c5p2

Три десятка шагов до Вероники превратились в тяжелое путешествие, где под ноги то и дело подворачивались следы двух минувших боёв, что слились в один печальный исход. Когда под ногами хлюпало, живот сотрясала судорога, и рот наполнялся слизью. Я выплёвывал её, но назойливые красные нити не желали покидать губ, и приходилось вытирать их. Тыльная сторона ладони быстро испачкалась. Я брезгливо встряхнул рукой и едва не вспорол себе горло мечом, после чего, рассудив, что опасности рядом больше нет, а если и есть, то исходит она прежде всего от меня самого, убрал клинок в ножны.
Последним препятствием передо мной и девушкой стали тела коня и его всадника. Бока и холку лошади усеивали стрелы: по всей видимости, из-за её предсмертных метаний воин вывалился из седла, но не успел отползти, и его затоптали насмерть. Силуэт его искажённого страданием лица намертво въелся в сетчатку. Я обогнул их. Порыв ветра принёс холод и поднял тошнотворные запахи битвы, однако к этому времени вонь почти удалось научиться не замечать, в отличие от пробравшего до костей мороза. Я поёжился и склонился над девушкой, по-прежнему сидевшей без движения. Она мелко тряслась, как в лихорадке, её губы прыгали, и на впалых щеках виднелись дорожки слёз, рассёкшие  кровавую маску. Я моргнул и понял, что мне почудилось: неудачно лёгшая тень предала ожидания. Вероника не плакала. Однако от этого легче мне не стало. Магичка выглядела так, словно вот-вот присоединится к тем, кого совсем недавно так легко убивала. Она приоткрыла рот и выдавила несколько звуков, больше похожих на кашель, чем на осмысленную речь.
— Ч-что? — Зубы у меня застучали. Жалость уколола сердце. Я сотворил с ней такое.
— Ладонь… по.. полжи… запясть… моё…
— Положить  твою ладонь на запястье другой руки?
Она не отозвалась, и я решил трактовать её слова именно так. Как только инструкции магички оказались выполнены, из-под её пальцев заструилась знакомая грязно-жемчужная хмарь, своим видом внушившая такую гадливость, что вид бойни вокруг показался не таким уж ужасным. Вероника надрывно втянула в себя воздух и закашлялась, отчего капли не успевшей засохнуть крови на её лице разлетелись во все стороны. Часть угодила на мою одежду, но мне было не до того. В голове роилась целая орда дурацких вопросов, из которых наружу вырвался наименее, как подумалось, глупый:
— Выживешь?
— Д-да.
Я огляделся. Последний охранник кареты, рыжий мужчина, не спешил показываться нам, но его не следовало винить. Не после всего, что устроила тут Вероника. Вероятно, он скрывался с другой стороны кареты, охраняя госпожу или стеная над её останками. А может быть, попросту удрал, пока мы — пока магичка — разбиралась с врагами. В любом случае его отсутствие играло нам на руку. Если бы он в силу естественной ненависти к оккупантам половины родного королества решил расправиться с проклятым рыцарем и его оруженосцем, пока они уязвимы, ни я, ни тем более девушка не сумели бы ничего ему противопоставить. Не без оснований имелись подозрения, что любой, кто провёл за оттачиванием боевых навыков хотя бы полгода, расправился бы со мной в два удара. Вероника же в текущем состоянии не отбилась бы и от мухи. Последнее наводило на другую мысль: пожалуй, более подходящего шанса сбежать от неё не представится. Однако одна мысль о том, что я оставлю девушку в беде после того, как вынудил её завязать бой, едва не стоивший ей жизни, вызывала презрение к себе. Ни один герой никогда не поступил бы так.
Поблизости выругались — явный знак того, что в Вероники сохранилось достаточно энергии, чтобы не отправиться в колесо перерождений на моих руках. Впрочем, никто не гарантировал, что в этом мире посмертие запускало в работу механизмы реинкарнации.
Справедливости ради, та же ситуация существовала и на Земле.
— Прости, — сказал я и опустился на колени, проигнорировав жалобу затёкших ног. Лоб встретился с липкой от крови землёй, но брезгливость проиграла в борьбе с раскаянием.
— Ид-диот… — выдохнула Вероника. — П-поднимись и дай себя залатать. Рыцари Владыки не склоняются ни перед кем, кроме Него. Запомни наконец.
— Меня? Но почему?..
— Потому что на меня уйдёт прорва времени… и неизвестно, удастся ли… ты должен будешь… договориться с выжившими… нам не выбраться отсюда без них.
— Разве? — Я приподнял голову. Похоже, обстоятельства вынуждали отложить самобичевание. Вероника смерила меня фирменным презрительным взглядом, в котором читалось, что любой жук, найденный под ближайшей корягой, будет обладать большей сообразительностью.
— Скоро повсюду будут церковники, как-никак мы меж трёх монастырей. Нужно проскочить перед… перед тем, как дороги перекроют. Я не собираюсь отчитываться перед кучкой болванов за… — Она судорожно глотнула воздуха и протянула ко мне руку, которую до этого лечила. — Иди сюда.
Ладонь Вероники шлёпнула меня по лицу. Видимо, задумывалось это как пощёчина, однако удар получился невыразительным — почти поглаживание. Так мог бы пихнуть лапами котёнок во время игры, но даже его когти оставили бы более заметный след. Веронику перекосило от боли: выходка обошлась ей дорого.  Рука скользнула ниже, к груди, и тело охватило то же мерзкое чувство, что в таверне в Новой Литеции: внутри задвигались кости и содрогнулись органы, а голову точно объял плотный удушливый туман. Но в этот раз я знал, что результат стоил неприятных побочных эффектов. Главное — не смотреть на жемчужную мглу, чтобы организм совладал с рвотными позывами.
— Неизвестно, потяну ли скачку на коне… и уж тем более не будет сил, чтобы держать тебя, — объясняла Вероника, пока боль, терзавшая рёбра при вдохе, постепенно сходила на нет, — к тому же карета дворянина обеспечит прикрытие… если успеют поставить кордоны. Как… как не вовремя… если схватят, придётся долго объясняться. А ведь в ордене ещё не знают про предательство…
— Но мы же сделали доброе дело! Мы спасли людей в беде. Они вступятся за нас, они расскажут церкви, что тебе пришлось использовать тёмную магию, чтобы спасти их.
— Не пришлось бы… если бы не один кретин с овечьей шерстью. Вместо мозгов.
Я вспыхнул.
— На нашей совести лежала бы смерть невинных людей!
Тень усмешки исказила рот Вероники.
— Со-вес-ти… Теперь на твоей совести. Гибель десятков разбойников. Это тебя не гложет?
В груди вспыхнуло крошечное солнце — гремучая смесь стыда, жалости к себе и другим, раскаяния и гнева. Глупое оправдание, что это погибли всего лишь бандиты, так и не покинуло губ. Кто я такой, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? Чем я лучше тех, кто бездумно вершил пародию на правосудие, разбрасывался единственной абсолютной ценностью других, как не стоящим внимания мусором? Более того, не обладая властью изменить положение вещей самостоятельно, я заставил другого человека вдоволь испачкать руки в крови за меня.
— Я виновен. — Слова обожгли язык, как клеймо. Чем бы ни обернулись события в дальнейшем,  в памяти навсегда останется эта сцена.
— Виновен… в том, что подверг риску нашу цель. И тебя ждёт наказание. В подходящем месте, когда придёт правильное время.
— Тебе совсем не жалко их? Особенно того… подростка, он бы убежал, он не хотел драться с нами.
—Жалеть врага — верный признак, что тебе осталось недолго. Любой, к кому проявили милосердие… ударит в спину в удобный момент, ؅— сказала Вероника и на миг прикрыла глаза, а когда открыла, в них поселилось странное выражение. — Особенно не стоит доверять тем. Кто пользуется луками. Бесчестное оружие. Совсем не рыцарское.
Желания допытываться, правда ли она верила в уместность дуэльного кодекса, когда сама напропалую пользовалась тёмной магией, превращавшей противников в фарш разной степени готовности, у меня не появилось. Возможно, боль открыла в магичке новые глубины чёрного юмора.
— Но неужели… — я замешкался, пытаясь сформулировать мысль. — Неужели обязательно было делать из драки кровавую баню? Выглядело ужасно… словно издёвка над обречёнными.
— Расточительно. Бесполезно. Вредно. Придётся искать ручей, чтобы отмыться… И чудовищно больно… Если бы ты предупредил заранее...
Видимых повреждений на теле Вероники не виднелось, однако девушка беспорядочно и мелко дышала, а её зрачки практически полностью поглотили радужку. Проглядывавшая кое-где под багровым слоем кожа побледнела так, что на ней ярко выделялась голубая сеть вен. Испарина на лбу размазывала начинавшую подсыхать кровь. От осознания, что девушку терзала агония, меня бросило в жар.
— То остаток пути проделал бы в мешке.
— Возможно. Зависит от выбранного момента. Но даже полуминуты хватило бы, чтобы. Не прибегать к помощи шаэ’руна.
— Кого?
Вероника скосила взгляд на клинок, лежавший у её лодыжки.
— Помогает мгновенно войти во тьму без опасений, что потухнет сознание. И зачерпнуть из неё сил без подготовки. Вот только за услуги просит плату. Догадаешься?
Разумеется, я догадался. Вероника довольно часто проявляла черты характера, присущие социопатам, однако расчленение людей просто так не вязалось с присущим ей образом мышления. А вот то, что клинок, с удовольствием пьющий кровь людей, потребует за свои услуги богатую жатву в виде отсечённых конечности и вспоротых животов, выглядело правдоподобнее. Если так можно сказать про идею кинжала, который выставляет условия людям.
— Он… оно живое?
Девушка передёрнула плечами и поморщилась.
— То есть теперь у тебя, э-э-э, откат? За пользование тьмой? Или из-за шаэ’руна?
— Может, ты не знал, но обычно люди не режут. Металл одним взмахом. И не рассекают тело надвое безо всяких усилий. Укрепить связки успела, в отличие от костей и некоторых мышц… Магия на оружии не защищает от отдачи.
Я с ужасом воззрился на неё.
— Хочешь сказать… у тебя раздроблены кости и порваны мышцы? Что же получается… внутреннее кровотечение… — Со стоном я схватился за голову, чувствуя, как бешено стучит сердце. Моя выходка обрекла девушку на страдания, которые мне не хватало воображения представить.
— Не дёргайся! Выкарабкаюсь… Хотя напитывать тьмой органы — не лучшее решение… обычно используют Порчу… Но для неё не оставалось времени… — Голос девушки постепенно угасал. Моё же физическое состояние более-менее пришло в норму.
— Разведай обстановку. Я… нагоню.
Сострадание вопило, что нельзя оставлять Веронику в таком виде, но логика подсказывала, что помочь ей в состоянии разве что бригада квалифицированных медиков или, если взять поправку на магию, консилиум знахарей. Мысленная клятва, что я не брошу девушку на произвол судьбы, выглядела слабым утешением перед простым фактом, что она находилась на грани смерти. И пусть у прислужников зла смерть ходила в близких подругах, в час слабости она не побоится обернуться против них.
От кареты не доносилось ни звука, но эта тишина была обманчива. Когда я завернул за угол, то едва не насадил себя на клинок рыжего воина, который он выставил вперёд вместо приветствия. Я замер на месте, мыслью суматошно рванувшись к собственному мечу. К счастью, только ею, поскольку мужчина успел бы с десяток раз проткнуть меня, пока я обнажаю оружие. Однако он и не собирался вступать в бой. Стоило ему узнать меня, он расслабился. Готовность к бою сменилась узнаванием и, что удивительнее, признательностью. Он спросил:
— Сколько выжило?
— Только мы.
Мужчина опустил клинок и выдохнул, как показалось, с облегчением, отчего его тонкие длинные усы, доходившие до подбородка, смешно подпрыгнули. В них, а также жидкой бороде и на висках пробивалась первая нерешительная седина, которую пока скрадывал яркий огонь его шевелюры. На фоне её жизнерадостности меркли многочисленные морщины, испещрявшие его лицо, а парочка старых шрамов даже украшала его. Он выглядел так, словно знал толк в жизни.
— Проклятые бандиты метили по лошадям… Бесчестные ублюдки! Да будут вечно они ждать света в компании Эзурия! Наглый скот перешёл все границы — бесчинствовать в такой близости от Литеции!
Я стоял перед ним, не зная, что ответить. Впервые за долгое время передо мной появилась возможность действовать без оглядки на других, но вместе с долгожданной свободой случай не наградил меня навыками переговорщика или кратким руководствам, как действовать в условиях дикого средневековья. Мужчина вложил меч в ножны, и я, очнувшись, произнёс:
— Рад, что вам удалось спастись.
— Верно. Парни были бы счастливы узнать, что госпожа выжила, — подтвердил мужчина так, словно смерть его товарищей не имела никакого значения. Впрочем, он быстро исправился. — Славные воины, которые стояли до самого конца. И ни один не побежал!  Я рад, что не воспитал трусов.
Он быстро кивнул в подтверждение своих слов, поправил кафтан и сказал:
— К вашим услугам Вербер ин д’Трувиа, седьмой сын рыцаря Менза ин д’Трувиа. Могу я узнать имя нашего спасителя?
Слух резануло то, как Вербер оставил за кадром Веронику, будто  её участие в схватке не сыграло решающей роли.
— Накагава Такуми. Рад знакомству.
Вероника наверняка бы не обрадовалась моему лёгкому поклону.
Усы Вербера встопорщились, а в глазах промелькнуло замешательство, которое он постарался подавить. Однако голос его всё-таки дрогнул:
— Накагатакуми? Простолюдин?
Оценивающий взгляд Вербера просветил меня насквозь, и я осознал, что сословная пропасть, лежащая между знатью и остальными в феодальном обществе, отнюдь не сказки. Для нормального общения стороны должны находиться на одном уровне.
— Понимаю ваше недоумение, господин Вербер, однако позвольте объяснить, что Накагава — это моя фамилия, в то время как Такуми — имя. Я прибыл на Мельту из далёких краёв, где обычай представляться коренным образом отличается от того, к которому привыкли здесь. Также замечу, что ни в коей мере не полагаю себя представителем высшего общества. Вернее будет сказать, что я искатель приключений, который путешествует по миру в поисках лучшей доли.
Маленькая речь, набросок которой мозг слепил на основе сыгранных ММОРПГ, на слух звучала настолько нелепо, что я пожалел, что не представился крестьянином. Однако Вербер глубокомысленно хмыкнул:
— Значит, ваша родовая приставка?..
— В моих краях такие, как я, не заслуживают носить родовую приставку. Я не могу считаться полномочным представителем рода Накагавы. Надеюсь, вы не сочтёте за оскорбление общение со мной на равных.
Естественно, ведь мне нет восемнадцати лет. Я не обладаю избирательным правом, а до официального разрешения на алкоголь и сигарету ждать и того больше — до двадцати. Не то чтобы я собирался попадать в одну ловушку дважды…
Вербер хохотнул. Сгущавшееся в уголках его глаза презрение рассеялось, и он открыто улыбнулся.
— Ничуть! Разве могу я оскорбить человека, спасшего жизнь госпожи и мою собственную, господин Такуми?
Мне показалось, что совсем недавно большую часть его признательности вознамерилась уничтожить надменность урождённого превосходства, однако говорить об этом я не стал. В голове по-прежнему  не укладывалась варварская лёгкость, с которой незнакомые люди разбрасываются именами. Для тех, кто лишён фамилий, это единственный путь взаимодействовать, однако обладающие фамилиями должны осознавать, что здравая социальная дистанция подразумевает избегание имён до тех пор, пока стороны не познакомятся поближе и не начнут доверять друг другу.
— А ваша госпожа?..
— Оливия-Фредерика-Белла ван Дошенвальд ин д’Курлиан, первая дочь барона Фредерика-Александра-Франсуа ван Дошенвальд ин д’Курлиан, владетеля города Эстидак и земель Приама.
Надо отдать должное Верберу, он произнёс титул с чувством и расстановкой — не выпалил на одном дыхании, скорее, пропел, сделав акцент на родовых приставках и слове «первая». Словно знакомство происходило не посреди дороги, на которой тут и там лежали неподвижные тела, а на королевском приёме. Впервые всё время, что я жил в новом мире, шаблон длинных имён средневековой знати оказался воплощён в реальную жизнь. Наверное, здесь выглядел бы уместно вопрос, почему другие не обладали подобным ворохом пышных титулов, однако задумываться над этим не хотелось. Передо мной встал куда более насущный вопрос. Я не запомнил имя.
Дверь кареты приоткрылась, и на подножку экипажа ступила девушка едва ли старше меня. Её чуть округлое, не лишённое детской припухлости побледневшее лицо хранило воспоминания о пережитом ужасе, а веки краснели от недавних слёз. Однако взор девушки наполняли самообладание и решимость, неожиданные для хрупкой куклы, жизни и достоинству которой недавно угрожали вооружённые бандиты. Пронзительные голубые глаза, напомнившие мне о ясном летнем небе над Токио, удачно сочетались с длинным платьем свободного покроя. На нём виднелись сложные вставки сапфирового  и золотого орнамента. Водопад непокорных  каштановых волос доходил до середины талии.
— Вербер, старомодный ты пёс… — Её голос ещё не избавился от дрожи остаточного потрясения, но в нём пульсировала внутренняя сила, присущая тем, кто привык с рождения повелевать людьми вокруг. Вербер глубоко поклонился, приложив ладонь к сердцу.
— Прошу извинить, госпожа.
Девушка улыбнулась уголками губ, хотя глаза её оставались холодны, как далёкие звёзды.
— Друзья зовут меня Оливия, Такуми.
Я повторил жест Вербера.
— Рад познакомиться, госпожа Оливия.
Двумя пальцами дочь барона держала окровавленный батистовый платок. Только сейчас я заметил, что платье в нескольких местах разорвано, а подол запятнан в красном, и подозрение заставило уйти сердце в пятки.
— Госпожа, вы не ранены?!
Природная гордость знатного семейства могла запрещать проявлять слабость перед посторонними, однако о травмах нельзя молчать. Предположим, что Оливии навредили во время нападения, о чём ей было бы стыдно признаться в окружении людей ниже её по статусу, тем более что они бы всё равно никак не помогли ей. Но вполне вероятно, что Вероника сумела бы исцелить синяки или порезы до того, как мы попали бы в город.  В условиях антисанитарии, присущей неразвитым обществам, пренебрегать возможностью быстрого выздоровления глупо и опасно.
Щёки Оливии вспыхнули, и она смяла платок, но затем, вспомнив, что он перепачкан в крови, брезгливо разжала ладонь и выбросила его. Я мысленно похвалил себя за то, что догадка оказалась верна. Несомненно, Вероника поддержит моё стремление помочь дворянке, ведь тогда она точно не откажет в ответной услуге.
— Я в порядке, — сказала Оливия, вернув себе самообладание. — Чего не скажешь о Донне… храбрая дурочка. Напрасно я позволила ей держать при себе нож.
— Поистине жаль, что вам пришлось наблюдать…
— Я потеряла сознание, как только первый… мужлан ворвался в карету, — резко сказала девушка. — Если бы не её желание спасти меня, мы обе остались бы живы. И если уж на то пошло… — Она пригвоздила взглядом Вербера. — Защищать девушку — долг мужчины, а не её служанки.
— Вы правы, госпожа. — Лицо Вербера запылало стыдом.
Оливия кивнула и спустилась к нам.
— Я бы попросил вас, господи Такуми, помочь мне перенести тела павших воинов в бою… — Вербер поймал взгляд Оливии и поправил себя: — Воинов и бедняжку Донни нужно перенести к обочине. Нельзя позволить им лежать без последней молитвы на виду у всех.
Перспектива возиться с трупами ни капли не воодушевляла, однако то, что высокомерные даже в такой ситуации дворяне согласились считать меня равным или условно равным себе, радовало.
Внезапно лица Оливии и Вербера окаменели. Догадаться, что вызвало столь резкую перемену, было до боли легко.
— Такуми, на пару слов.
Разумеется, как минимум рыжий слуга должен был видеть, кто вступился за них. Однако  напоминание о том, что от смерти тебя спас её слуга, уязвляло само по себе.
Я обернулся к Веронике. Она догадалась умыться; скорее всего, истратила всю воду, набранную на привале. К сожалению, её запасов не хватило на одежду. Потому магичка смотрелась, как оживший труп, который вдоволь отведал человеческой плоти и потом зачем-то сполоснул ладони и голову. В руках Вероника держала свёрток с одеждой. Я наскоро извинился и бросился к ней. Между лопатками зачесалось, будто спина ожидала, что в неё вот-вот вонзится меч. И даже когда мы зашли за угол кареты и отдалились от неё на некоторое расстояние, мне всё казалось, что сквозь экипаж нас прожигают две пары внимательных глаз.