Миновав площадь, мы вновь вышли в город.
Набережная вывела нас к бухте. Тут
 бульвар плавно развернулся, забирая все дальше на запад и с каждым кварталом поднимался все выше и выше в гору.
От него то и дело отслаивались улочки, вихляя, они сбегали, освещенные, вниз. Туда где в темноте ворочалось беспокойно седое винноцветное море.
Нам чаще стали попадаться люди. В основном молодежь. Небольшими группками они появлялись на набережной, двигаясь в ту же сторону, что и мы. Очень скоро оказалось, что по бульвару движется уже целый людской поток.

Все они говорили. Возбужденно перешептывались и явно куда-то спешили, не обращая на нас никакого внимания.

Они сделали из него зверя – роптали в толпе – Они сделали из него животное. Они за это ответят.
Стремительно темнело.
Лобик то и дело касался рукоятки бластера, будто бы проверяя на месте ли он.
Маскировочное поле от его прикосновений рябило, и в искаженном свете то выступал, то пропадал полупрозрачный силуэт кобуры и специального разгрузочного пояса.
Но поймав мой взгляд отдернул руку и подкрутил ус.
Тут одни дети – сказал ему я. — Поэтому только нейрохлыст.
Он улыбнулся, подавив смешок.
Поток двигался вверх ещё какое-то время, а потом начал редеть. Вместе с ним менялся и облик зданий, сначала улочки между ними стали тонкими, тесными и едва различимыми, потом кое-где и вовсе пропали.
Изменилась архитектура, и чем выше мы поднимались, тем больше смазывался и скучивался окружающий нас пейзаж.
Здания теряли очертания, слипались под самыми разными углами, так что нельзя было сказать, где начинается один дом и заканчивается другой. Казалось, что их не выстроили, а вырастили как какой-то грибок или плесень.
Закончились и фонари. На их место пришли экраны-табло обращенные к бульвару.Их становилось все больше. За их спинами горели в темноте только одинокие тусклые лампочки.
Улица изогнулась влево и слилась с такойь же тянувшейся из города. Дальше склон уходил круто вверх, а бульвар служил ему здесь подножием и, наверное, остался единственной дорогой пригодной для транспорта.

То тут то там эту бетонную массу прорезали узкие лесницы, иногда до невозможности крутые они стремительно убегали ввысь. Бесконечно переламывались, меняя направление и в перемычках между собой образовывли проулки и терассы, насажденные тесно одни над другими.
Пока мы двигались, поток людей иссяк  и вновь разбился на отдельные группы. Он растекался и пропадал где-то в недрах этого места.
«Д-у-у-у-у-у-х» - вытягивалась белая надпись на большом экране прибавляя по букве. Затем остановилась, начала расти, сливаться, застилая улицу рвномерным ярко былым светом. Потом ее сменяла такая же голубая и все повторялось.
На другом, по синусоиде двигалась «свобода». На третьем одна за одной добавлялись «этики», и когда на поле не оставалось уже места под новую, они начинали опадать буквами, оставляя за собой только черный экран.
На нескольких разгорался медленно «разум», а потом быстро пропадал.
Мы отошли в сторону и спрятались под навесом от многоокого экрана, рызглядывающего улицу.
Лобик прислонился к оградке, и кажется уже потерял ко всему интерес, он флегматично накручивал ус, рассматривая то мимо проходящих людей, то бегущие буквы на экранах. Затем вздыхал, отворачиваясь к морю и тоскливо смотрел вдаль. Ночь был черной.
Пиксельная свинка бежала над одной из дверей куда-то без остановки.

Люди всё прибывали. Поднимались по лестницам, расторяясь в недрах этого квартала, заходили в многочисленнве двери, сворачивали на бесчисленнве пороулки, меркли в темноте.
Рядом с нами  как раз были одни из таких дверей. На вытянутой терасске под козырьком. Настеж распахнутые, металлические с облупившейся краской. Возле них уже собралась небольшая очередь.
Я не видел, что там внутри, двери были к нам в профиль, но отчетливо слышал доносящийся оттуда лязг засова и натужный скрип пружины, каждый раз когда очередь продвигалась вперед.
Наряды приходящих становились все страннее и вычурнее.
Нам туда. - сказал я, достав телефон, чтобы сделать пару заметок.
Я уже передал наши координанты - ответил Лобик кивнув, потом посмотрел на толпу и добавил– Почему именно туда?
Слышите? – спросил я.
Он в непнимании замер.
Гул пропал.
Разошелся дождь. Капли сверкали в электрическом свете. А за нами, где-то внизу шумели волны.
Пока мы наблюдали я насчитал порядка нескольких десятков «свобод», не считая других "свобод" как "истинных" , "настоящих" «самых что ни на есть», «свободных». Множество этик. Зависшее противление, не понятно, что было вначале со- или не-.
Три борьбы, одну войну, не счесть сколько безопасностей, два уважения и пару границ, и только одну веру – ту про себя, я конечно улыбнулся, - но она тоже зависла и ее саму эту самую веру лихорадило иногда заменяя на " в себя".
Ненасильственность, благо, и куча таких-какие-есть, а так же несчетное количество уникальности.
Все эти экраны, перебивая друг друга разными шрифтами, формами и цветами лезли со всех площадок на бульвар.
Помогали им в их перекрикивании бесчетное количество зверушек, картинок, рисунков и анимаций, которые так или иначе олицетворяли написанное.
Мы пересекли улицу и присоединились к очереди. Дождь только усилися, забарабанил с новой силой по  навесу.
Я рассматривал людей на предмет билетов или браслетов или каких-то отличительных знаков, но ничего не мог найти.
Мы опоздаем на концерт - сокуршалась девица.
Она выступит все равно после - отвечал ей парень - какая разница...
Та пожала полечами.
Я все равно хотела послушать.
Она.

Мы опять попали в непрекращающийся ропот.
Сегодня все будет в серьез. - говорили вокруг нас - сегодня мы покажем, чего стоим. Мы не будем больше молчать. Хватит. Ты видела, что они сделали? Это ужасно.

И далее все повторялось по кругу.

Они сделали из него животное, - поддержал разговор Лобик, и сочувственно кому-то кивнул.
Двери вперед открывались, пуская несколькло человек и тут де захлопывались. каждый раз выпуская обратно далекое и писклявое завыванние электрогитар, как мне показалось, и бессвязный звонкий барабанный бой.
Подошла  наша очередь и двери за нами захлопнулись.
Мы оказвлись в небольшом холле. Воняло. Нас встретили тусклый оранжевый свет хаотично разбросанных ламп. И три пары глаз молчаливых глаз.
Три тетки в лосинах и майках, с кофтами повязанными вокруг пояса, стояли перегородивши вход  какой-то веревкой.
Всюду мусор на дощатом полу. Лестница за ними уходит вниз в зал. Длинный и узкий, с высокими потолками и разбросанных по стенам дверей и ходов, в которых пропадали вновь прибывшие.
Тетки смотрели на нас какое-то время, не двигаясь и вдруг одна произнесла, рассматривая мою форму:
Ты мент?
Я не знал сленга, но по тону сообразил, что это не поможет мне пройти дальше, потому отрицательно качнул головой.
А выглядишь как мент.  - сказала вторая. - и второй с тобой тоже мент.
Лобик только подкрутил ус. Висела нагло и недвежима тонкая веревка отделяющая нас от них.
У нас все законно, и вы не имеете права здесь быть... - начала третья.
Да нет, ну что вы - я улыбнулся максимально приветливо - мы ни в коем случае не мент.
А форма у вас обоих ментовская... - сказала вторая.
У них другая - вмешался еще один голос
Рядом нарисовался чухленький мужчок неопределенного возраста. С разлахмаченными волосами, в кожаной жилетке на голое тело и рваных джинсах. Ужасно худой с большой головой и выразительным лбом. Он сидел на стуле все это время в отдалении и сморел за входящими В руках у него был ящик для пожертвований с наклееной на нем надписью "Борьба".
Это вахоебы. - сказал он.
Теперь тетки молча смотрели на него.
Косплееры.
А-а-а - сказала задумчиво первая, потом посмотрела на меня и спросила - это так?
У нас здесь не любят форму. - сказал третья - форма это тупость, жестокость, и попрание.
Как есть вахоеб -сказал я. - И мой костюм это олицетворение свободы и духа сжатого в кулаке жестокости и формы.
О-о-о это сейчас так важно - кивая сказал вторая. - это сейчас то что нужно... Вы видели, что они с ним сделали?
Они сделалр из него животное - сочувственно сказал я.
Мужичок подошел к нам ближе, подсовывая ящик.
Только это, у нас тут серьезно мероприятие, так что давайте без ересей ваших там и всяких императоров. Хорошо?
Он потряс призывающе ящиком.
Конечно. - сказал я. - слово вахоеба.
Я потянулся за кошельком, но Лобик, опередив меня просунул в щель несколько сотен местных денег.
Веревочка, преграждающая наш путь бесшумно опустилась на грязный пол.
***