Повелитель бурь

Несмотря на то, что снег в этом году начал таять достаточно рано, на весну происходящее в долине Ижвы совсем никак не походило. Стоило бледно-желтому болезненному солнцу появиться хотя бы на пару часов, как резко усиливался ледяной северный ветер, вновь начинал падать тоскливый снежок, и на следующий день температура воздуха лишь чуть-чуть поднималась выше нуля. На календаре был уже май месяц, а жители старинного Соногорска по-прежнему просиживали все выходные в своих кирпичных квартирах, недружелюбно поглядывая из окон на творящееся в природе уныние, в будние же дни ускоренным шагом перебегали от дома к остановке, от остановки к автобусу, от автобуса к своему рабочему месту, надеясь скорее перетерпеть непогоду и спрятаться в уютных укрытиях. Вечерами они делали то же самое, но уже в обратном порядке. Всем казалось, что весна, похоже, в этом году решила не появляться в Городе на Краю Обитаемого Мира.
В один из таких, столь промозглых и печальных, дней, когда хочется лишь залезть под одеяло и впасть в спячку, не пробуждаясь, до наступления более теплых и счастливых времен, я, будучи в ставшем уже привычным и нормальным, состоянии душевного томления, сопряженным с неистовым желанием перемен и чудес, вышел прогуляться по улицам, грязным от подснежного мусора и мрачных секретов обитателей Соногорска.
Город был сер. Закаленные отнюдь не мягким здешним климатом стены домов и изрядно подтаявшие чумазые сугробы, березы и тополя, даже, как будто, сам воздух, всё было серым. Людей видно не было, сегодня я оказался на улице совсем один. Но мне не привыкать быть одному, ведь самые великие таинства мироздания можно познать лишь в одиночестве, а именно по знанию такого рода и тоскует моё сердце.
Идти, собственно говоря, было некуда, так как вчера я прошел насквозь весь городок по одной дороге, три дня назад – по другой, позавчера ходил вокруг соседнего района, а вокруг своего мне надоело гулять еще на прошлой неделе. Немного поразмыслив, я решил дойти до железнодорожного моста через великую реку Ижва, чей исток находит себя в непролазных болотах, кишащих гигантскими насекомыми, а устье обретается далеко в неисследованных землях, населенных всё еще дикими и загадочными народами, дабы посмотреть много ли нерастаявшего снега до сих пор остается в древнем лесу, что начинается сразу же за последними жилыми домами, а кончается лишь на подступах к Ледяным пустошам, по которым, как говорят, все еще бродят редкие стада мамонтов, преследуемых голодными кочевниками и исполинскими полярными волками. Дело в том, что я очень желал предпринять хотя бы небольшой загородный поход. Потолки и стены комнат, крыши домов слишком сильно прижимали мою душу к земле, а обретшее пристанище в уголках сонного города, скрытых от невидящих глаз обывателей, Зло сверх того втаптывало её в чёрную грязь.
Погода, тем временем, менялась на глазах и далеко не в лучшую сторону, надо сказать. Сперва начался колючий мелкий дождь, но вскоре он замерз, не выдержав ледяного дыхания облаков, и обратился в град, расстреливающий насмерть немногочисленную и низкую, чудом пробившуюся наверх, новорожденную растительность и, наконец, серое небо стало закидывать избитую землю обильным мокрым снегом. Во время этой заключительной фазы атмосферных издевательств, я уже подходил к мосту по мокрым гранитным осколкам железнодорожной насыпи, не видя дальше чем метров на двадцать перед собой. Хлопья стремительно летевшего снега сливались в единую непроницаемую белизну, ветер тянул тоскливую песню, на голове у меня сама собой образовалась белая шапка, глаза залепляло холодной массой, а одежда была уже насквозь сырой, словно меня только что вытащили из водоёма, куда я имел неосторожность упасть.
Взойдя на старый мост с его металлическими фермами, заклепанными вдоль и поперек, некрашеными ограждениями и дощатыми пешеходными дорожками, я невольно застыл в восхищении, пораженный открывшейся мне картиной широкого потока по-зимнему черной, но притом чистейшей, воды, служившей контрастным фоном для творящегося в воздухе над ней белого безумия.
Я был столь впечатлен зрелищем этого прекрасного стихийного буйства, что не сразу заметил, как шум ветра, по мере моего продвижения по мосту, постепенно приобретает более гармоничное звучание. Теперь можно было сказать, что он напоминает протяжную песню уже в самом буквальном смысле. Вглядевшись через пелену бури, я заметил, что на мосту присутствует некто помимо меня. Ближе к противоположному берегу мутно просматривался сквозь непрерывные потоки снега человеческий силуэт и звук, сливавшийся воедино с естественной музыкой ветра, как будто бы исходил от него. Заинтересовавшись этим странноватым, но почему-то показавшимся мне на редкость уместным здесь персонажем, который, по-видимому, как и я, стоял на мосту, наблюдая за развернувшимся погодным катаклизмом, только зачем-то еще и пел (хотя пением это было назвать сложно, ведь в издаваемом им гудении не было ни слов, ни чёткой мелодии, правильней было бы сказать, что он завывал). Я двинулся в его сторону.
Выглядел этот человек, надо сказать, несколько необычно. От плеч до щиколоток он был закутан в грязноватый синий плащ без рукавов, весьма старомодного вида, голову же украшала шляпа, поля которой были стянуты веревочкой, дабы укрыть от ветра и снега уши ее носителя. Нетипичная тулья этой шляпы, имевшая острое окончание, изгибалась назад, вероятно, по причине изношенности и использования в не самую лучшую погоду. Такой наряд нельзя назвать обыкновенным для городских жителей, должно быть, он пришел сюда из какой-то небольшой деревеньки, которых довольно много на том берегу Ижвы, что противоположен нашему городу, и найти некоторые из них, как говорят, далеко не всегда возможно, даже имея карту, где указано их точное расположение и шагая прямиком по дороге, что согласно карте, должна вывести прямо к искомому населенному пункту.  Впрочем, я бы рискнул предположить, что такие костюмы носят и жители Мирмидонска, городка, расположенного севернее по железной дороге, где я никогда не бывал, но знал, что значительное количество тамошних жителей почитаются Соногорцами за колдунов и ведьм. Сам потусторонник (так кличут у нас обитателей правого берега Ижвы), казалось, имел невысокий рост и был уже довольно пожилым человеком, но благодаря странной иллюзии, ответственной за которую, судя по всему, была искажающая привычные мне очертания пространства, погодная аномалия, его фигура производила непонятное внушительное впечатление. Можно было представить, что он лишь сгорбился и сжался от холода, но стоит ему распрямиться во весь рост и развернуть свой нездешний плащ, как он превратится в могучего великана, не только превосходящего ростом такого довольно высокого человека как я, но даже способного задеть острым концом шляпы телефонные провода, натянутые на высоте по меньшей мере пяти-шести метров над уровнем пересекавшей реку пары рельс.
Этот удивительный старик стоял, крепко держась обеими руками за перила, и приоткрыв рот, плохо видимый из-за неаккуратной седой бороды, которую трепал ветер, достаточно громко гудел что-то вроде: «Хоорхоотхоорхоо…» и так далее, не делая интервалов между словами этого чудного наречия. Глаза его были закрыты. Черты серого, в цвет небес, лица были спокойны и величавы.
Я наблюдал за ним, не решаясь прервать этот таинственный заговор, где-то в глубине души понимая, что ради встречи с этим незнакомцем сегодня вышел из дома и оказался на железнодорожном мосту. Голос чародея гипнотизировал, и спустя какое-то время я уже мог отчётливо различить, что такие вещи как интенсивность снегопада, скорость ветра и даже насыщенность черного цвета поверхности воды находятся в прямой и полной зависимости от тона голоса, протяженности издаваемого им звука и содержания песенной фразы, проговариваемой в определенный момент времени. Сомнений быть не могло, старик заклинал погоду, и внезапно разразившаяся снежная буря, скорее всего, была призвана или создана им с помощью магии – искусства, возвышенного, но доступного лишь немногим. Слушая никем и никогда не записанное, вероятно, передаваемое устно от учителя к ученику, а может быть и познаваемое чисто интуитивным путём, заклинание, я уже вскоре не в силах был противиться таинственной силе этого голоса, увлекавшего меня за собой и звавшего лететь вместе с ветром и мокрым снегом. Из зрителя, развернувшегося передо мной колдовского действа, я постепенно превращался в его непосредственного участника.
Улетая прочь от моста, я видел, как в небесах, разрезая занавесь снегопада, несутся ослепительно белые всадники на крылатых конях. Они сталкиваются друг с другом, сходясь в мгновенном поединке, и рассыпаются на тысячи пылевидных частиц, тотчас же образующих вихри, из которых выходят новые наездники и кони, бросающиеся в бой лишь затем, чтобы опять стать бесформенной массой атмосферных осадков. В толще тёмной, почти совсем не прозрачной, воды заходятся в экстатическом танце речные девы с чешуйчатыми рыбьими хвостами, невероятно красивые существа, чья красота, к несчастью, не может быть вполне понята нами и заставляет не любоваться ею, а скорее бежать прочь от неясного иррационального страха, что испытывают люди перед иной жизнью, ибо красота русалок имеет иную природу нежели красота земных женщин. Пару раз, несколько глубже стаек этих водных созданий, я различал расплывчатые очертания Монстра Ижвы, доисторического существа, которое несколько лет назад обвиняли в загадочном исчезновении рыбака, пересекавшего реку на моторной лодке, но по какой-то причине не сумевшего достичь желанного берега. Размеры чудовища были колоссальны, ласты, сравнимые с плавниками синего кита, двигались на удивление грациозно, а небольшая для такого туловища голова на длинной-предлинной шее вполне могла заглянуть в глаза людям, ходившим по мосту, если бы только тварь пожелала выставить ее высоко над поверхностью воды.
Оказавшись над берегом, я узрел глубоко вросших корнями в илистую почву оживших древесных гигантов. Число их было немалым, но ни один из них не стремился приблизиться к другому. Великанам неизвестна и непонятна человеческая потребность в общении с себе подобными. Почтительно соблюдая дистанцию от сородичей, они развлекались, швыряя в речного монстра камни, величиной с человеческую голову, но камни лишь тяжело погружались на дно, не причиняя древнему исполину вреда.
Всё, что происходило, после того, как я был подхвачен и унесен снежной бурей, теперь кажется мне чудесным, но почему-то в тот момент эти видения и события нисколько не вызывали ощущений удивления и нарушения всех мыслимых законов природы. Проносясь над рекой, лесом и городом, я глубоко осознавал, что уже видел всё это, быть может, сотни, если не тысячи раз, но никогда не мог прежде осмыслить суть наблюдаемых мной явлений так ясно как сейчас. Ныне же моё сознание, вовлеченное в волшебную свистопляску, покинуло темницу тела. Свободно предоставленное само себе оно присутствовало в каждой снежинке, в каждой капле воды, в каждой заклёпке старого моста. Я летел вместе с белыми всадниками, плыл вместе с речными девами и кидал камни вместе с древесными великанами. Я был повсюду, но в тоже время чувствовал себя как никогда цельным и единым существом, лишенным какого бы то ни было внутреннего конфликта.
Не знаю сколько времени провел я в этом восторженном состоянии, может быть несколько секунд, а может и несколько лет, знаю лишь, что оно имело начало и конец. Пришел миг, когда я понял, что снова всего лишь человек, стоящий на железнодорожном мосту и изучающий одетого в синее старика. Снегопад прекратился. Ветер стих. Белый покров, падший на землю, уже начинал таять от еле присутствующего тепла весенней почвы. Мистическая феерия была окончена. Неожиданно для самого себя я понял, что окончилась и песня заклинателя, которую я навряд ли смогу когда-нибудь воспроизвести с помощью собственного голосового аппарата. Рост старика вновь показался мне довольно небольшим, а тело – согбенным и дряхлым. Глаза же его на сей раз были широко открыты, и не удостаивая меня вниманием, внимательно рассматривали линию горизонта. Небо начало проясняться. Я посмотрел в ту же сторону, что и колдун, но не заметил там ничего необычного.
− Завтра наступит весна, − негромко и очень мягко произнес уже знакомый голос.
Обернувшись, я не увидел никого рядом. Я вновь был на мосту совершенно один.