Freak

Урод обычно старался подавлять это чувство - горячо и волнительно без причины, большую часть времени без причины - иногда его возбуждали вещи совсем посторонние и несексуальные, и этому не было никакого объяснения. это могло быть чтото очень светлое и солнечное, все залитое солнцем и бесконечное тепло. Он чувствовал, что он очень от себя устал, был поздний август и холодало и пару дней назад пролили первые дожди, это значило, что скоро ему снова придется возвращаться в orphanage. Это место было ему ненавистно больше всего на свете, даже если там сделают тысячу ремонтов или будут подавать самую вкусную еду. Он очень устал. Он снова смотрел на свои руки. Он привык быть в футболках с длинными, это позволяло не ненавидеть себя 24/7, потому что все это напоминало, какой он Урод, но сегодня было не так, он взглянул на свои руки и захотел заплакать, все воспоминания всплывали тонкой пленкой на поверхность бульона у него в черепушке, как крошечные пузырьки масла. Они были полустертые, но от этого не становилось легче, только хуже и хуже. Ему казалось, что сейчас он разразится слезами, он все ждал их, они подступали к глазам и не проливалось ни слезинки, и снова отступали кудато в горло. Ненависть к себе жгла его гдето в грудине, с каждым движением оно затарчивало, наводило мозоли, в конце концов оставалось только сидеть так, не двигаясь, погруженным в угрюмые мысли, какието бесполезные сцены, еще больше ненавидя инертность и молчание и то, как вещи проходят, все проходит и никак его не касается, а это значит, что он имеет меньше общего с остальным, а это значит, что он касается меньше бога.
Проклятые секреты. В миллионный раз он взглянул на свои руки - никуда не деться от них. Продольные многочисленные линии, кривые полумесяцы, следы от зубов, плохо сшитые, все это были шрамы, шрамы, шрамы, толстая корка шрамов, от которой мало что чувствуется, и он подумал, что потрогай его кто-нибудь - он наверное уже ничего не почувствует, кроме томительного предвкушения какихнибудь чувств, все бы оно нарастало снежным комом и тревожилось внутри, а потом обломалось; снова. Он так устал, что уже не удивился и позволил этому - загорячеть от спонтанной мысли о том, что его кто-нибудь потрогает, загоралось в животе и наполнялся слюнями рот, даже сердце заколотилось быстрее, вгоняя адреналина и смущения, и он не шевелится, только чувствует, как потоки воздуха касаются его, он представляет, что он слепоглухой, вот так бы все это чувствовалось. И что было бы дальше, если бы ктото захотел? Ктонибудь красивый и без желания причинить боль, захотелось плакать еще сильней, они были бы вдвоем, разгорячевшийся Урод и этот человек, сидящий на полу перед ним, может, и касающийся его бедер - невесомо, вставших светлых волосков, от каждого прикосновения разбегаются мурашки, этот человек он ничего не делает, только водит легкие круги пальцами, этого было бы достаточно, чтобы завестись, черттт, здесь не так много мест, руки и живот и по большей части спину уже бесполезно, он старается не думать об этом, потому что только заплачет, и что, хотя бы на секунду представить, что этот человек бы захотел ему отсосать, это рождает всплеск какойто безумной и непонятной яркостирадости под ребрами, греет там, самовольно растекается в хребет, как экспериментально изобретенная безымянными учеными машинная жидкость, розовеет на шее и щеках, или в шею поцеловать, когда он сам себя трогает там - в том особенном месте, где шея переходит в плечо, там где выступают косточки, странно думать, потому что своими руками никогда не должно быть щекотно, а ему да, так что если чьиминибудь еще - только от этого у него бы хуй стал твердый, как сталь, когда еще ктонибудь близко дышит, чужое дыхание заводит его. он целует в шею или трогает соски, Урод сглатывает слююну, а потом он бы и сам этому человеку отсосал, в благодарность, это все воспринимается как если бы это было просто актом милосердия, сделать ему приятно, за что нужно быть благодарным всю жизнь нахуй, потому что Никто! Не может! Любить! Уродов! и еще заставлять себя касаться их уродливостей, Урод уверен, что расплакался бы, это было бы тихо и приятно и слишком хорошо и оттого стыдно, что завелся от таких мелочей, он видит, как поднимается и опускается его живот от дыхания, только подними футболку, и там слова и шрамы снова, блядь, вот кто бы захотел? Урод представляет это все очень трепетно, он не обнимался ни с кем уже целую вечность, так что это тоже возбуждает, просто обнять когото - два слоя футболки и чьято голая кожа фонит сексуальностью, и волосы пахнут шампунем и плечо, которое можно целовать и кусаться, только ты пожалуйста не смотри потому что я знаю что я, это нестираемая печать, какбудто тебе ктото делает услугу только находясь с тобой рядом и давая полюбоваться или хотябы почувствовать свою красивость рядом, ебаные Уроды. трогая себя, он плачет, обезумев от всех этих мыслей сразу, от того факта, что до тебя могут коснуться, погладить, поцеловать, уделить внимание и подарить нежностти, Урод переполнен всеми этими мыслями, он ненавидит допускать их, потому что этого никогда не случится, потому что он виноват сам, there are no such things
Урод до предела чувствительный, как со всеми людьми, которые не дрочат потому что считают себя непригодным куском мяса, ходящего говорящего. У этого всего есть ПОТРЕБНОСТИ! Животные и тупые, которые заставляют говорить урода да похуй пожалуйста пожалуйста коснись меня я так этого жду я так этого хочу хоччу - разлиться лужицей спермы прямо здесь посреди всего этого nothing пожаллуйста быстрее и больше и и и и и, он кончает, и все эти вещи становятся очень ненужными и отвратительными и очень мясными такими о которых нужно забыть, все что выходит за пределы легких касаний уже мерзкое, но одними ими каши не сваришь, потому что what's the point eh, он думает об этом как о тяжелом машиностроении, люди должны коннектиться. о нет.
он не может, потому что эти красивые люди об него пачкаются, об его некрасивое тело да и просто потому что это какойто пиздец все эти разъемы и штекеры, - :(, как говорится, и [к этому времени ты уже должен чтото сделать с собой]

И если бы я был тем, кто трогает урода, я бы расцеловал его с лихвой, везде и обильно, чтобы он выгибался и горячел сколько вздумается, заставил бы его хуй стоять и истекать смазкой, пока я целую, целую, целую его везде, целую и облизываю и снова, выкручиваю соски и знаю, что все удовольствие стекается в хуй и поэтому он подлагивает, стыдится своей отзывчивости, ерзает, не смея попросить не смея и слова сказать, отчасти и потому что он думает что я и так оказываю ему охуительную услугу и еще и попросить чегонибудь было бы нахальством, это делает игру более забавной, так что я не против, что меня забавляет, так это попытки скрыть, как он на самом деле от всего этого кайфует, это видно по напряжению, когда это немного тесно и немного неудобно это тоже только ярче делает, и я говорю ему, что нарядил бы его в девочку и посадил бы на коленки, никакого нижнего белья, и чувствовать как она жмется к моему хую и хочет, маленькая чувствительная крошка
я бы хотел чтобы он никогда не смел говорить или думать что я делаю это будто бы из доброты душевной, выебать из него нахуй все эти мысли, я бы хотел чтобы у него никогда не было этих шрамов, я бы хотел делать ему приятно все время, я бы хотел чтобы он перестал стыдиться, хоть это и делает определенную, я бы хотел