Привал

Шёл 1942 год. Восточный фронт. Лето.
Двое рядовых — массивный Боровенко и субтильный Стоцкий — молча сидели в покинутом деревенском доме на краю сожжённой деревни. Долгий поход с обмундированием измотал военных, им нужен был небольшой отдых. Невдалеке уже была линия фронта, которая лишь недавно отошла на несколько километров назад, к Европе, и было неизвестно, улыбнется ли еще удача сделать привал.
В доме были малюсенькие окна, и лишь открытые нароспашь закопчённые двери насыщали единственную комнату светом. Самой яркой в ней была белая мазанка.
Тишина нарушилась скрипом железной пробки: Боровенко снял с пояса фляжку, откупорил её и немного отпил.
— Воды мало осталось. Надо бы набрать где.
— Я на соседнем дворе колодец видел. Только там журавля фрицы сломали, скоты, — ответил Стоцкий. — Но ничего, наберём как-нибудь.
— Это если они ещё внутрь кого не закинули, — поморщился Боровенко.
Тут здоровяк принялся оглядываться по сторонам. Его взгляд привлёк небольшой водолей, подвешенный в углу дома, с небольшой жестяной раковиной под ним. Боровенко встал и направился к рукомойнику. Под его весом заскрипели половицы. Стоцкий взглядом проводил его.
Боровенко наклонил водолей.
— Ух ты, тут и вода есть, — удивился он и, набрав целую пригоршню, умыл лицо. Затем он повернулся спиной к Стоцкому, расстегнул шаровары и принялся ссать в раковину.
— Ну что ты за человек-то такой! — возмутился Стоцкий. — На улицу выйти нельзя было?
— А что они придумали руки в доме мыть? — не отрываясь от дела, возразил Боровенко. — Вон уже, весь пол гнилой под этой дырявой жестянкой. Стоял бы он на улице, я б туда и пошел.
— А если кто умыться захочет, ему теперь твои ссахи нюхать?
— Ой да ладно, нет здесь никого, кроме нас. Да и только покойник не ссыт в рукомойник, — Боровенко застегнул шаровары и сполоснул раковину остатками воды в водолее.
— Это известное заблуждение, — назидательно протянул Стоцкий. — Покойники ссут только и исключительно в раковины. Для своей же безопасности.
Боровенко недоумённо посмотрел на Стоцкого.
— А лучше сказать — целостности, — продолжил тот. — Вот если покойник уже не первой свежести, как он может быть уверен, что его прибор всё ещё надлежащим образом к нему крепится? Это ж ладно, потерять его в кустах где-нибудь, а вот в городах есть и водопровод, и канализация: уплывёт, и хер ты уже свой хер найдёшь!
Боровенко несколько секунд простоял в безмолвии.
— А... зачем мертвецу хуй?
Стоцкий задумался.
— Ну... — замялся он, — думаю, неприятно терять свои органы.

Шёл 1942 год.
Ни Боровенко, ни Стоцкий, ни ещё двадцать миллионов человек не вернутся домой.