язык репаблик

БОЛЬШОЙ РАЗГОВОР
Максим Кронгауз: «По тому, какие слова вы ненавидите, о вас многое можно сказать»
От «падонков» до «граммар-наци». Что дает изучение лингвистических конфликтов в интернете


Борис Грозовский,
Андрей Мозжухин
27 июля, 19:44
17

Фото: Степан Андреев / ТАСС

Патриотична ли буква «ё»? Зачем граммар-наци разрушают коммуникацию? Нужно ли править русский язык, как требуют феминистки? Заведующий Лабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик НИУ ВШЭ Максим Кронгауз ответил на эти вопросы на лекции летней просветительской дискуссионной школы Фонда Егора Гайдара GAIDPARK. Ее тема – «Трудности диалога, или Как нам понимать друг друга».
Конфликтная коммуникация
В последние годы я и мои коллеги изучаем язык интернета. Точнее, бытование обычного языка в интернете. Об этом моя книга «Самоучитель олбанского» (2013), а недавно вышел «Словарь языка интернета.ru». Нас интересует не сам по себе жаргон, а то, что из него переходит в язык общего пользования. Почему одни словечки выстреливают, а другие нет? Под влиянием каких обстоятельств происходят изменения в языке, почему возрастает их скорость? Как интернет влияет на нашу коммуникацию и язык?

Еще одна тема, о которой я буду говорить, связана с конфликтной коммуникацией. Пару лет назад я организовал в НИУ ВШЭ Лабораторию лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик. Речь пойдет не о любых конфликтах, а о лингвистических: источник которых – языковые или коммуникативные явления. Конфликтология как наука появилась не вчера, но она была скорее психологической и отчасти социологической отраслью знаний, а не лингвистической. Но конфликты – это не только драки в подворотнях, чаще это вербальные конфликты. Язык в этой научной области никого не интересовал. Но интернет дал нам замечательную возможность изучать конфликты коммуникации. Почему?

Свойства сетевых ⁠конфликтов
Дело в том, что ⁠конфликты в интернете характеризуются несколькими важными свойствами.

Первое. Они ⁠публичны, мы можем их наблюдать. Хотя в последние годы многое ⁠делается для того, чтобы их скрыть. Это происходит и на государственном ⁠уровне (закон о забвении), и на уровне техническом. За ⁠последние 5–7 лет очень ⁠сильно ухудшился поиск: «Яндекс», например, закрыл проект «Пульс блогосферы»: поиск слов по блогам за всю историю их существования с указанием частности. Можно было понять, когда слово появилось, когда пережило пик популярности, сравнить пики у разных слов. В общем, публичность в интернете – вещь относительная.

Второе. К конфликту в интернете можно много раз возвращаться. Если через полгода или год кто-то допишет к старому тексту новый комментарий или запись будет заново опубликована, конфликт может разгореться с новой силой. Жизнь текста и конфликта в интернете не ограничена временем.

Третье. Кажется, что конфликтов стало много. Но сложно сравнивать число конфликтов в нынешнюю доинтернетную эпоху. Интернет делает конфликт публичным, он позволяет его сохранить и учесть. Все конфликты видны, поэтому кажется, что их много. Это создает эффект образца. Мы видим, что люди часто и легко конфликтуют: так возникает образец, которому «нужно следовать». Так, публичная неграмотность порождает новую неграмотность, а публичная конфликтность умножает конфликты.

Четвертое. В конфликтах можно участвовать. Некоторые даже специально инициируют конфликт в исследовательских целях. Это не соответствует стандартной научной этике. Но можно задавать вопросы участникам конфликта, дополнительно его исследуя. Поэтому изучение конфликтов в эпоху интернета и социальных сетей становится более содержательным и интересным.

Роли и стратегии
Самое важное в описание конфликта – роли и стратегии участников. Есть роли более-менее постоянные, присущие тому или иному сетевому персонажу. Например, роль коммуникативного бретёра, который ищет способ затеять конфликт, вступить в словесную дуэль, наказать противника коммуникативно. Есть роль провокатора, получающего удовольствие от разжигания конфликта. Есть и другие роли, которые можно сравнивать с классическими ролями в театре: роль резонера, который смотрит на конфликт сверху и вносит в конфликтную коммуникацию «объективное мнение». На самом деле он над всеми издевается. Есть стандартные тролли. Все это роли более или менее постоянные, присущие тому или иному человеку. Еще есть роли, связанные с конкретным конфликтом, когда один выступает в роли инициатора, другой – примиритель и советчик и т.д.

Конфликт не равен классическому спору: он далеко не всегда имеет цель выяснить, кто прав. В интернете многие конфликты не имеют результата. Они возникают не ради того, чтобы переубедить противника, а чтобы высказать свою точку зрения, позиционировать себя, присоединиться к некоторой группе или сообществу, выразить негативные эмоции по отношению к другой стороне. А вовсе не для того, чтобы изменить ситуацию в этом мире. Это любопытная особенность очень многих конфликтных ситуаций.

Типы конфликтов в интернете
Я рассмотрю пять типов лингвистических конфликтов с разной степенью подробности. Это могут быть не только полные, но и усеченные конфликты, когда ненависть вываливается на непосредственно отсутствующую сторону («двухминутка ненависти», перефразируя Дж. Оруэлла).

1.​ Самые примитивные конфликты – орфографические. Часто противной стороне слово не предоставляется: она если и выступает, то в другом месте, площадки конфликтов могут не пересекаться. Девиз таких конфликтов: «Пиши правильно!»

2.​ Еще более распространены стилистические конфликты. Они тоже проходят под знаком ненависти: «ненавижу такое-то слово, выражение, модель речевого поведения».

3.​ Этикетные конфликты: «будьте вежливы, а сейчас я вам расскажу, что такое вежливость». Это более редкий конфликт.

4.​ Политические конфликты обычно проходят под слоганом «это наша страна, и мы знаем, как правильно говорить». Это тип конфликта точечный, важный для 1990-х – начала 2000-х годов.

5.​ Сравнительно новый тип конфликта – политкорректный: «не смей обижать это меньшинство». Есть и другие конфликты, но именно эти – самые частотные и важные.

«Ёфикаторы», «падонки» и граммар-наци
Орфографических конфликтов очень много. К ним примыкает и такой, например, конфликт: надо ли и когда писать букву Ё? «Ёфикаторы» требуют постоянного проставления двух точек. Эта довольно маленькая проблема возведена на высокий патриотический пьедестал: некоторые считают, что Ё – это патриотично. Я совершенно не понимаю почему. Ведь прелесть буквы Ё как раз в том, что она факультативная. Если мы начнем везде ставить две точки, буква перестанет быть интересной и уникальной. Мне тут скорее понятна коммерческая позиция издателей: одну из книг Роулинг издали сначала в обычном варианте, а потом с буквой Ё: тираж продается еще раз. Патриотическая же функция самой молодой буквы русского алфавита для меня загадка.

Популярность граммар-наци сходит на нет, а раньше это явление вызывало бурные споры. Это языковые пуристы, которые всегда стремятся к литературной норме и упрекают других людей за ошибки. Интересно, что одно из главных качеств популярного недавно «языка падонков» состояло в искажении орфографии. Но вот споров между падонками и граммар-наци не было. Граммар-наци придираются к ошибкам людей, у которых не получается писать грамотно, а не к тем, кто специально пишет неправильно.

Вообще слово «граммар-наци» изначально было оскорбительным, но постепенно превратилось в самоназвание некоего сообщества, хотя и довольно аморфного. Как это возможно? Если меня и единомышленников оскорбляют, почему мы сами решаем назваться этим словом? Однако так бывает сплошь и рядом. С «падонками» та же ситуация. Слово из литературного языка «подонки» – это название тех, кто располагается по дну: низшие слои общества. Но контркультура «падонков» берет его как название для себя.

На наших глазах в конфликтной коммуникации, связанной с событиями на Украине, возник целый ряд слов ненависти: «ватники», «вышиватники», «укропы». Некоторые из них тоже осваиваются и становятся самоназваниями. Слово «ватник» сначала было оскорблением, затем появились мнения типа: «Ну и что? Ватник – рабочая одежда, в которой ходили наши отцы и деды, ничего обидного, я буду “ватником”, и этим горжусь». То же происходит со словом «укроп», которое иногда даже рассматривают как аббревиатуру и гордятся им. Это путь от оскорбления через освоение, одомашнивание до присвоения и гордости. Его прошли в свое время и слова «кокни» или «хиппи».

То же и с граммар-наци. Использовалась даже символика, близкая к нацистской. И это у нас в России, где «фашист» и «нацист» – худшие ругательства. Но и оно стало самоназванием. Русский язык в этом отношении отличается от английского, откуда это слово заимствовано. Там есть ряд слов, образованных по этой модели со значением «воинствующий»: femina-nazi – воинствующий феминист; breastfeeding-nazi – воинствующие борцы за грудное вскармливание; grammar-nazi в этом ряду. Вторая часть слова – nazi – продолжает ассоциироваться со своим первоначальным смыслом, но регулярность употребления стирает сильную негативную оценку. Это становится относительно обычным способом сказать о человеке, что он очень активно что-то отстаивает. В русском языке подобного ряда нет, и изначальная негативность сильнее и ярче.

Случай Ваенги
К граммар-наци сначала относились с определенным пиететом, но позже стали воспринимать как разрушителей коммуникации. Если ведется серьезная беседа на содержательную тему, а тут влезает некто и говорит, что вы не поставили нужную запятую, то он мешает разговору. Их стали изгонять из коммуникации: забанивать, называть троллями или игнорировать. Они стали изгоями. Терпимость к грамматическим ошибкам повысилась: эпоха «языка падонков» развивала толерантность. Ошибка может быть совершена не только из-за неграмотности, но и ради шутки. Это сделало ошибки более привычными и терпимыми в коммуникации. Но тем не менее время от времени возникают громкие конфликты.

Вот пример настоящего скандала. Таковым его сделала известность участников коммуникации и политизированность. Певица Ваенга в социальной сети эмоционально высказалась в адрес участниц группы Pussy Riot. В высказывании есть масса смайликов в виде скобок, вопросительных и восклицательных знаков, там же замечательное слово «мичеть», вошедшее в мемы. Разгорелся, по сути, политический конфликт, но внешне это был обмен мнениями не по поводу Pussy Riot, а по поводу грамотности Ваенги. Сцепились известные персонажи из светской тусовки и культурного мира: Виктор Шендерович, Ксения Собчак и другие. Собчак «переписала» известную песню Ваенги «Снова курю одна, мама» в падонковской орфографии. Ваенга сначала испытывала некую робость, иронически ответила Собчак: дескать, та уделяет ей повышенное внимание. У них состоялся короткий обмен репликами без особой агрессии. Но по мере увеличения количества мемов и претензий к Ваенге у той возникла стандартная реакция: она всех послала и перестала общаться. Так и с граммар-наци в целом: чем сильнее их претензии, тем резче они получают отпор. Надо еще вспомнить общественные дискуссии на две темы: может ли неграмотный и допускающий орфографические ошибки человек быть а) хорошим человеком, б) профессионалом в своей области? Можно ли быть хорошей певицей и писать «мичеть»? Вроде бы да. В другом случае врач допустил ошибку в слове «серебряный», и некоторые усомнились, может ли он хорошо лечить. Вроде бы может, но профессия более ответственная, связанная с уровнем образования: начинаешь задумываться.

Стилистическая нетерпимость
Сегодня наиболее популярны стилистические конфликты, связанные с ненавистью к отдельным словам вроде «улыбнуло» или «Доброго времени суток!». «Двухминутки ненависти» по поводу этих слов довольно часты. Кто-то пишет: «Ненавижу, когда говорят “кушать”». Другие добавляют: «Да-да-да, а еще я ненавижу то-то и то-то». Такую же ненависть вызывает жаргон «мамочек» – беременных или недавно родивших женщин. В частности, из-за активного использования уменьшительных суффиксов. Уменьшительные суффиксы – это отдельная большая тема и постоянный источник стилистических конфликтов.

В действительности они очень важны для русской культуры и характерны не только для коммуникации с детьми, как иногда думают. Интеллигенция пьет водочку с коньячком и закусывает грибочками да лимончиком наравне с необразованными мужиками, но в отличие от последних периодически возмущается этими словами. Понаблюдайте за собой, и вы увидите, что и вы используете уменьшительные суффиксы. Раздражать должно злоупотребление: вы приходите в трактирчик, а в меню не только водочка, но и мясцо с картошечкой и огурчиками. Избавиться от этого в русской культуре невозможно, но и злоупотреблять этим не рекомендуется. Столкновение высокой культуры образованных людей и культуры патриархальной часто и ярко проявляется в стилистических конфликтах.

Иногда социальные причины несколько стерты. Так, сложно понять, какой именно социальный тип стоит за словечком «улыбнуло» и почему у каких-то носителей языка оно вызывает ненависть. С выражением «Доброго времени суток» понятнее, оно появилось в интернете в 1990-е, за ним возникает образ лохматого и фамильярного сисадмина, который не всем приятен.

Определенную группу по возрасту и субкультуре характеризуют слова «вау», «блин», «тусовка». Ненависть к этим словам – тоже характеристика. По тому, какие вы слова ненавидите, можно много сказать и о вас. И слова, которые мы говорим, и наше отношение к словам – все это становится важной социальной и психологической характеристикой. Например, совершенно понятен образ, стоящий за словами «шампусик» и «кушать», понятен и образ их ненавистника, хейтера. Есть любопытный пример гендерного стереотипа «Ой, всё!», мы пишем о нем в словаре. Вот как достигается юмористический эффект в прерывании разговора:

«− Ой, всё!
− Но я же еще ничего тебе не сказал!
− Ой, всё!»
Эти слова стандартно относят к женской речи (хотя в действительности это может быть и не так). Поэтому если их вложить в уста мужчины или еще кого-то неподходящего, тоже возникнет юмористический эффект.

Вот разговор с мужчиной:

«− Милый, я беременна.
− Ой, всё!»
А вот с «гуглом»:

«− Гугл, как вернуть молодость?
− Ой, всё!»
С этим стереотипом я, сам того не желая, угодил в конфликт. Словарную статью «Ой, всё!» из нашего словаря я опубликовал в социальной сети, когда он только вышел. И тут же получил обвинения в том, что использую гендерный стереотип для привлечения читателя.

Этикетные конфликты
В этикетных конфликтах есть стандартные темы: вежливо ли звонить по телефону, с каких слов нужно начинать электронное письмо, когда нужно обращаться по отчеству, с какой буквы писать вежливое Вы. Интересен механизм развития таких конфликтов. Приходит вдруг человек и пишет, что он знает, как надо. Но это не может быть правдой, поскольку перед нами еще не устоявшиеся области, а скорее, области вариативности. И когда кто-то начинает объяснять всем, как надо – это характеризует в большей степени не реальность, где пока нет общепринятых правил, а самого говорящего. Правил еще нет, но уже есть «носители абсолютного знания».

Часто дискуссии подобного рода отражают столкновение разных тенденций или слом традиций. В последнее время спорят, например, прилично ли звонить людям. Десять лет назад это казалось абсолютно нормальным: а как еще войти в контакт с человеком, если его не видишь? Но сегодня устная речь стала большой ценностью, поэтому она предваряется письменным сообщением. Вы посылаете смс или электронное письмо с вопросом, можно ли позвонить. Иначе это можно счесть нарушением личного пространства. Очевидно, так человечество меняет не только этикет, но и отношение к ключевым понятиям коммуникации.

Политические конфликты
Про политические конфликты я много писал и сейчас не буду говорить подробно. Они обычно возникают из-за разночтений в названиях столиц и стран: Таллин или Таллинн, Белоруссия или Беларусь, Алма-Ата или Алматы, Ашхабад или Ашгабад. Но самый ожесточенный конфликт, даже своеобразный образчик языковых конфликтов – это противостояние предлогов в и на перед Украиной. А начиналось все с Таллина. И вроде бы за этим не было никакой идеологии, но она постепенно вчитывается в конфликт.

Сначала возникла претензия со стороны Эстонии: это наш город, мы знаем, как правильно писать его название. Латиницей он пишется с двумя N, и по-русски он должен писаться так же, то есть с двумя Н. На что вторая сторона отвечает: это русский язык, и мы будем писать, как принято у нас. Обе стороны в чем-то правы, оба мотива весомы. И тогда возникает мотив политкорректности: если нас это оскорбляет, почему вы не можете изменить в русском языке такую малость? Казалось бы, надо уступить, но это будет отказ от «привычного», а в языке привычное и привычка играют огромную роль.

Такие конфликты не имеют нормального разрешения, но надо понимать, что в них в принципе нет правых. Даже политическое решение, как правило, приводит не к однозначному результату, а к разнобою в написании.

Бремя политкорректности
На русский язык уже влияют тенденции, определяемые гендерной, сексуальной, национальной, расовой и другой политкорректностью. Наиболее интересна гендерная правка. Здесь вспоминается яростный конфликт с тёлочкой, когда в одном сетевом издании была опубликована политкорректная статья о том, как современные мужчины должны общаться с современными женщинами. А в Твиттере этого издания появился анонс: мы написали статью о том, как разговаривать с «телочками». И возник скандал. Потом он перепрыгнул на другие площадки. Известная феминистка написала статью интернет-издании, скандал перекинулся в фейсбук. Это редкий случай результативного конфликта. Одна из сторон (медиа) принесла извинение за некорректный поступок.

Феминизм наиболее агрессивно требует перемен в языке. За основу берется уже произошедшая правка в английском и немецком языках. Примеров множество, назову несколько из них. Неправильной считается, например, нейтрализация по мужскому роду. Мы о неизвестном (по полу) говорим и пишем he. Как можно избежать этого? Например, так: писать she, но после s ставить слэш, тогда получается местоимение s/he, которое обслуживает и женский, и мужской пол. Более радикальный способ – говорить в этой ситуации she, он тоже активно используется. В этом случае не важно, идет речь о мужчине или женщине – все равно будет сказано she. Третий способ уйти от проблемы – использовать местоимение множественного числа they как местоимение единственного числа.

Как избежать того же самого в названии профессий? В английском языке они могут заканчиваться на -man. Но как-то нехорошо называть женщину «полисмен». Есть способ всегда называть людей этой профессии двумя словами: policeman и policewoman либо использовать вариант policepersоn. Теперь подобные попытки предпринимаются и в русском языке. Феминистки считают, что для каждого названия человека должен существовать феминитив. Но язык развивается медленно, для некоторых профессий таких слов пока нет. Идея, что суффикс -ш обозначает жену, для многих слов уже не верна. Докторша – это теперь не жена доктора, как в XIX веке. Это просторечное название доктора-женщины. Но генеральша – всё-таки еще жена генерала. Женщину с этим званием, а они есть в российской армии, мы пока будем называть генерал. Это некоторая несправедливость, – точнее, патриархальность языка. Избегать ее предлагается образованием феминитивов стандартным способом – с помощью суффикса -к. Это тоже порождает яростные споры – вокруг слов вроде актёрка, режиссерка, авторка. Они вызывают усмешку в отличие от более привычного слова авторша.

Среди профессий появляется все больше феминитивов, вариантов названий женского рода. Язык сам движется в эту сторону. Надо ли его двигать? Я не очень люблю активные воздействия – правку языка (ту же авторку). Язык движется с нужной ему самому скоростью, не опережая социальную реальность, но и не слишком отставая от нее, скажем, штангистки или хоккеистки уже никого не удивляют, хотя освоение этих видов спорта женщинами произошло сравнительно недавно. Естественное движение языка предпочтительнее и потому, что оно устойчивее. Стратегия скандала сегодня далеко не всегда приводит к устойчивому результату.

Кстати, есть и противоположное направление в «феминистической лингвистике», которое считает, что подчеркивание пола в этой ситуации странно. Если мы говорим об авторе, то неважно, какого он пола. Пока эти проблемы интересуют сравнительно небольшое количество носителей русского языка, но в интернете конфликты на этой почве регулярны.

Конфликты развивают язык
Конечно, мы ненавидим не слова, и не конкретного человека, их произносящего, а стоящий за ним социальный и культурный образ. Ненависть к слову, не связанная с политикой или социальным расслоением – чрезвычайно редкий случай. Это позволяет понять, какие противоборствующие роли существуют в пространстве языковых конфликтов. В какой мере надо соблюдать политкорректность? Каким будет давление со стороны разнообразных меньшинств? Как говорить об инвалидах, или людях с инвалидностью, какие слова использовать? Скажем, слова «даун» или «дебил» нельзя использовать в диагнозе: они давно стали ругательствами. Надо находить новые названия для людей, больных определенной болезнью. Но где проходит эта граница? В инвалидном сообществе спорят, надо ли отказаться от слова инвалид? Надо ли говорить человек с инвалидностью, человек с ограниченными возможностями? Здесь нет единого мнения: слово инвалид имеет определенные негативные ассоциации, но они не настолько значительны, как в упомянутых выше случаях.

Подводя итог, можно сказать, что по лингвистическим конфликтам можно судить далеко не только о состоянии языка, но и о социальных и политических проблемах в обществе.
Борис Грозовский
Экономический обозреватель
Андрей Мозжухин
сотрудник Фонда Егора Гайдара