сами подумайте, - еще такая штука была, все Гейропейская да Пиндоамериканская, энторнет (вот слово-то Иблис придумал, аузубилЛяхи мина шайтани раджим!): открываешь его, а там бабы голые всяко-разно повернуты да вывернуты. Страшно и подумать даже, как жили в годы эти мерзкие; и сладко одновременно, и радостно понимать, что ты-то свой иман не опомоил, не опоганил.
- Ас-саляму алейкум, Искандер-хаджи! – слышу, городовой меня увидел, да салам дает, как правоверному и положено.
- Ва алейкум ас-салям ва рахматуЛлахи ва баракатуху, - чинно отвечаю и долго, как положено: истинно сказано, что отвечать нужно тем же саламом или лучшим.
- Вижу, на рынок шагаешь, Искандер-хаджи? – улыбается городовой, ответный салам получивши, - Дело-то великое! Сам знаешь, какой день сегодня важный!
Конечно, важный день-то, тут разве поспорит кто? Как сделали мы землю свою дар аль-Ислам, как кяфиров побили, а кого не побили – тех прогнали, а кто и вовсе дават принял, правоверным не хуже прочих стал – так другая беда появилась у нас и умму тревожить начала. Не приняли нас ни гейропейцы поганые, ни пиндосы проклятые, ни безбожники китайские, и все-то начали думать да гадать, что бы такого мерзкого правоверным учинить. Но не перелезти им стену великую, не переплыть океан огромный, тайгу бескрайнюю не перейти – ибо мудро Аллах землю нашу поместил, да аятоллу нам дал мудрого, да введен он будет в Джаннате в высшее общество после Дня последнего! А оттого злобятся враги Аллаха, и наущениями их паскудными у нас мунафики заводятся, что из ислама вышли уже, а правоверными лишь притворяются. Мерзость-то какая! А от мунафиков тех умме ущерб и убыток один.
Вот, только урожай собрали в этом году, да малый – а как же так, если всегда собирали добрый? Аллах так наказать умму никак не мог, то все мунафиков деяния да Иблиса наущения. А кто тебе на ухо нашептал поле потравить, джинны ли, гейропейцы ли – какая разница, ибо соблюдающему и слова-то эти говорить мерзко?
Есть еще люди запомоенные, да тьфу, и не люди они вовсе – те бида'а в ислам наш чистый привносят, и тем правоверному люду умы смущают. И ведь гладенько-то как: ты ему суру из Корана, а он тебе две в ответ. Ты ему – хадис, а он тебе два, и их толкование от аль-Ваххаба тут же наизусть, и все чинно так, да все к своей правоте вывернутое. Ну и как тут душе не смутиться, как иман свой не испаскудить? Говорят, даже седых хаджи, кто в самой Мекке был, бидаатчики ублюдочные от ислама чистого отвращали, о Аллах! Вот, в Казани, слышал, дело было неслыханное – сам имам в бида’а опомоился, начал говорить в мечети прямо, что учить детей нужно не только арабскому, чтоб книги они читать могли старые, что одного Корана в медресе мало, другие науки нужны! Вот сейчас пытаюсь выговорить такое – и даже про себя с трудом получается, ибо смердят слова эти, а Аллах – Всевидящий. Большая смута была тогда, много бидаатчиков, муртадов и мунафиков правоверные побили, но и сами многие шахидами стали, омен!
А оттого и день сегодня великий и важный воистину. Ведь как умме жить спокойно, зная, что не успокаиваются муртады, не переводятся мунафики, не спят за пределами дар аль-Ислам кяфиры? Для того еще при первом аятолле все и было задумано, и в жизнь претворено с точностью до его слов полнейшей. И потому сегодня умма наша еще крепче станет, ибо должно так.
Выхожу на площадь посреди рынка, и так на душе легко и светло, будто сам Аллах меня лучами солнечными озаряет. Вижу, ждет уже меня мулла наш, и салам мне дает, и сам он светел, и улыбается с добротой мне.
- Истинно сказано в шариате, что не должно приумножать жестокость без нужды! – зычен голос у муллы нашего, всякому он слышен и понятен, - То умме решать, какую смерть назначить безбожнику – легкую или мучительную?
- Нет лихвы в том! – сплотилась умма, и стар, и мал кричат единодушно. – Мучительную!
- Да будет так!
И протягивает мне мулла руку свою, и проводит меня в центр площади самый. И все ярче светит солнце, прогоняя нечисть Иблисову; и утихает шум, и смотрят все в благоговении. И когда срывают одежды с меня, и когда срезают кожу мою – не кричу, лишь священный Коран читаю вполголоса – ибо только так умма едина будет в вере, если знать будет, что муртады, мунафики и бидаатчики покараны будут, и не будет средь нас ни одного кяфира. И послужить тому – что, как не радость для правоверного?