Он бросил конверт с деньгами на стол. Мать не переставала кричать, пока ребенок в ее руках плакал. Из раскаленной кастрюли шел обжигающий пар, комнату заполнил запах кукурузной каши и мяса. Я не мог понять причину их спора, они говорили на чеченском, но по жестам можно было догадаться, что это касается меня.
Вот он говорит ей о том, что не место здесь человеку с крестом на груди. В любой момент придут люди в камуфляже и убьют меня, внутренности размажут по стенам, а голову посадят на грязный штык. Руки у сердца - ему этого не хочется, но деньги сейчас необходимы, по другому отсюда не уехать. Пойти на обман ваххабитов с арабскими долларами оказалось опасной затеей, но предательство земли и Бога калечит его душу. Поверил ли он словам, что Бог уже умер, а земля, зелёная полоса на потрёпанной флаге, давным давно смешалась с красным цветом? Определённо нет, тогда и смысла жить уже не будет.
Мать непреклонна. Он должен вернуть деньги обратно. Слезы под ее глазами показывают гордость за то, что его поколение ещё ценит собственную семью - единственную правду человека. Однако, этот дом, этот аул, грел и кормил несколько поколений чеченцев, пули и взрывы не могут уничтожить память об этом, испугать и заставить их исчезнуть. А меня... Ну зачем нам лишний рот? И что я сделал? Ничего, чтобы умереть тут от неверующих пуль.
За злостью юнец в камуфляже и спортивных штанах пытается скрыть свою слабость. Выбор, поставленный перед ним, пережимал глотку и мутил глаза, а мое присутствие все только портило - мужчины не плачут, так и ещё и враг смотрит. Но, не знаю, понял ли он мои слова (выпавшие через разбитые зубы в окровавленном рту), что не стоит ему стыдится человека, стоящего на коленях перед его семьёй. От этих слов лицо чеченца покраснело, свежие синяки на щеках загорелись.
Чего ему стоит выстрелить мне в голову и отдать тело варлордам? Сколько он получит за меня - автомат, три рожка и уважение? Может меньше, а может больше если догадается привести живым. Рожки можно обменять на еду на рынке, но это привлечет лишние внимание соседей, когда они узнают о том, где он достал их. А потом что? Ещё три рожка за каждого русского? Так можно недолго прожить без особых проблем - сиди да убивай гражданское население, приближая рай на земле (или скорее под землёй), глотай кукурузную кашу с бараниной и молись Богу, пока никто не видит, умоляй его о том, чтобы это все закончилось. А потом спать, но не долго. До стука в дверь. Новое задание - собирай вещи, ты едешь в Москву. "Мать обними, а сестре скажи прощай, они запомнят тебя героем" - скажет на арабском "Ал-Сали-Борода", надеясь забрать Нурету в жены. По пути в Москву ей отрубят руки за воровство продуктов, а мать, метафорически, умрет от стыда и одиночества. И никакой кукурузной каши - только запах дыма во рту, заглушающий шум людного метрополитена.
А деньга на столе так и лежали, дверь открылась от сильного ветра. Я попросил их дать мне уйти.
- Пойдем я тебя провожу.

- Этот дождь обжигает сильнее любого огня. - промолвил чеченец с акцентом. Я покорно кивнул - не в моем положении спорить с ним о том, что холодок стекающей по моей шеи был доказательство жизни. Пройдя незамеченными через аул и лес, он вывел меня на залитое водой поле и показал в сторону леса.
- Прощай.
- Спасибо тебе, если ты меня понимаешь. Удачи тебе с семьей.
Он фыркнул, засунул руки в карман и ушел. Я не мог поверить своему счастью, и как только он  пропал из виду, помчался в сторону леса, радуясь каплям дождя на своем покрытом кровью лице.
Но внезапно – БАМ – секундное мгновение, словно остановилось время, и я уже вижу серое небо, с повисшими тучами. Тут ко мне вернулись чувства – удар о землю, мое тело в грязи. А теперь…
- АААААААААААААААААА, - закричал я. Вместо ног… Да какие ноги?! Смотреть на это невозможно! Воспоминания о том, что там могли быть ноги – больнее всего на свете. Хотя, кого я обманываю… Кровь лилась из остатка конечностей, бедра превратились в изрубленное мясо, обрывки штанин закрывали обломленные кости. Я лежал в грязи и мой крик поглощал дождь. Теперь я понимаю, какой дождь, он имел ввиду – каждая капля заставляла меня биться в конвульсиях, от чего, конечно же, становилось еще больнее. Я повернул голову и увидел в лесу двух солдат в российской форме. Они не могли не заметить меня.
- Прошу, убейте меня! – кричал им я. Они никак не реагировали, только шептались между собой. Должно быть, боялись подойти ближе. Или хуже – им было запрещено тратить патроны на такое. Пусть он лежит и мучается, зато бюджет может быть спокоен. Между тем, боль становилась все сильнее и сильнее. Тогда, я повторил свою просьбу, но они все продолжали ждать того момента, когда на мой крик сбегутся чеченцы либо я просто сдохну. Минуты казались часами, а литры тоннами. Глаза закрывались под огненным дождем так медленно, что это казалось бесконечным. Какое было счастье, очнутся от горячей пули в голов. Оставалось еще четыре часа на здоровый крепкий сон.