Как оказалось, для храма местным сойдет любая пирамида, будь то стремящаяся вверх, или наоборот, уходящая в землю. Под излишне широкой каменной площадью, в самом центре поселения, скрывалось многоэтажное помещение, постепенно сужающееся по мере спуска.
	В слабо освещенной какими-то грибами, испускавшими мягкий синеватый свет, комнате у входа, Элизабет резко схватили. Пускай она и успела остановить толстуху метким пинком, последствия удара по голове и безуспешные попытки вырваться не прошли даром. На удивление крепкие руки служительниц плотно оплели тело девушки, не позволяя дать отпор и срывая остатки без того рваной одежды.
	Нагишом, ее понесли дальше. Яростные рывки, плевки и крики никак не помогли освободиться из цепкой хватки краснокожих женщин, а лишь вызвали смешки и новый всплеск оживленных разговоров. Ровное сияние, исходившее от стен, обволакивало сверкавшее от пота тело, успокаивая Элизабет и придавая происходящему налет пугающей таинственности. Обессилевшая девушка обмякла, решив на время прекратить борьбу, надеясь, что аборигены купятся на этот трюк.
	К ее немалому удивлению, эффект получился обратный. Взбудораженно что-то прокричав и невесть откуда вытащив небольшие, но гибкие палки из местных растений, пара ранее не касавшихся ее девушек с пронзительными воплями начала бить пленницу, бить точно и болезненно, с оттяжкой. Взвыв, картограф задергалась вновь, от чего, сделав еще пару ударов, мучительницы прекратили. Элизабет, едва понимая, что вообще происходит, все-таки смекнула, что от нее желают. Потеряв остатки сил в бесполезных попытках вырваться, или же избитая своеобразными плетями до крови, так или иначе она не сможет сопротивляться дальнейшему.
	Боль девушку не привлекала, но играть по их правилам все же придется. Вяло трепыхаясь и создавая вид, будто ее выносливость уже на пределе, она ждала лучшего. Но то все не наступало. В следующей комнате ее поместили в каменную купальню и привязали конечности к специальным медным кольцам на краях. И для чего аборигенам вообще такие приспособления? Впрочем, ответ на этот вопрос быстро всплыл в голове – слишком уж очевидные кровостоки на дне. Следов засохшей крови в таком освещении разглядеть бы не вышло, да и те поддаются отмыванию, но для чего могут служить эти аккуратные круги?
	Томительное ожидание затягивалось. Оставшись одна, Элизабет успела рассмотреть все, на что могла направить взгляд, скованный широким куском кожи, удерживавшим шею. На некотором отдалении, по бокам стояли каменные тумбы, выше края ванной на голову. Здесь светящегося гриба было меньше, лишь пара клочков на потолке смутно позволяли увидеть хоть что-то. Из коридора доносились приглушенные голоса и мягкие шаги, но пока так никто и не заходил, оставляя девушку бояться за будущее. Впрочем, после нападения и ритуала твари, страх за жизнь пусть и остался, но скрывался далеко позади остальных чувств, где сейчас господствовали злость и желание окрасить стены красным.
	Она не знала, сколько времени просидела в холодном каменном углублении. Может, несколько минут, а может и часы. Уснуть не давали холод и синее свечение, расслаблявшее, но совершенно отбивавшее всякое желание спать. Элизабет упорно молчала, не давая служительницам насладиться ее криками, шепот которых словно проник в комнату без самих девушек. Он раздавался отовсюду, заполнял уши и вновь и вновь поднимал на голове мурашки, сводя с ума, вынуждая кричать. Но она стиснула зубы, не издавая ни звука. Бессмысленное упорство, не дающее потерять саму себя в этом странном месте.
	В проходе показался теплый, мечущийся свет. Уверенные шаги, спокойные разговоры, приближающиеся все ближе и ближе, сулили неизбежную развязку истории ее жизни. В помещение медленно вошли сразу семь девушек, разных по своему виду, но низменно достаточно привлекательных в своих кольцах, браслетах и цепочках, едва сходивших за одежду и прикрывавших самое сокровенное. Они тяжело, но упорно несли большие глиняные кувшины, едва заметно парившие в прохладе подземелья. Судьба оказалась жестока – они решили сварить Элизабет заживо? Проклиная себя, она ждала конца, надеясь не издать ни звука.
	Они медленно разошлись к четырем каменным тумбам. Оставшиеся трое встали по бокам от купальни и прямо за головой девушки, напевая что-то тягучее, но легко проникавшее в голову, заставлявшее повторять само себя. Она почувствовала, как постепенно расслабляется против своей воли, откинув голову назад и уставившись в потолок.
	Но все же краем глаза, остро реагирующим на любые движения, Элизабет увидела, как те четверо медленно заливают содержимое кувшинов внутрь тумб. Затем пришло тепло. Откуда-то снизу, из тех самых отверстий, что сперва показались кровостоками, медленно поднималось приятно согревавшее нагое тело масло. Постепенно оно накрыло девушку целиком, оставив сухим лишь голову. Контраст после слабого, но утомительного холода окончательно расслабил мышцы Элизабет, от чего конечности безвольно поникли, пристегнутые к краям купальни, а глаза сами собой закрылись.
	Она нехотя раскрыла их, когда в зубы ткнулось мягкое горлышко кожаной фляги. Первые мысли совершенно не совпали с реальностью, так что она все же открыла рот, приняв внутрь теплое, отдающее травами варево, приятно растекающееся по внутренностям. Сознание окончательно померкло, отдав тело на волю аборигенов и собственные желания мозга.
	Харпер мычал словно сумасшедший, глубоко погрузив зубы в деревянный кляп. Зачем-то вскрывший рану местный целитель прошелся сразу по нескольким нервам, заставив дергаться даже невозмутимого и терпеливого сержанта. Цокнув языком, вольный или невольный мучитель отошел к стопкам корзин и принялся что-то выискивать, пока немного оклемавшийся пациент следил за его движениями, не забывая оглядывать помещение.
	Комната со стенами из грубо обработанного дерева и большим, затянутым чем-то полупрозрачным окном, не вызывала особого доверия, но все могло быть и хуже. Лежа на полу, Харпер не мог особо ничего увидеть, кроме закрепленных прямо на стенах полок, крохотного столика да, видимо, постели его лекаря, в виде нескольких мягких на вид шкур, расположившихся в углу, скрытом от солнечных лучей. За приоткрытой дверью виднелась луна, а освещали все несколько свечей, аккуратно расставленных по всей комнате.
	Найдя то, что искал, абориген развернулся. Одетый в неплохую по меркам колоний тканную рубашку и высоко подпоясанные кожаные штаны, с какими-то обмотками на ногах, он не вызывал совершенно никаких эмоций. Неприметное лицо, с которым тот мог скрыться и в толпе Столицы, мозолистые руки да шрам на шее – все, что запомнилось сержанту.
	Без всяких церемоний вновь раздвинув рану, местный достал из горшочка густую мазь и, шлепнув внутрь, плотно размазал ее по рваным мышцам, заставив Харпера вновь выплеснуть эмоции в приступе мычания. Следующей последовала новая пытка – иглой из темного вулканического стекла целитель начал зашивать рану. Сама игра особой боли не приносила, в отличии от нити, которая, продираясь через отверстия, все-таки не смогла вызвать новых заглушенных криков. Сержант молча перенес эту часть лечения, глядя в потолок и размышляя, чем бы он мог переубедить профессора в тот день.