Часть 3. Главы 1-2

Часть 3. 2017-2018. Он вам не Гапон!

	Глава 1. «Моя совеcть — Алексей Навальный»
	С самого начала президентской кампании, а это аж ноябрь-декабрь 2016 года, для Алексея Навального стало идеей фикс полностью подчинить себе уличный протест. Разбить тем самым стремление отдельных оппозиционных элементов что-то значить на этом направлении. И «Комитет протестных действий», объединивший множество небольших субъектов еще с фартового 2011 года, и подающий некоторые признаки уличной жизни ПАРНАС, и неорганизованная молодежь - все должны были влиться в новую уличную вертикаль Фонда борьбы с коррупцией, стать её топающей массой. Ум и центр принятия решений теперь будут только в одном месте – в кабинете Навального, под присмотром самопровозглашенного политтехнолога Леонида Волкова.
	Зарождались автономные группы молодежи, которых с каждым днем становилось всё больше и больше. Навальный, признанный мастер улавливать тренды, вовсю зарился сделать их собственным проектом — большим, вроде бы стихийным, по-настоящему модным, но подконтрольным. «С кем в этом году будет молодежь, тот и будет на коне», - фраза Навального, ставшая определяющей на весь 2017-й. В тот момент, правда, никто не придал ей особого значения. Даже самые оптимистичные ветераны ФБК уже отчаялись увидеть новую волну несогласных, готовых к реально активным действиям.
	Если бы кто-то еще в 2016 году сказал, что вот-вот появится целая армия автономной молодежи, готовой выходить на Тверскую улицу «за мем с ютуба», этого человека назвали бы сумасшедшим и срочно отправили лечиться в Швейцарию. «Тусовочка» всё больше сжималась, рост количества волонтеров Фонда и членов Партии прогресса стабильно показывал отрицательную динамику. Любой мало-мальски дельный новичок воспринимался как манна небесная и тут же подключался к проектам. Определенную роль для подобного пессимизма сыграли все общественные проекты 2016 года - Барвиха, подготовка и участие в выборах в Госдуму РФ, окончательно развалившаяся после «Касьянова дня» «Демократическая коалиция». Молодежь, казалось, была где-то в своей реальности на YouTube, старшее и среднее поколение протестующих, понабивав красных шишек в предыдущие циклы, всё более уходило во внутреннюю миграцию и абстрагировались от Навального. После бездарного профукивания всех результатов мэрской кампании 2013 года у думающих людей было полное право на подобный скепсис. Провалы всем изрядно надоели.
	И тут такой подарок, шанс на новую жизнь, да еще и в год президентских выборов! Армия молодежи, которая так незаметно, но стремительно выросла в ютубе — в том самом ютубе, где Навальный еще мог себя проявить. Молодежь, которая жаждет приключений, не имеет четко сформированных идеологических пристрастий, без понятного политического сознания, правового опыта — вот золотая жила, которую надо было хватать и радикализовывать под начавшуюся кампанию.
	Вся информационная политика Фонда  перестроилась под новый формат. Сам Навальный начал слушать рэп, вставлять везде в соцсетях своих детей, внимательно следить за Интернет-мемами, даже самыми идиотскими, играть в игры, в конце концов даже подражать школьному сленгу, «завязанному» на соцсети.
	Появились осязаемые надежды на заполнение собственной уличной пустоты и окончательную победу над еще недавними партнерами по «Демкоалиции» и людьми, которые давали ему площадку в 2011-2012 годы. Главная игра года началась.

***
	Кампания, громко анонсированная в конце 2016 года, должна была стать главным откровением политической России, симбиозом всего лучшего, что удалось собрать и обкатать в период с 2013 года. Так думал Волков, на это отчаянно надеялся Навальный, который держал в уме более реальный 2024 год, но рвался «выстрелить» уже в 2018-м. Главный козырь первого этапа кампании - строительство сети региональных штабов, так рано и без видимых целей, совсем не поражал воображение. Бросалось в глаза отсутствие новых сервисов, инноваций, неожиданных ходов. Волков упрямо шел по пути среднего чиновника, давал картинку, которая должна была импонировать не самому думающему человеку. Воздушные цифры ради других цифр, с собственного банковского счета, куда и стекались именно «народные донаты».
	Общий план на кампанию 2018 года был достаточно прост. Стараться удерживать повестку внешними цифрами, раз в два месяца устраивать «сильный пойнт» в виде массового, обязательно несогласованного уличного мероприятия. Или ивента, как очень любят говорить по такому случаю в Фонде. Такой ивент, по плану Волкова, должен обеспечивать резкий скачок пожертвований, которые сильно падали в «мирные» периоды, вовлекать новую молодежь и радикализовывать, привязать к себе уже имеющейся актив. Символ «уточки», связанный с расследованием по премьер-министру Дмитрию Медведеву, и общий, вроде бы комиксный антураж должны были внушать актуальным или потенциальным участникам, что всё законно и безопасно. Просто такая модная игра — выходить на улицы, когда надо, и поддерживать «Нэвэльного» (очередной Интернет-мем, кстати).
	Навальный в какой то момент переживал, что молодежь в массе своей испугается цепей ОМОНа, поэтому всё делалось с одним главным тезисом: никаких «пугалок» о последствиях до мероприятия - максимальный курс на «мимимишность». Удивительно, что в тот момент никакого не волновало, что неопытные и совсем не разбирающееся в тонкостях несогласованных мероприятий новые люди, могут наломать дров — банально повздорить с полицией и получить за это чудовищные сроки. Никаких разъяснений правовых нюансов, правил и норм поведения, за которые лучше не выходить, чтобы не оказаться в настоящей тюрьме, не было. Фонд волновала только собственная гегемония в оппозиционном мире и контент, который должен внушать представления о силе разворачивающейся кампании. От этого зависели пожертвования.
	26 марта 2017 года должно было стать первым таким «сильным пойнтом». Из-за опасения низкой явки и вообще опасений, что молодежь не выйдет из онлайна в оффлайн строжайше было запрещено: во-первых, говорить о ранее случившихся задержаниях. Нужно было стараться скрывать такие случаи от других правозащитников, которые могли придать эти кейсы широкой огласке. Во-вторых, вступать в любые споры о нюансах законности мероприятия; и в-третьих, проводить тренинги, где рассказывалось бы о возможных задержаниях и их последствиях, особенно для несовершеннолетних. И это было только «цветочками» циничного отношения, самое шокирующее было еще впереди и повергло в обескураживающее недоумение весь правозащитный мир.
	За правозащитное направление было поручено отвечать руководителю юридического отдела, или, как его стали называть с 2016 года, руководителю юридической службы ФБК Ивану Жданову. Слово «служба» очень нравилось Навальному и чудесно подходило самому Ивану. Фонд уже давно и упорно мимикрировал под какой-нибудь государственный орган, так же важничая и разводя бюрократию, со всеми отсюда человеческими минусами. Жданов же, звезд с неба не хватающий, средний юрист, большой любитель безликих костюмов, быстро ухватил главную суть «руководителя службы» - лояльность и показательная бурная деятельность перед руководством, красивые истории и тихие подчиненные, которые выполняли бы всю работу без лишних вопросов и амбиций. У Жданова было еще одно важное для этой истории качество - он не любил общаться с активистами и полагал, что всё равно всем помочь нельзя с тем уровнем качества, которое соответствовало бы уровню Фонда. А если еще проще, Жданов жутко не любил правозащитников и не хотел с ними соприкасаться, считая это дурацкой работой, которую не заметит руководство. В этом он был прав, руководство никогда не ценило такой работы. Навальный поступал в таких случаях по простому принципу: «сторонник — он и есть сторонник».
	Правовая подготовка к акции 26 марта шла со стороны ФБК тяжело, если не сказать - вообще никак. Мне стали писать другие правозащитники с одной единственной целью разобраться, что же планирует предпринимать Фонд для защиты людей, который всё более увлекался мантрами для неопытной молодежи о законности митинга и о том, что «Димон» вот-вот будет раздавлен массовыми гражданскими протестами. Мне удалось договориться со всеми несистемными правозащитниками о создании единого штаба правовой поддержки для участников митинга. Ребята из «ОВД-Инфо» выступили связующим звеном и предложили свою горячую линию. Появлялись реальные перспективы на отличный прецедент - создать по-настоящему объединенный правовой штаб сил несистемной оппозиции, который бы сработал слаженно и эффективно. Дело оставалось за самым главным — убедить Жданова, что Фонд обязан включиться в объединенный штаб по оказанию помощи будущим задержанным. Убеждение шло тяжело.
	Жданов принял меня в своем отдельном кабинете, скрытом жалюзями и глухой дверью. Без какого-то либо энтузиазма выслушал мое объемное предложение о совместных действиях с другими правозащитниками. Конечно, поухмылялся как следует. Выразил всевозможный скепсис и с натянутой ленцой выдавил: «Ну, попробуй». Выглядело это как самое настоящее одолжение, которое обычно делает нерадивый чиновник какому-нибудь заиндевевшему от пустых обращений гражданину.
	Удалось убедить Жданова выпустить релиз объединенной горячей линии, с включением туда бренда ФБК и нашими обязательствами делегировать в объединенный штаб пул квалифицированных волонтеров. Эту функцию взяли на себя идейные юристы-волонтеры из моего движения «Прогрессивное право», прошедшие много подобных ситуаций. С меня Фонд взял обязательство воздерживаться от публичных разговоров о возможных задержаниях или выражения сомнений в полной законности митинга. Требовалась обратная пропаганда — вселять в людей уверенность и ощущение полной правоты. Я подчинился, о чем пожалел впоследствии много раз и, признаться, жалею даже сейчас.
	Объединенный штаб остро нуждался в адвокатах для выездов в ОВД. Все полагали, что Навальный существенно усилит список своими адвокатами и поможет найти новых. С этим оказалось сложнее всего. Жданов стал откровенно мяться. Как позже подтвердилось, он просто не хотел делиться адвокатами, рассчитывая их использовать в нужный час не под общественные нужды для защиты обычных участников, а под собственные проблемы ФБК. Откровенно страховался, как сделал бы на его месте любой чиновник из «партии жуликов и воров». Всего шесть адвокатов в итоге были делегированы Фондом. Шесть — и это несмотря на то, что собственные прогнозы ФБК предсказывали минимум шесть тысяч участников, а Навальный не мог не понимать, что задержания будут массовыми. Один юрист на тысячу человек — это больше походило на форменное издевательство.
	Остальные правозащитники, впрочем, были удивлены уже тому факту, что структура Навального наконец-то решилась на совместные действия. Теперь именно я нес моральную ответственность перед целым пулом организаций — «ОВД-Инфо», Движением «За права человека», проектом Ольги Романовой «Русь сидящая». Меня тревожил тот факт, что Жданов может выкинуть какой-нибудь номер в решающий момент, когда Фонд начнет спасать сугубо «своих».
	Звездный час кампании приближался. Тогда казалось, это всего лишь первый крупный митинг, большое начало большой кампании. Ощущения, что это станет первым и последним прорывом всей кампании, тогда не было. Волкова заботил только один вопрос - максимальный охват Интернета в этот день. Был придуман план с непрерывной прямой трансляцией из регионов. Регионы Дальнего Востока, Сибири должны были дать хоть какую-то картинку, которая бы мотивировала жителей центральной и западной частей России выходить на улицы своих городов, насыщать публикой как известные места митингов, так и создавать их стихийно. В какой-то момент, совсем незадолго до 26 марта, Волковым натурально овладела какая-то маниакальная страсть и вера в возможный переворот: мол, сначала поднимутся регионы, что станет небывалым явлением и произведет взрывающее впечатление на крупные города в европейской части России. Кем себя тогда представлял Волков, неизвестно, но новым Троцким ему стать не удалось. 26 марта запомнилось разве что огромным количеством задержанных людей в самой Москве. Тех самых людей, кто впервые шел на митинг, не предполагая, что это вовсе не увеселительное мероприятие «с уточками», как им рассказывали с голубых экранов «Навальный LIVE».
	Прямая трансляция была организована из помещения ФБК. Практически весь состав штаба успел на ней побывать: многие оставались «помогать», чтобы банально не идти на Тверскую. Волковская озабоченность идеями скорой революции настораживала многих, кто это смог воочию понаблюдать.
	В помещении же ФБК был назначен сбор «группы Алексея Навального», с которой он должен был двинуть на Тверскую. За силовое прикрытие в этой группе отвечали суровые и никому незнакомые дядьки из Саратова, привезенные тамошним партийцем Ильнуром Байрамовым, который вызывал у всех отторжение из-за неприличной схожести с оперуполномоченным какой-нибудь силовой структуры. Позже Байрамов успел побывать координатором саратовского штаба, но за что-то был уволен. Бытовала версия, что за подозрения его причастности как раз к силовым структурам, а именно печально известному «Центру Э». Группе Байрамова в помощь были отряжены крепкие ребята из команды московского штаба, одним из которых был тот самый волонтер Александр Туровский, который чуть позже будет предан анафеме. Но 26 марта он охранял Навального и как мог ограждал его от полиции, получив за это дежурных тумаков в переулке от ОМОНа. В группу также вошел и Николай Ляскин, который отвечал за распространение агитационных плакатов.
	День 26 марта 2017 года начался с задержаний. Вернее, они сразу посыпались как из рога изобилия. Правовой штаб, который начал свою работу с девяти утра, был впечатлен. Стало понятно, что сутки будут неимоверно сложными. Линия «ОВД-Инфо» зафиксировала множество задержаний в отдаленных регионах. Люди очень просили помощи, региональные силовики местами зверствовали, относясь к задержанным как к уголовным рецидивистам, очевидно от неопытности в задержаниях политических активистов. Команда Навального совершенно не позаботилась о возможной защите людей в регионах. Если в Москве Жданов «осилил» лишь шесть адвокатов, то в регионах была полная беда. Понеслись сообщения о задержаниях, арестах, обысках, помещениях в КПЗ, растерянные родители звонили и спрашивали о своих детях, многие ругались. Где-то местные активисты просто пропадали и их не могли найти, потом оказывалась, что они на допросе. Юристы из объединенного штаба как могли помогали всем по телефону, но люди просили прислать им хоть кого-нибудь на защиту и мало где это удалось сделать. Некоторой сетью региональных защитников обладало только движение Льва Пономарева «За права человека», и титаническими усилиями Аллы Фроловой, члена команды «ОВД-Инфо», по некоторым регионам людям удавалось помочь. Людям, которых на несогласованные акции зазывал Навальный, в итоге помогали правозащитники, которые его не слишком то жаловали.
	Запомнился звонок одной рассерженной матери из Нижнего Тагила, которая чертыхалась на Навального. Она говорила, что тот подверг ее ребенка опасности, а теперь ребенок задержан, сидит в отделении по делам несовершеннолетних и не знает, что будет дальше. В сибирском говоре этой женщины чувствовалась неподдельная ярость, окажись она рядом в тот момент с Навальным, и последнему стало бы плохо. Случай этой женщины наглядно показывал: в протест включился простой народ, смирный труженик, вернее его дети. Впервые за сто лет произошла новая попытка втянуть простого человека в жернова политики. Только если сто лет назад это были взрослые люди, сейчас в большинстве своем рядовыми протеста оказались обыкновенные подростки и вчерашние школьники.
	События в Москве развивались молниеносно. Группа с Навальным смогла успешно стартовать из Фонда и благополучно поехала на Тверскую. Многих поразило, что его не попытались задержать раньше или по пути на Тверскую, в метро. Навальный сумел оказаться в сердце той каши, которую он заварил. Каши, которая отнимет у многих свободу, сделает несчастными целые семьи. Но вряд ли он об этом думал, отправляясь в центр Москвы. Какая-то особенная сосредоточенность его лица говорила о другом: он боится только за себя.  Полиция начала задерживать Навального в одном из переулков близ Тверской, видимо, таким образом надеясь сделать всё быстро и без особого резонанса. Вышло наоборот, как у нашей полиции часто и бывает. Автозак с трудом протиснулся на забитый разгоряченными людьми и припаркованными машинами узкий переулочек. Начались скандирования. Полиция не церемонилась, засвистели в воздухе дубинки. Люди стали сдвигать машины, чтобы автозак не смог проехать. Местами наблюдались лежащие, борьба, толкания, в итоге Навальный оказался в автозаке, с ним еще пара неизвестных тогда человек. Ляскин и группа силового прикрытия, помятые, но свободные двинулись дальше. Так несуразно для Навального и трагично для некоторых присутствовавших, потом получивших уголовные сроки, закончилась его эпопея с 26 марта. Никто не удивился. Так и должно было случиться. В революционных грезах продолжал летать только один человек - сидящий за трансляцией из офиса ФБК Леонид Волков.
	К 17.00 стало понятно, что будет установлен абсолютный рекорд России по административным задержаниям. Людей задерживали повсюду. Человеческие ресурсы правового штаба начали заканчиваться, около 25 правозащитников были уже задействованы по различным ОВД. Все были в жесточайшем напряжении. Фролова и Сергей Шаров-Делоне умудрялись где-то доставать новых защитников. Телефонная линия разрывалась от звонков, а в какой-то момент просто «упала». Очевидно, это была чья-то диверсия. Было жаль ребят из «ОВД-Инфо», они находились на пределе своих и хотели помочь буквально каждому. Примерно в это же время Максим Кац начал распространять информацию о своем совместном штабе с «Открытой Россией». Это стало серьезным поводом для беспокойства со стороны Фонда, для которых это обстоятельство огорчало больше, чем тысяча задержанных и беда с защитой в регионах.
	Тогда же у меня состоялся первый за день диалог с директором ФБК Романом Рубановым:
	-	Тоня Самсонова (координатор одного из правозащитных проектов) пишет в твиттере, что 50 адвокатов готовы и помогают людям. Это же наши адвокаты? (Рубанов очень любит такую тональность вопросов.)
	-	 Это не наши адвокаты, у нас столько нет, располагаем примерно 25 защитниками, при этом не все из них адвокаты. Уверен, и у них (у штаба, где была Самсонова) нет столько.
	-	 А почему так мало у нас?
	-	Как смогли, от нас (от Фонда) вообще только шесть и мои ребята из «Прогрессивного права» на линии и парочка по ОВД.
	-	Ладно. Пишите активнее в сети, что работу ведете, больше информации о работе адвокатов.
	-	Пишем как можем, тут неистовый аврал, только и успеваем, разрываясь на звонки с регионов и по Москве.
	Ситуация с задержанными — что с ними происходит, какая нужна помощь — Рубанова не волновала. Будучи талантливым управленцем, он обращал внимание только на детали, существенные для амбиций Фонда как политической структуры.
	Одновременно с этим пришла новая беда. Силовики сорвали трансляцию в Фонде и всех задержали, включая Волкова. Сам Рубанов каким-то образом избежал ареста. Этого талантливого руководителя вообще отличало качество мастерски избегать подобных неприятностей. Даниловское ОВД оказалось набито битком сотрудниками ФБК и выборной кампании. Иван Жданов потребовал туда лучшего адвоката из «своей» шестерки адвокатов. Еще один адвокат по требованию Рубанова был отправлен к Навальному. Дальше началось того, чего я боялся больше всего. Фонд начал давить и требовать адвокатов из списка Жданова, которые к тому моменту уже работали с людьми в других ОВД. Рубанов позвонил мне с ультимативным требованиям:
	-	В Даниловском ОВД около 30 человек. Нужна юридическая помощь. Срочно.
	-	Но там же есть уже адвокат
	-	Да. Тут около 30 человек, поэтому надо двух, а еще лучше трех адвокатов. И Волкову отдельного адвоката, с ним беседует какой-то следователь и будут заводить дело.
	У правозащитников случился моральный ступор. Будучи изрядно вымотанным с самого утра, в сплошном аврале и жутком стрессе, тяжело было собраться и откровенно не нагрубить в ответ такому чудовищном эгоизму от человека, который был знаком с ситуацией по количеству защитников и задержанных и возможностям штаба. Кем угодно, но вот дураком Рубанова назвать было нельзя. Его требование было осознанным и от этого еще более мерзким.
	-	Роман, у нас не на все ОВД хватает сейчас даже по одному защитнику. А стандартная практика, что на одно ОВД по одному защитнику. Адвокатов больше нет, все кончились, поступают сообщения о новых ОВД, куда были доставлены еще задержанные.
	-	Волкову по-любому нужен адвокат. Найди.
	К своему стыду, пришлось «выдергивать» адвоката из другого ОВД и отправлять его в Даниловское. Мерзкий по форме и содержанию поступок. Все задержанные равны. Но некоторые оказались равнее. Фонд не изменил себе.

***
	Как оказалось позже, никакого уголовного дела на Волкова не было, и интерес Следственного комитета к его персоне оказался гораздо меньшим, нежели к обычным участникам этого «безопасного» митинга «с уточкой». Тем не менее, Фонд получил всех адвокатов, которых просил, практически стольких же, что и ранее предоставил штабу для защиты всех задержанных.
	Тут интересно упомянуть судьбу главного юриста ФБК Ивана Жданова и его команды, которые обязаны были быть на острие этой борьбы за безопасность людей в набитых битком ОВД. Когда в Фонде начался обыск и находившихся внутри людей стали массово задерживать брутальные люди в масках, Жданов и кампания сумели убежать. Вот просто взять и убежать. Любой человек, который хоть раз сталкивался с блокировкой офисов или работой спецподразделений в таких ситуациях, искренне удивится. Но Жданов сумел слиться, прихватив с собой еще и тройку верных юристов. Никому другому такой нереальный маневр бы не удался. Примечательно, что избежав опасностей таким немыслимым образом, эти ребята не включились в работу по защите других задержанных, а просто растворились в воздухе. В этот злополучный и сверхнапряженный для юристов день ребята предпочли личную безопасность общественной. Вера в то, что они избранные и стоят сотен обычных задержанных, диктовала им правильность собственных действий. Никаких вопросов к себе ни после этого инцидента, ни после других подобных они не задавали. «У меня нет совести, моя совесть — Алексей Навальный», — таким мог быть их тайный девиз.
	Тем временем оставшееся совершенно без сотрудников помещение Фонда обыскивали и массово изымали любые вещи, предоставлявшие, по мнению силовиков, хоть какую-то ценность. Рубанов снова ультимативно обратился в штаб объединенных правозащитников с требованием о немедленной помощи. Ранние доводы о дефиците адвокатов и приоритетах в помощи людям, многие из которых были задержаны впервые и к тому же были несовершеннолетними, его волновали мало. Где были в тот момент адвокаты, традиционно сотрудничающие с ФБК, можно только догадываться. Просто провалились сквозь землю. Рубанов неожиданно потребовал адвоката Илью Новикова и «еще кого-нибудь». Всем было понятно, что ситуацию с обыском не выправить, в ней никак нельзя поучаствовать, но «кому война, а кому мать родна». Опытный аппаратчик Рубанов прекрасно понимал, какой резонанс можно сложиться вокруг этого обыска и ему кровь из носа понадобился адвокат с громким именем. Рубанов потребовал Новикова, ибо тот подходил идеально. Я оперативно набрал Новикову, стало понятно, что он уже в одном из ОВД недалеко от Фонда помогает простым задержанным. Я стал уговаривать Новикова поехать на обыск в ФБК, он сомневался, так как уже был с людьми. В конечном итоге Новиков согласился, но поставил ряд условий: первое — он еще немного поработает с задержанными, т.к. не может сразу уехать в Фонд; второе - ему нужны гарантии по оплате от Любови Соболь, которую он лучше всех знал из Фонда. Дозвониться до Соболь не удалось: как и многие лица, наиболее приближенные к Алексею Навальному, в этот день она тоже растворилась, а телефон был предательски выключен. Удалось уговорить Новикова поехать так.
	Этого было мало, Рубанов хотел еще «одного, двух» адвокатов. Героическая правозащитница Алла Фролова, в тот вечер лично переговорившая по телефону с целой армией задержанных, пытавшаяся выправить ситуация в регионах, вновь и вновь находившая защитников для Москвы, и тут согласилась помочь, несмотря на всю неприязнь к ФБК. Был предложен Максим Пашков, опытный и понимающий политическую специфику адвокат, ранее участвовавший в знаменитом «Болотном деле». Пашков сразу согласился помочь и выехал в Фонд. Впоследствии выяснится, что никому из адвокатов не удалось присутствовать при обыске, их просто не пропустили через оцепление. Пропавший в тот вечер без вести Жданов позже еще и начнет обильную критику объединенного штаба, сумевшего направить в Фонд защиту, пусть и по объективным причинам не оказавшую на ситуацию какого-либо влияния. Очнувшийся Жданов начнет предъявлять, мол, что это за Пашков, почему теперь он просит такую сумму за выезд (вполне вменяемую, надо отметить), пусть ждет, когда Фонд сможет выплатить сумму, которую считает приемлемой. В ответ на такое отношение оказавшийся принципиальным человеком Пашков резким тоном сообщил, что вообще отказывается от любой премии со стороны ФБК, пообещав также больше никогда не помогать Фонду. Жданов в ответ только порадовался, равнодушно рекомендовав «больше с этим му**ком не связываться». Кто в этой ситуации был действительный му**к, разобраться было несложно и дальнейшие события это только подтверждали.
	На улице тем временем продолжались задержания. Все возможные прогнозы правозащитников были уже побиты. В штабе всё больше нависало напряжение. Со стороны «ОВД-Инфо» стали подтягиваться еще люди. Поправилась телефонная линия. Измотанные и осунувшиеся за полдня правозащитники успевали еще оказывать поддержку адвокатам и юристам, которых не пускали к задержанным в ОВД. Понемногу задержания прекращались, но Николая Ляскина в итоге всё-таки взяли. Он долго бродил по окрестностям Тверской, под конец решил «самозадержаться» на опустевшей Манежной площади. Казалось, что он искал этого задержания с самого начала. В автозаке его ударил полицейский, пошел резонанс, штаб нашел отличного адвоката Константина Маркина, который представлял движение «За права человека». Маркин грамотно защищал Ляскина в ОВД: тот был госпитализирован  в больницу, в районном суде были использованы все способы облегчить наказание. В итоге Ляскину дали 25 суток. На апелляцию Фонд стал просить заменить Маркина и договориться с понятной и «своей» для Фонда адвокатом Татьяной Соломиной. Это был еще один тревожный звонок. Фонд негативно воспринял опыт сотрудничества с правозащитным миром и теперь решительно замыкался на своем пуле адвокатов. Причиной всему послужила банальная ревность к чужим действиям и приоритеты в протаскивании своих. Перед Маркиным было неудобно. Он стал еще одним адвокатом, который получил неприятный опыт от сотрудничества с ФБК.
	К 22.00 в автозаках всё еще находились люди. В некоторые моменты складывалось ощущение, что мы присутствуем при похоронах гражданского общества. Внутри всё скребло. Защитников на всех не хватало.  Все эти новые люди, которые только-только открыли для себя независимую политику, были сейчас в ОВД, томились в автозаках, у них отнимали телефоны, катали пальцы… Небезосновательно казалось, что массового сторонника мы теряем: теперь он отвернется от улицы, потеряет веру в наше слово — и будет прав. В голове сложился мутный паззл. Обещания каких-то компенсаций от ЕСПЧ за несколько дней до митинга, объявленные Навальным на всю страну, были на этот самый случай, который был сколь неизбежен, столь и предсказуем. Прибыльный бизнес для «адвоката Навального в ЕСПЧ» и идеи недореволюции гармонично друг друга дополнили.
	К полуночи стали поступать удручающие новости. В целый ряд ОВД подъехали следователи из СК, начались массовые допросы. Юристы в штабе заговорили о новом «Болотном деле», с прогнозами, что «мартовское» дело может статься еще более масштабным. Опытные правозащитники хватились за головы. Сергей Шаров-Делоне только и произнес: «Безобразие. Этот Навальный творит безобразие».
	Следователи начали массовую работу с задержанными. Правовой штаб «Открытой России» по полной включился в очень опасную для задержанных ситуацию. Стали проскакивать тревожные вбросы про убитого полицейского. Часть задержанных просто пропала и было невероятно сложно выяснить, где же они находятся. Незаметно выяснилось, что уже глубокая ночь. Горячая линия продолжала оказывать  такие нужные для людей консультации. 27 марта обещал быть чертовски трудным днем. Измотанным людям из штаба «ОВД-Инфо» надо было хоть немного поспать.
	Уже глубокой ночью, перед моим отъездом из штаба, на связь снова вышел Роман Рубанов. Он и на этот раз не изменил себе. В ОВД, где содержались сотрудники Фонда, нужны были дополнительные адвокаты. И на завтра в Симоновский суд тоже нужны адвокаты. Тот факт, что в Москве более тысячи задержанных и им всем в равной степени нужны адвокаты, снова никого не волновал. В этой ситуации ФБК проявил форменное двуличие - позиция, что защитники в российских судах не нужны и от них нет никакого толка, сменилась для собственных сотрудников на «завтра в суд очень нужны те и те адвокаты».
	27 марта «горячие точки» располагались в двух районных судах. В Симоновском должны были судить задержанных в Фонде сотрудников, в Тверском — всех людей с центра города. ФБК стал работать на себя. Сказка про грамотное и честное взаимодействие с гражданским обществом, опытными правозащитными организациями осталась короткой историей. В Симоновском суде было всё в порядке с адвокатами, как раз с теми самыми, которых Жданов выделил на массовые задержания. Для него, кстати, прошедшая ночь оказалась совсем не сложной — в отличие от задержанных и их защитников. Жданов явился в суд свежим и невозмутимым, чиновничья ухмылка никуда не делась. Для него как будто и не было этих тысячи с лишним задержанных прошлой ночью, следователей СК, тяжелейших случаев по регионам. Руководство Фонда сосредоточилось на защите себя.
	Но это были еще не все сюрпризы. 27 марта стало знаменательным еще и тем, что в этот день ФБК придумал свою собственную стратегию помощи задержанным или, как ее по праву станут называть позже, «непомощи задержанным». Жданов с Рубановым в тайне ото всех, в том числе от нас, кто всю ночь разрывался, помогая людям, запустили отдельную горячую линию. Возможно, это и был их изначальный план, расчетливый и ужасно непорядочный по отношению к партнерам, гражданским защитникам и задержанным сторонникам. Проскочить самый сложный этап на «общих» усилиях, за счет других организаций и юристов, а уже потом, когда большая часть повыходит из ОВД, запустить отдельную линию, с упором на золотоносный ЕСПЧ и без особой возни с людьми. По иронии судьбы, номер, на котором Фонд запустил свою линию, ранее принадлежал не кому-нибудь, а самому Следственному комитету РФ. Символизм 80-го уровня.
	В Тверском суде, где судили «обычных» задержанных, с самого утра была страшная волокита. Задержанных свозили со всех концов города. Уставшие, измученные люди, многие оказались в такой ситуации впервые. Для «первоходок», коих было большинство, стало большим сюрпризом, что митинг был несогласованным, а за непонятной процедурой составления протоколов теперь последует самый настоящий российский суд, после которого можно «загреметь» на сутки или получить немалый для простого человека штраф. Вера легковесным обещаниям Навального, рассказывавшего про солидные суммы от ЕСПЧ, оказалась для многих из этих людей ловушкой. На болезненной практике им стало понятно, сколько всего Навальный «забыл» уточнить, упомянув про десятки тысяч евро. Про переполненные автозаки, томительные ОВД, ночевки в клетках, суд, спецприемники, апелляции, дальнейшие проблемы на работе/учебе - про это Навальный тактично умолчал, безусловно осознавая, что реальные прогнозы испугают новых сторонников и они никуда не пойдут. А явка была единственным фактором, который его интересовал.
	В Тверском суде общими усилиями защитников, среди которых были все правозащитные организации (кроме той одной, которая наобещала каждому пришедшему золотые горы), удалось обеспечить людям достойную защиту, дать им понять, что они в этой трудной ситуации оказались не одни. Люди живо интересовались, кто предоставил защитников, и искренне удивлялись, услышав про «Открытую Россию» Михаила Ходорковского, движение Льва Пономарева «За права человека», «Русь сидящая» Ольги Романовой. Сидящим на скамейке подсудимых было невдомёк, а где же помощь от главного творца вчерашнего «митинга» и каким образом теперь рассчитывать на телефонную линию, находясь в зале суда. Люди нуждались в живой помощи, в защитниках здесь и сейчас, в банальном объяснении ситуации.
	Прояснив с  героическими ребятами из штаба «ОВД-Инфо» ситуацию с «кидком» от Ивана Жданова, я решил отправиться в Тверской суд, помочь хоть кому-то, пускай и всего одному-двум задержанным. Параллельно меня позвали на прямой эфир РБК-ТВ, чтобы рассказать, как Фонд защищал людей. Находясь под впечатлением от поведения Рубанова и Жданова, осознавая всю мерзость произошедшего, решил от греха подальше на РБК не ходить, чтобы откровенно там всё не высказать.
	Я остался в суде и стал защищать простого парня. Человек был не из Москвы, такой типичный «регионал» из Орловской области, только что устроился на работу, до 26 марта никогда не был на оппозиционных мероприятиях, не из «тусовочки», никого не знает, никогда не задерживался. На простой вопрос, откуда появилось желание сходить, ответил просто и совершенно искренне:
	-	Ну вот так, Навальный позвал, надо же что-то менять в стране. Что теперь будет?
	-	 Скажу тебе правду. С учетом того, что уже двух человек, находившихся с тобой в ОВД, суд отправил сидеть 10 суток, тебя ждет такая же судьба. Это административный процесс, тут всё быстро, судья полагается на рапорт сотрудника, конвейер, но мы поборемся сейчас. Не признавай своей вины. Мы подадим апелляцию.
	-	Ясно. Компенсация еще должна быть от суда?
	-	Да. Как только пройдем две российские стадии. Года через полтора ее получишь, после ЕСПЧ.
	Парень был перепуган и подавлен, в ОВД с ним успели поработать еще и следователи из СК. В материалах он написал, что приехал на Тверскую, чтобы встретиться с другом и отдать ему собаку. Парень был настолько далек от суровых реалий отечественного правосудия, что искренне считал такой вариант попыткой уйти от плохой ситуации, в которой он по незнанию оказался. Позже его выгонят с работы, за которую он так переживал, пока сидел в спецприемнике. Простой русский человек, в кои-то веки обративший внимание на участие в политической жизни, получил такой болезненный и вредный урок. Его же учителем выступил человек, который не только не потерял работу после 26 марта, а наоборот, прибрел много новых клиентов, на которых он «честно зарабатывает в ЕСПЧ», как он не без гордости позднее заявит в интервью для популярного YouTube-канала Юрия Дудя. Как защитник. Тошнило от этих мыслей, настолько они были противны тому, что мы декларировали в кампании и к чему, как казалось, стремились.

	Глава 2. Холодное лето 17-го
	После 12 июня у волонтеров появилось уже стойкое недоверие к московскому избирательному штабу. К этому дню готовились капитально: с волонтерами на протяжении целой недели работали, готовя их к «сливу» согласованной площадки 12 июня психологически, заведомо понимая, что, скорее всего, в итоге будет перенос площадки с согласованного властями проспекта Сахарова на несанкционированную Тверскую. Были укомплектованы три группы: группа безопасности, навигации и раздачи агитационного материала. Всего в процесс было вовлечено около ста человек, прежде всего активных волонтеров, которые ранее не принимали участия в кампаниях Алексея Навального. Это были активисты новой волны, которые только открыли для себя оппозиционную политику. Именно они в итоге оказались обмануты. Все их усилия, вся подготовка, все проведенные тренинги – все оказалось зря. Это была такая пыль в глаза, попытка показать какую-то внешнюю работу на фоне глубочайшей стагнации кампании.
	Но люди почувствовали фальшь. Многие, не будучи глупцами, были крайне разочарованы и в дальнейшем уже не принимали никакого участия в инициативах кампании. Их, безусловно, можно понять.
	До Леонида Волкова доносили мысль, что следовало бы детально продумать тактику ухода с проспекта Сахарова или подготовить людей к срыву акции заранее. Но он полагал, что та достаточно сомнительная история с отказами подрядчиков при довольно несложных технических требованиях должна была подействовать на публику положительно. Прежде всего на ту часть «истинно уверовавших», которая уже не видела никаких политических и мировоззренческих ориентиров, кроме Навального, и совершенно не хотела разбираться в нюансах кампании. Они-то и «съели» историю о неизбежности переноса акции с проспекта Сахарова.
	У тех же, кто пытался разобраться в проблеме, осталось много вопросов, ответы на которые они так и не получили. В штаб действительно приходили молодые люди, задававшиеся вопросом: неужели оно стоило того, чтобы переносить с Сахарова на Тверскую улицу? Зачем было вписываться в очень сомнительную историю, сорвав гуляния реконструкторам? Этим подходом, кстати, были возмущены не только сами реконструкторы, но и сторонники. Они справедливо полагали, что если мы собираемся строить «прекрасную Россию будущего» и говорим об этом каждый день, то так нельзя поступать с теми, кто готовился к своему фестивалю около года. А мы им, собственно говоря, все испортили. В общении с молодежью, приходящей в штаб, руководство кампании требовало придерживаться жёсткой позиции, заключавшейся в том, что не было другого выхода, кроме как перенос.
	Общество тогда было стравлено: люди, которые пришли без политических целей на Тверскую, – все те, кто участвовал в этом фестивале реконструкторов, столкнулись с активистами, которые явились для выдвижения своих политических требований. Многие из них делали это в достаточно недружелюбной манере. Это была та самая новая волна сторонников, готовая к более радикальным протестным действиям, в угоду которым и решил поступить Навальный. Но в итоге прогадал.
	Внутренняя социология московского штаба показывала, что основной актив сторонников на Тверскую так и не вышел, все оказались дезориентированы. Люди с проспекта Сахарова уходили разочарованные и мало кто отправлялся оттуда на Тверскую. Они так и не получили своевременного  оповещения после принятия решения о переносе вечером 11 июня.
	Вся информация передавалась в федеральный штаб. Волков и Навальный прекрасно знали, какое мнение по поводу переноса сложилось среди сторонников, прежде всего среди умеренных и тех, кто, памятуя протесты 26 марта, не хотел быть задержанным. Сейчас все понимали, что сказка о законности митингов и отсутствии последствий развеялась. Новое поколение, столкнувшись с объективной реальностью, не хотело более рисковать. Навальный же, принимая стратегическое решение заведомо саботировать проспект Сахарова, не отталкивался от социологии или вразумительных консультаций с людьми, которые работают «на земле». Он полагался на свою интуицию, которая его как политика подводила уже неоднократно, в последний раз это как раз было в марте. Впрочем, следуя своим интересам, Навальный приобрел 26 марта достаточно клиентов, которых можно было теперь сопровождать в ЕСПЧ.
	Одним словом, маневр с переносом был странным. Многие тогда задавались вопросом, чем был обусловлен этот перенос: неужели нельзя было найти компромисс с самими собой? Возможно же было установить более простой экран или поставить более компактную сцену. Сторонники считали, что главное было поговорить и собраться без задержаний, продемонстрировав свою силу, полностью забив проспект Сахарова. Люди, кажется, не понимали, что в них самих в тот момент было гораздо больше уверенности в собственных силах, чем у Навального, который видел грустную картину из регионов: падение объемов агитации, низкий прирост волонтеров и их слабая вовлеченность. Отсюда складывался страх, что на Сахарова не придут даже те радикалы, кто был готов выходить после провала 26 марта.
	После 12 июня даже Леонид Волков, наверное, стал понимать, что стратегия длинной, растянутой кампании треснула. Но как человек, который никогда не умел признавать свои ошибки, он и сейчас поступил ровно таким образом, как будто всё было в порядке. Волков не стал никаким коренным образом менять линию поведения, хотя если бы он прислушивался к работающим на «земле» людям, возможно, кампания пошла бы по иному сценарию. Например, можно было разбить кампанию на какие-то более внятные отрезки и начать собирать подписи заранее, еще в оффлайне. Но у Волкова был свой план. Он бравировал в СМИ, что якобы у него есть некая заветная бумажка, на которой он расписал ближайший год – замечательный год больших побед. Однако уже середина июня говорила о другом: никаких больших побед не было, и та волна, которая присоединилась к кампании в марте, сошла. По сути можно было констатировать, что в середине июня с точки зрения статистики и моральных настроений кампания уже закончилась. Для её реанимации Волков решил пойти на радикализацию протеста, как это бывало в прошлом.
	С июня по июль кампания находилась в стагнации, никакого прорыва не было. С агитационным материалом случались постоянные перебои, и было совершенно непонятно, куда уходят все деньги. Волков, отвечая на внутренний запрос, почему так мало агитационного материала и почему он такой однообразный, говорил, что, мол, все уходит в регионы. Однако сотрудники с большим электоральным опытом не поверили в такой расклад, ведь регионы сталкивались с аналогичными проблемами. Естественно, регионам поставлялось еще меньше, чем центру, но они зачастую искажали статистику в сторону увеличения показателей.
	Ближе к осени в кампании «Навальный-2018» произошло то, с чем он сам так борется в российской действительности, – коррупционное сращивание федерального штаба с отдельными региональными штабами. Корнем зла было желание выслужиться, получить сиюминутный карьерный рост и остаться после кампании в Фонде борьбы с коррупцией. Речь  прежде всего о тех региональных координаторах («региональщиках», как их стали называть), которых привел Леонид Волков по так называемой «квоте Милова», - об Олеге Снове (Степанове) и Александре Тагирове. Для них закрепиться в ФБК хоть на каких-то должностях было идеей фикс уже несколько лет. В то время в штабе упорно ходили слухи, что Тагиров и Снов покрывали региональные штабы, каким-то образом оправдывая ложную статистику перед Волковым. Любому опытному человеку было понятно,  что региональные штабы не могут раздавать такие объемы агитации, что весь этот объем банально воровался, уничтожался или, что еще хуже, сдавался областным администрациям. Эта была типичная российская болезнь: федеральный центр покрывает отдельные региональные штабы, дабы люди из них могли подняться до более лакомых позиций.
	Леонид Волков в тот момент уже относился к тому типу руководителей, про которых Пушкин писал: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Волков, конечно, понимал, что из регионов идут «левые» цифры, и если начать разбирательство сейчас, то вскроются его собственные тактические промахи. А это вызовет гнев потенциальных инвесторов, возможно даже что-то просочится в прессу, что окончательно добьет кампанию, и так шатавшуюся из стороны в сторону. Поэтому Волков решил просто «забить» на эту ситуацию и в дальнейшем к ней так и не вернулся.
	Когда Алексей Навальный начал свое турне по стране, приезжающие сотрудники из его аппарата поняли, что в регионах нет таких объемов агитации. Но это уже была осень, и что-то исправлять было поздно. Все приняли соломоново решение: сделать вид, что всё нормально. «Не спрашивай, не говори» — как в своё время было принято в армии США.
	К середине июня в отношениях между Волковым и командой московского штаба начался большой разлад. Николай Ляскин попал в опалу, московский штаб получал ресурсы в последнюю очередь, и на нас по большому счету не рассчитывали. Московский штаб превратили в некий волонтерский придаток, целью которого было собирать и «няшить» (это внутренний сленг, означающий: задабривать, вызвать эмоциональную лояльность лидеру) волонтеров к мероприятиям. Больше задач у московского штаба на тот период и не было, что сильно огорчало, потому что в Москве собралась, на мой взгляд, самая опытная  и сильная команда по стране. Это были те люди, которые ранее участвовали во многих избирательных кампаниях, имели политическое представление и идеологическое сознание. В регионах же (в большинстве) работали совершенно неопытные в политическом и электоральном плане люди, которые ранее были менеджерами в коммерческих компаниях. У многих из них был «рыночный», в плохом смысле слова, подход, что прежде всего выражалось  в «рисовании» статистики. Ляскин со своей стороны, как мог, старался нивелировать этот кризис в отношениях с Волковым, шел на любые уступки, порой даже жертвуя интересами сотрудников и штаба. Но это ни к чему не приводило.
	Еще в середине лета Волков хотел запустить агитацию от двери к двери. Надо отметить, что он очень нервничал от того, что параллельно с нашей кампанией в Москве шла кампания муниципальных депутатов. Достаточно успешно, с моей точки зрения, шла кампания Максима Каца и Дмитрия Гудкова. У них было все то, чего так сильно не хватало нам: например, «политический Uber» -  онлайн-сервис, с помощью которого они контактировали со своими сторонниками и волонтерами. По их кампании было видно, что на дворе действительно 2017 год. Мы же страдали от нехватки таких современных технологий. Я, сам будучи большим поклонником онлайн-сервисов, да и все сотрудники штаба считали, что мы можем серьезно увеличить количество волонтеров, автоматизировав часть процессов. Но айтишник и, вроде бы, «продвинутый» человек Волков отказывался от этих идей. Видимо, он не хотел быть вторым после Каца и Гудкова. И, кстати, зря: их система показала свою эффективность.
	В конце июня Волков поставил штабам задачу организовать в 10-х числах следующего месяца «Большой агитационный уикенд». Это должно было стать федеральным событием. Цели у «уикенда» были очень простые. Кампания шла тяжело, донаты начали падать, потому что люди не видели никакой социологии, кроме бравурных заявлений Навального, что «у Путина нет никаких 86%». Об этом Алексей регулярно заявлял на встречах с волонтерами и в личном общении, зомбировал сотрудников на закрытых летучках, многие действительно заразились «мифом об отсутствующих о 86%» и считали, что уже на этапе предварительной кампании нам удастся набрать 20-30%, а узнаваемость у Навального уже сейчас чуть ли не стопроцентная. Это окрыляло людей, но некоторых смущало то, что все это подавалось в эмоциональной окраске, без каких-то вразумительных социологических отчетов. Волонтеры, сторонники, донаторы — все задавались вопросом: почему мы не видим социологии? Причем люди задавали вопрос из благих побуждений. Кампания ведь хорошая, Леонид с Алексеем столько всего рассказывают. Показывайте цифры, не стесняйтесь мол, мотивируйте социологией людей, возможно и волонтеров станет больше! А там и власть начнет больше бояться, чтобы в конце концов принять решение о допуске Навального на выборы.
	Случился парадокс: активисты помнили об основной задаче кампании, в то время как Леонид Волков и Алексей Навальный про главную задачу забыли, растворившись в местечковых, но фундаментальных для себя задачах: росте и стабильности донатов, черном пиаре, создании инфоповодов, которые были бы интересны прежде всего лояльному пулу иностранной прессы. Внимание последних, кстати, тоже ослабевало, потому что никаких маломальских скандалов и качественных мероприятий не наблюдалось. Исходя из этого, Волков думал, если в 10-х числах июля мы проведем какое-то несогласованное уличное мероприятие с федеральным размахом, то оно спровоцирует нервную реакцию власти. Начнется цепь арестов и обысков в штабах, что, безусловно, вызовет живой отклик у наших сторонников, дескать, власть боится. Сторонники  воспримут это как доказательство того, что кампания идет успешно и нужно переводить еще средства. План агитационного «уикенда» был довольно бесхитростен: напечатать очень-очень много агитационного материала, «впулить» в это очень-очень много денег и показать получившиеся объемы донаторам.
	Хотя до этого с агитационным материалом были большие перебои, к «Большому агитационному уикенду» Волков удивил всех. Ему на стол регулярно падали метрики того, какой объем агитации требуется московскому штабу, чтобы не было дефицита. Эти цифры он прекрасно знал. Московский штаб еженедельно раздавал от двух до семи-восьми тысяч единиц агитационного материала, но это были самые лучшие показатели, обычно же это было около двух тысяч плюс-минус несколько сотен. Что сделал Волков? К 8-9 июля он напечатал около миллиона газет и порядка 700-800 тысяч листовок. И весь этот объем был запланирован только на «уикенд» и только для московского штаба! Совершенно очевидно, что никто и никогда, находясь в здравом уме, не напечатает на единичную акцию такой безумный объем срочной агитации. Все объективные показатели говорили о том, что этот материал мы будем раздавать целый год, а его содержание и роль устареют уже через пару месяцев.
	Впрочем, целью таких больших тиражей, прежде всего, было показать донаторам, что у нас большие планы и мы выходим на большие объемы (вопиющая геббельсовщина!). Что мы тратим большие средства и нам нужны еще деньги. И третий момент – разозлить власть, «вызвать огонь на себя». Эта фраза проскакивала у Волкова в разных контекстах, но летом и осенью 2017 года она звучала особенно часто. Более того, сотрудникам московского штаба стало понятно, что их и волонтёров подставляют, когда Волков не стал арендовать для такого громадного объема агитации дополнительное помещение, а все привез в штаб, находящийся под пристальным наблюдением правоохранительных органов.
С этого момента стало ясно, что Волкову мало подставлять тех людей, которых он выводит на площадь, он начал трагичную игру и своими собственными сотрудниками. Тут уж, как говорится, лес рубят, щепки летят, а щепками традиционно выставили простых людей.
	Главным и основным аргументом московского штаба против достаточно рискованной формы проведения «Большого агитационного уикенда» было то, что среди волонтеров становится очень много задержаний, что им не предоставляется толковая правовая помощь и что необходимо оплачивать штрафы. Был поднят достаточно серьезный вопрос: что делать с компенсацией штрафов после 12 июня? 26 марта Алексей Навальный говорил, что штрафы задержанных будут оплачены, все это связывали с обещанными выплатами от ЕСПЧ, но 12 июня ситуация была совсем иная. Алексей не заявлял, что штрафы кому-то будут выплачены, что порождало определенную напряженность в отношении с волонтерами. Ко всему прочему, было очень много было задержаний и в обычные дни, не связанные с большими ивентами. Сотрудники полиции задерживали волонтеров, изымали весь агитационный материал, люди проводили по несколько часов в ОВД, что, признаемся, далеко не в каждого вселяет силы бороться снова.
	Именно в тот момент московский штаб принял решение о проведении практически еженедельных правовых тренингов. Что любопытно, инициативу московского штаба в федеральном штабе не поприветствовали. Там до сих пор придерживались мнения, что волонтерам не нужно давать дополнительные правовые знания, с помощью которых люди могли бы сами оценивать ситуацию с точки зрения своей безопасности. Против этого выступали и Иван Жданов, и Леонид Волков, считая, что лишняя правовая грамотность порождает сознание, а сознанием обладать волонтеры не должны. И вообще, «не рефлексируйте — распространяйте».
	Моя позиция как юриста всегда была и остается простой: человек может обладать идейностью и политическим сознанием, но не все из нас юристы, поэтому людям нужно открывать правовые нормы. Не с точки зрения политики, а с точки зрения того, какие нормы есть: если ты выходишь на улицу в компании своих единомышленников и раздаешь листовки в публичном месте, то ты должен согласовывать это в рамках массового пикета. Вот как раз в данном моменте штаб пытался ввести всех в заблуждение. Здесь мне нужно, конечно, извиниться перед всеми участниками агитации, мы были вынуждены идти на поводу у федерального штаба, замалчивая некоторые вещи.
	Очень много кривотолков вызвала ситуация, когда в Москве проходил Кубок конфедераций. Тогда специальным указом были запрещены публично-общественные мероприятия, в том числе и одиночные пикеты. Они нуждались в дополнительном согласовании, в частности и с ФСБ. Федеральное руководство кампании этой информации не учло, и московскому штабу приходили рекомендации продолжать проведение одиночных пикетов несмотря на то, что они нуждались в дополнительном согласовании, которого у нас не было. Навальный, Волков, Жданов — все это знали, но позволяли людям выходить на пикеты, где их оперативно и задерживали.
	К лету 2017 года Навальный снова почувствовал себя светочем оппозиции, и любые политики, даже бывшие с ним ранее рядом, воспринимались им как актуальные или потенциальные враги. Тогда же появились первые слухи о том, что Ксения Собчак собирается участвовать в выборах президента. Навальный запретил сотрудникам публично обсуждать и давать оценки ее кампании. Когда же слухи эти стали предметными, поступила рекомендация подвергать Собчак обструкции на уровне выступлений и встреч с волонтерами. Разворачивалась планомерная подрывная работа против Собчак на тот случай, если кампания «Навальный-2018» закончится завтра или послезавтра, и некоторые волонтёры пожелают перейти к ней.
	На 8-9 июля московский штаб пытался отстоять хоть какую-то безопасную форму проведения, например, в виде одиночных пикетов только с плакатом, или попытаться согласовать какой-то митинг, но времени уже не оставалось. Волков был непреклонен, он, как всегда, хотел много контента и информационного шума. Ему нужна была волна задержаний, и этого практически никто не скрывал во внутреннем общении. Понятное дело, что для обычных донаторов, которые посылали скромные суммы, такие акции не требовались, но Волкову нужно было произвести впечатление на инвесторов и донаторов, которые, в том числе, находились не в России. Поэтому формула «Большого агитационного уикенда» была простой: как можно больше людей, как можно больше опасности и резонанса. Плюс не стоит забывать о тех чудовищных объемах агитационного материала, который был завезён в московский штаб. По плану Волкова, сроки отгрузки материалов были максимально сжаты, чтобы вызвать у сотрудников полиции больше паники и спровоцировать её на совершение большего количества публичных ошибок, которые бы затем разобрала лояльная пресса.
	В «Большом агитационном уикенде» участвовали все субъекты кампании, то есть регионы со штабами, и вся обозначенная ранее внутренняя коррупция дала о себе знать. Многие регионы захотели выслужиться и показать красочную картинку. Для них эти два дня стали решающими: удалось пустить пыль в глаза, что работа идет эффективно, что региональные бюджеты тратятся правильно, и все региональные координаторы, покрываемые федеральным штабом, получили свою порцию похвалы. У московского же штаба перед «уикендом» все более портились отношения с федеральным штабом, а после 12 июня сильно ухудшились отношения и с Иваном Ждановым. Возглавляемый им юридический отдел по-прежнему придерживался той вредительской позиции, что не нужно оказывать правовую помощь задержанным. Этой помощью должны заниматься те, кому это интересно: «ОВД-Инфо», движение «За права человека», «Русь сидящая». Мы же всем помочь все равно не сможем, а лучше поведем дела в ЕСПЧ, никто от нас никуда не денется, и если даже и денется, то на месте одного разочаровавшегося встанут десять неразочаровавшихся. Но не было уже никаких десяти пришедших.
	Ожидая сложную ситуацию по задержаниям 8 и 9 июля, московский штаб выстроил собственные отношения с «ОВД-Инфо», запустив по моей инициативе информационный чат для волонтеров. Я понимал, что это вряд ли понравится Жданову, но прежде всего я исполнял моральные обязательства перед нашими сторонниками. В текущей ситуации мы ставили на первое место интересы людей, а не напряженные отношения между московским и федеральным штабами. После 26 марта ФБК все более обосабливался, и с одобрения Навального сотрудничество с «ОВД-Инфо» было фактически сведено на нет. Надо отдать должное ребятам из «ОВД-Инфо», которые стремились выстраивать нормальные рабочие отношения, хотя встречного движения так и не увидели. Но, слава богу, на тот момент еще оставались среди навальнистов люди, готовые совместными усилиями поднимать правозащитные структуры.
	Мы шли на риск, в нарушение инструкций федерального штаба пытались объяснить активистам, что это не так безопасно, как с голубых экранов YouTube говорят Алексей Навальный и Леонид Волков, и что задержания 8-9 июля будут. Мы старались доводить до людей объективную информацию, но полностью объективной я ее назвать не могу в силу нашего должностного положения. Если бы мы говорили волонтерам всю правду о ситуации, нас бы всех разогнали ещё в июле. Никто не хотел терять работу, но каждый пытался объяснить людям правду в тех объемах, в которых он мог это сделать. В московском штабе на рядовых должностях люди оставались людьми, чего нельзя было сказать о должностях в федеральном штабе, где людей уже давно заменили цифры и пиджаки.
	Для более простой координации точками волонтеров были выбраны станции метро, всего 200 агитационных точек: один координатор и его помощники. У людей должны были быть брендированные сумки, которые презентовались тогда как новейшее секретное оружие. Волков и Навальный много говорили о том, что проапгрейдили кампанию, и мы вот-вот вас удивим новым видом агитационного материала. Памятуя о запущенных на кампании 2016 года онлайн-сервисах, все ждали чего-то прорывного, а этим «оружием возмездия» оказались обыкновенные авоськи. Многих это разочаровало, но волонтеры были людьми неизбалованными, поэтому были рады и этому. Сумка лучше, чем ничего. Тогда же появились красные надувные шары, это тоже была попытка как-то визуализировать нас в городе, и Волков считал, что они дадут необходимую узнаваемость.
	На все две сотни московских точек у нас в итоге было в лучшем случае по два человека, а это максимум 400 человек на всю Москву. По факту на многих точках оказалось только по одному координатору, хотя люди туда предварительно записывались по двое и по трое. Мы рассчитывали, что в «Большом агитационном уикенде» только в первый день примет участие до 600 человек, но такого не было. Многие, записавшись, взяв мерч и оценив ситуацию, так и не вышли, а внятного инструмента контроля у нас не было.
	Мы попытались сделать мобильные медиа-группы, которые снимали эти точки, потому что нам была поставлена  конкретная задача – сбор контента и фотографии. Как всегда говорил Алексей Навальный: чего не было в твиттере, того не было в жизни. Перед «уикендом» нам неоднократно повторяли: мы можем вывести хоть две тысячи человек на улицы, принести реальную пользу и повысить рейтинг, но у нас все равно нет внятной социологии, чтобы это оценить. Все сторонники находятся в онлайне, и если мы не будем конвейером гнать контент в соцсети, то наша аудитория не увидит результатов проделанной работы.
	«Большой агитационный уикенд» 8-9 июля начался с большой беды. Беда эта заключалась в том, что план Волкова начал постепенно реализовываться. Незадолго до 8 числа сотрудники полиции пришли в московский штаб, блокировав его вместе с собственниками. Напомню, что до этого уже были проблемы с ними. Штаб работал без электричества, постоянно приходили представители и сам собственник с вопросом, почему мы еще здесь находимся, ведь у нас не урегулированы юридические вопросы и лучше бы нам съехать подобру-поздорову. Этим с лихвой пользовался федеральный штаб, а сам Леонид Волков считал всю ситуацию весьма удачной. Ни в одной нормальной кампании удачей не будет считаться то, что у тебя нет света, что мучаются и сторонники, и сотрудники штаба, что регулярно с претензиями приходят собственники, что в отсутствии бюджета на частное охранное предприятие ты вынужден на ночь оставлять одного из сотрудников, чтобы он буквально стерег штаб.
	Открою секрет. Это не было каким-то супер-давлением власти, как об этом с видимым удовольствием кричал Волков, — там происходил обычный гражданский правовой спор. Помещение на Садовнической набережной арендовалось Романом Рубановым в большой спешке, юристы допустили сложную схему. Точнее сказать, это была довольно мутная и темная субаренда: у арендатора, который сдавала нам помещение, были на тот момент какие-то неподтвержденные отношения с собственником, но все на это закрыли глаза. Может быть, надеясь на конфликтный сценарий, который можно будет выставить как противостояние с «режимом», а может быть, просто надеясь на скорую смену помещения, ведь деньги на это были. Рубанов, кстати, тогда получил много вистов за то, что смог так оперативно снять помещение, которое так долго и безуспешно искал Николай Ляскин.