Дело Симона

Весёлое зрелище.
Тощий еврей в своей серой рваной робе бежит прямо на меня. Откуда силы у него? Доходяги – сотенная толпа на перекличке, выстроенная в ровные шеренги – они еле стоят. Побеги кто их них – подохнут от перенапряжения. Они смотрят на беглеца своими впалыми рожами. Провожают его оскотинелыми глазами. А еврей всё бежит на меня. Он задыхается, раскрывает свою пасть с гнилыми зубами, выпучивает глаза, его кадык дёргается на щетинистой шее. Тонкие руки, как у насекомого – вверх-вниз, вверх-вниз – дёргаются быстрее шаркающих ног в деревянных башмаках.
За моей спиной раскрытые ворота – смена с работ из новеньких опаздывает.
Я тянусь к ремню винтовки, но вижу, как Начальник, ведущий перекличку, вытаскивает пистолет. Я замираю. Начальник целится и стреляет. Мне кажется, что пуля попадёт прямо в меня – чёртов еврей так и продолжает бежать, не сворачивая. Дуло пистолета в сотне метров, но будто вот оно – чёрное, большое – у самого лица.
Щелчок. Ещё щелчок. Ещё. У Начальника опустела обойма.
Я выдыхаю.
Еврей не останавливается.
Остановить его после такого фиаско – себе дороже. Но и выпустить его за ворота – шкуру сдерут. Я суматошно думаю: что делать? Ублюдки на вышках тоже – стоят, не знают что делать. Начальник даст команду – полоснут ведь, не подумают обо мне. Я смотрю на Начальника. Тот неспешно перезаряжает свой пистолет. Чертыхается, опозоренный, но виду не подаёт. Свинья пьяная.
Еврей всё ближе. Ударить корпусом, прикладом?
«Как посмел ты, рядовой? Ты много на себя берёшь, рядовой. У меня всё было под контролем, рядовой».
Еврей всё ближе к воротам, он оббегает меня. Неслыханно.
«Как посмел ты, рядовой? Узник не должен покидать территорию лагеря, рядовой. Это была проверка, рядовой. У тебя должно быть всё под контролем, рядовой».
Я слышу лай собаки. Тёмно-бурая овчарка молнией проносится мимо. Она кусает еврея за ноги, валит его, разрывая полосатую робу, злобно рычит.
Я оборачиваюсь – охранник смены новеньких с работы разминает руку, свободную от поводка и смотрит на меня чуть укоризненно, но понимающе.
Еврея-беглеца тащат к Начальнику, оставляя на пыльной дороге кроваво грязный след. Новенькие со смены вваливаются нестройными рядами. Начальник озлобленно кричит на команду, размахивая пистолетом. Собаки бегают вдоль рядов полосатых тел, громко лая. Я перевожу дух. Мне хочется сесть – кружится голова.

* * *

Первокурсники Первого Небесного, прошедшие отбор первыми экзаменами, освоившие базовые дисциплины, но пока ещё кандидаты на распределение в Юридический, вошли плотным строем в здание Суда. В этом году на Юридический изъявило желание поступить большее количество: Предназначение данного направления стало более престижным. Для точного Уверования в Предназначение первокурсникам разрешалось посещение трёх практик разных (или одного и того же) направления.
Салатиэль поправил плащ, вытащил из кармана пропуск и пригладил его. Сложенный пополам, пропуск не хотел принимать строгий вид – мешала толстая плёнка. Салатиэль принялся складывать пропуск в обратную от сгиба сторону – но ничего не выходило. Становилось даже хуже – пропуск стал ещё более изломанным. Оставив попытки, Салатиэль осмотрелся: большой холл Суда внушал благоговейные чувства даже на Посланцев. Необозримый потолок, исполинские статуи Первовремени, массивные двери, напоминающие Врата. Говорят, Обычные, увидев такое – могут сойти с ума.
- Группы, каждая в дюжину душ – на каждый из семи залов, - буднично воскликнул распределитель, - давайте, давайте, рассредоточтесь. Предъявите пропуска.
Распределитель бегло осмотрел выстроившихся в шеренги на предмет наличия пропусков и замахал руками:
- Помним: время в зале скоротечно в отличие от времени вне зала. Не удивляться, не нарушать порядок. Запомните: вы – тени, наблюдатели.
Над дверьми зала, в который готовился войти Салатиэль, вензелем была втиснута надпись: «Каждому своё». Салатиэль посмотрел на часы: спешащая секундная стрелка прошла через цифру 12. Ворота открылись, ярко белый свет ослепил. Группа студентов опасливо прошла внутрь. Секундная стрелка неестественно замедлилась, будто в часах кончился завод. Салатиэль, подняв голову, торопясь вошёл вслед за всеми в зал. Дверь сзади тихо закрылась.
Порядок Суда, изменённый недавно, по догмату с миром Обычных, не нравился Посланцам старой школы. Отсюда и отношение, судя по шепотливым слухам, к Обычным было отнюдь не беспристрастное, как того требовала клятва и этика. Если раньше судья вправе был самолично принимать решение без какой-либо волокиты, то сейчас процесс делился на четыре стадии: доводы обвинения, доводы защиты, слово Обычного и уже потом судья (а в ряду случаев совместно с присяжными) принимает решение. И решение это должно быть координировано в соответствии со всеми доводами и (даже!) словом Обычного.
«Его Око бдит во всё, ибо всё есть от Имени Его», - вспомнил Салатиэль громогласный бас лектора Вритиэля.
Группа расселась на специальное ложе, ближе к пустующим скамьям присяжных. Судья  за своим столом педантично переставлял письменные приборы. Обвинитель по правую от судьи сторону смахивал с костюма пылинки. Адвокат и его Обычный сидели напротив.
- Приступим, - судья громко кашлянул и посмотрел на секретаря, спрятавшегося в углу.
Секретарь тихим, но отработанным голосом объявил:
- Заслушивается дело Симона.
Над головой Симона электронное табло, на котором высветилось: краткая биография, номер дела, вероисповедание (в соответствии сбоку приписывается Писание, согласно которому происходит оценка),  количество рассчитанных грехов, баланс деяний, предварительный вердикт: «Допуск к оценке с учётом пересмотра тяжкого».
Обвинитель воскликнул:
- Самоубийство! Отождествление себя Богу и, однозначно, убийство. Предваряя доводы защиты: ничто и никакие обстоятельства не смягчают этого деяния, ибо только Он может отнять жизнь.
- Послушайте, - сипло вдруг сказал Симон, - а если мной двигал Господь?
- Он тобой не двигал, - ответил судья.
- Обстоятельства… Ведь надо разобраться. Я же… Это не в полной мере самоубийство, - продолжал Симон.
- Обвинение? - требовательно спросил судья.
- Согласно принятому вероучению Симона, Обычного, самоубийство - тяжкий грех. Каноничным наказанием считать одну из высших мер. Настаиваю на этом.
- Принято. Защита? - судья переключил внимание на адвоката.
Адвокат, молодой, смущённый, приподнялся:
- Данное самоубийство предварило насильственную смерть…
- Подождал бы немного и как мученик бы прошёл, баланс позволяет, - бесцеремонно встрял обвинитель.
- …а Господь милосерден, как мы знаем.
Судья, обвинитель и студенты чуть приосанились под растерянный взгляд Симона.
- Лично Он, в контексте веры Обычного, - продолжал адвокат, - не усмотрел бы здесь вмешательство в дела, вершить подобные которые может только Он. Прошу Вас, Ваша Честь - исполните решение так, как Его наместник в этом нелёгком поприще.
Салатиэль взглянул на часы: секундная стрелка прошла два деления.
- То есть, будь я буддистом или атеистом, этого бы не было? - спросил Симон.
- Было бы, просто подсчёт был бы другим. Мешающие Эксперименту своими асоциальными выходками - получают так или иначе своё, - пояснил судья, - секретарь, это и следующее высказывание занеси как слово Обычного, благодарю.
- Что же это… А в чём цель? - ошалело спросил Симон.
- Цель в исполнении Его указаний и моём решении с оглядкой на, - судья указал подбородком на адвоката.
Салатиэль снова взглянул на часы: секундная стрелка прошла ещё два деления.

* * *

Начальник пнул валяющегося еврея-беглеца пыром грязного сапога внизу вверх под челюсть. Тощая лысая голова мотнулась безучастно к небу и ткнулась в землю лицом с глухим звуком.
 - В назидание прочим глупым ублюдкам, затевающим провокации - это животное будет дохнуть здесь месяц. Весь месяц оно будет страдать и молить о смерти. И тот, кто посмеет помочь ублюдку в этом - примет эстафету. - Начальник пьяно покачивался, на толстом лице, у уголка губ висела тонкая полоса капусты.
Он поправил фуражку и заорал:
- Перекличка! Весёлый бег! Все мы любим бегать! Нале-е-ево!
Вдруг еврей приподнялся и ухватил Начальника за кисть, в которой тот всё ещё сжимал, будто укротитель, пистолет. Последовало несколько тупых ударов рукояткой по черепу еврея, но тот вцепился мёртво, шарил своими тощими пальцами у курка.
Раздался выстрел.
Еврей, с красной аккуратной дырой в лице завалился вбок. Из его носа струёй потекла кровь, разорванная нога в полосатых лохмотьях неестественно выгнулась. Начальник озлобленно пнул труп:
- Всем бежать пока не подохните! Живо! Живо!
Несколько выстрелов в воздух, несколько выстрелов в толпу из пистолета.
Серая масса торопливо побежала.