Р.П.С. М.П.

Безоблачный весенний день. Яркие пятнышки мельтешат по стенам.
	В аудитории прохладно и свежо. Говорят, киберпатриарх произвел фурор своей речью на межконфессиональном конгрессе. Неожиданный напор, непереводимые идиомы заставили задымиться коробочки интеркоммуникаторов, а выпростанный из-под облачения яванский крис доходчиво объяснил, что Азия - с нами.

	Наша литература такая грустная. Перерезанная поездом Анна Каренина на иконе держит в руках Белого Бима Черное Ухо, что может быть горше.
Бойцы небесного ОМОНа выцеливают ересь, чтобы нанести кинжальный удар по врагам Киберпатриарха, но обывателю кажется, что просто солнечные зайчики просто скачут по стенам в безоблачный весенний день.
	Я побеждаю незримое, неощущаемое, непознаваемое.
	Каждое утро мне приходится закидываться нейроэнвокерами, чтобы видеть то, что не видят другие. Так, кажется, происходит тысячи лет, потому что я ловлю себя на мысли, что это именно я был последним не отступившим со стен пылающей Трои. Я бил в рыло Стеньке Разину перед тем, как скрутить его в последнем логовище. Я в нелепом блондинистом парике воткнул карандаш в воспаленный глаз Адольфа Гитлера, я одним рывком тела сломал шею тайному фанатику из списка Форбс за несколько часов до того, как он - если бы все вышло по его разумению, а не по моему - накрыл европейский континент ториевой пылью, выпущенной с восемнадцати спутников даже не двойного, а тройного назначения.
	Я решаю проблемы. Глобальные проблемы, дружище, а не терки с колхозными коллекторами или претендентами на титул крыши в ареале обитания твоих попрошаек.
	Нет, в моем гараже отсутствует машина времени. Я и так существую между потоками бесконечных хроно-петель, свободно пронзая их, переходя вброд и перепрыгивая, ныряя и появлясь там, где никто из вас меня не ждет. Поворачиваю потоки событий аккуратно, чтобы не разрушать причинность и не умножать парадоксы. В моем арсенале - нанотоксины и холодное оружие, дроны, святая вода, приемы рукопашного боя и тридцать шесть типовых сценариев геополитических комбинаций, стратагем полководца и уловок хашишина. Все, что мне нужно, чтобы изменить прошлое - это немного искривить пространство между аксонами головного мозга. Моему дару нет объяснения, как нет объяснения тому, что ты в детстве ощущал, как за стеной включался ламповый телевизор. Немного теории струн, немного псевдонаучных фантазий на тему воплощения мыслей во множественных вселенных (яйцеголовые назовут это трансконтинуальным цереброгенезом), добавить чепухи про аттракторы и декомпозицию реальности  - и вот оно, разогрето и подано, жалкое подобие рационализации божественного таланта изменять само Время.
Обидно что я не умею творить. Впрочем, искусство проникать в потаенные слои прошлого и осознанно идти к цели в смутном мареве будущего - тоже своего рода созидание. Пока торговец смертью наливает себе голубой искристый нектар на заднем сиденье бронированного Aurus, я отрабатываю десятки вариантов его ликвидации. Один из них мне нравится больше всего: я - глубоко залегендированный майор внешней разведки, маскирующийся под механика спецчасти, член секулярной секты свидетелей Октября, уничтожающей гидру анархо-капитализма по всей планете. Я перепрограммирую борткомпьютер автомобиля так, чтобы он не глушил двигатель при обнаружении отклонений в работе тормозной системы, вызванных моими натруженными руками и небольшой пилой по металлу. Я настолько проникаюсь контекстом, что Чжуанцзы стыдливо прикрывается бабочкиными крыльями, а Станиславский подавляет удушливую зависть драгоценным коксом. Несколько минут умственных фрикций - и лоснящаяся лакированная туша, рыча и взвизгивая, летит с серпантина в Черное море, ставя точку в многолетнем конфликте суфиев с золотыми автоматами и крестоносцев в белых воротничках. Дело сделано, индексы международной компании летят вниз, деля на ноль ее IPO, и где-то в далекой Сахаре сизолицые бедуины закапывают обратно в схроны свои вундервафли из тайников времен палеовизита. Мои бесконечные отражения в обращенных друг к другу зеркалах измененного нейроэнвокерами сознания рукоплещут сами себе и никому одновременно.
Православие или смерть, парни, вам просто не повезло с родиной.
	Тс-с-сс, кажется мне пора прекращать монолог, цель уже на подготовленной позиции.
	Бородатый седой манчжур вещает черноголовым распиздяям про буддистские коаны, сказочки для азиатского быдла.
- А известен ли вам смысл Последнего коана?
	Одинаковые смоляные головы с досадой покачиваются, очкарика на галерке заметно трясет от сознания собственной некомпетентности, отец-лавочник не одобрил бы. Воздушные фильтры на окнах аудитории будто разом отказывают, потому что на исходе мгновения тишины раскаленный июль вдруг набивает класс плотным вечным запахом рыбы с убийственными нотками чжоутофу.
	Преподаватель довольно поглаживает седые патлы, выписывая слова "Последний коан" дореформенными каракулями, класс нервно ожидает:
- Неудивительно, что вы не знаете про Последний коан. Ведь никакого Последнего коана не существует.
	Робкий голос Луны в матроске из гущи вспотевших от умственного перенапряжения ботаников:
- Но зачем тогда вы спрашиваете про его смысл?
	Торжествующая ухмылка:
- За тем, что в несуществовании Последнего коана и заключается его смысл. Это вид дзен-рекурсии: пустота, которая притворяется, что она - наполненность, притворяющаяся, в свою очередь, пустотой же. Как ни поверни этого Колобка, со всех сторон он смотрит на тебя дыркой в заднице.
 Дети смеются не над внезапно сальной шуткой, а над полузабытым именем из уже почти совсем чужой сказки. Кэ-лэ-по-кэ.
	Во время перемены я, закатав рукава своей ученической рубашки, топлю патлатого умника в бочке с дождевой водой на заднем дворе, и "Баррет М-82", замаскированная до поры под ветку дерева на сопке в километре от VIP-входа в Дальневосточный Университет, остается без хозяина.
	Вечером Киберпрезидент подмигивает мне издалека перед тем, как за ним закрываются стеклянные двери. Служу России, Владимир Владимирович. Департамент чистой совести еще ни разу не облажался.
	Где-то в другой вселенной меня тошнит прямо на одеяло, таковы отходняки, увы.
	Мои цели тоже не всегда просты, и существуют одновременно в разных отрезках времени, в разных отражениях мира в моей голове, с такими многоликими приходится бороться под двойной дозой, я называю их Архетипами.
	Один из них был сикарием в странствующей общине харизматичного галилейского болтуна, проверенным и надежным парнем, телохранителем и держателем кассы, ветераном вылазок против римских интервентов. Его двойником в другой спирали моих фантазий и вашего мира оказался ирландский бродяга, горе-пассажир первого корабля с рабами, причалившего к берегам североамериканского континента. Он же, точнее его отблеск на красном знамени социалистического колосса, был крупным ученым, задумавшим отомстить проклятой Америке за вековое рабство подрывом атомной суперторпеды у Восточного побережья.
	Пришлось найти их всех и остановить: сикария я вскрыл так рьяно, что крепко завязанный пояс не выдержал и выпустил кишки через час после того, как я подвесил его на дерево. Рыжего я удушил на ринге под рев пьяных голландских поселенцев, а ученому подселил токсичную приживалку, чтобы он успел принести Святой Руси пользу прежде, чем умрет - или погубит планету. Ты наверное что-то из этого слышал.
	Коммуникатор настойчиво напоминает: Соловецкие схимонахи прислали описание следующей намоленной цели. Я просматриваю сообщение, и мне впервые в жизни делается дурно.

**************
	Безоблачный весенний день. Яркие пятнышки мельтешат по стенам. В кабинете прохладно и свежо.
- Товарищ подполковник, разрешите.
- Заходите, Черепанов. Что нового по убийству на Профсоюзной? Результаты исследования тубуса уже вернулись? - красная гипертоническая лысина бликует на солнце.
- Я как раз по этому поводу. Подозреваемый задержан, но допросить его не удается.
- Помяли?
- Нет, принимали интеллигентно, да он и не сопротивлялся. Он, как бы это помягче, одержимый.
Густые брови сдвинули слоновью кожу на лбу в терку.
- Что? Какой еще одержимый? Может, ширнулся или закинулся чем?
- Он утверждает, что застрял в чужом теле.
- Назначайте психолого-психиатрическую.
- Николай Иванович, он требует встречи с вами. Без встречи давать показания отказывается.
Брови изогнулись.
- Зачем? Какой-то из моих старых злодеев что ли?
- Нет, его данных вообще нет в оперучете. Но он знает ваше имя, и твердит, что у него для вас важное сообщение.
Подполковник угрюм и насуплен, взгляд его мутнеет. Убийство священника, впрочем, явление нерядовое.
- Черт с ним, поехали в ИВС. Поговорим с этим невидимкой.

**************

Человек на шконке помят и тревожен. На миг подполковнику кажется, что он узнает этого человека, но ощущение быстро проходит. В камере-клетке душно. Заходящее солнце рисует полоски на стене коридора. Следователь стоит за широкой спиной, на всякий случай положив ладонь на ремень поближе к кобуре.
- Вы хотели встречи со мной.
Человек на шконке кивает.
- Николай Сазонов? Я видел вас...неважно, в общем видел вас. Прежде чем мне предъявят обвинение, я хочу пояснить, что случившееся было самообороной.
Подполковник усмехается.
- Вы убили священника. Шли за ним от семинарии, и повернув за угол улиц Профсоюзной-Красноармейской, нанесли ему удар камнем в затылок. Единственный смертельный удар. Вас задержали по горячим следам. От чего вы оборонялись?
- Испытывали ли вы когда-нибудь разочарование от своей работы, Николай Иванович? Казалось ли вам когда-нибудь, что все, что вы делаете - бесполезно, что преступность невозможно победить?
- К чему вы клоните?
- Мы проживаем разные жизни, но их объединяет одно - неизбежное разочарование. Мы так упорно идем к поставленной цели, так усердно роем землю, что однажды натыкаемся на непреодолимое препятствие, после которого не хочется жить. Я разочарован тем, что делал всю жизнь, товарищ Сазонов. Одно короткое сообщение заставило меня бежать, и теперь я не могу выбраться из плена этого тщедушного тела, - человек демонстрирует свои руки, доказывая, что имеет все основания считать себя тщедушным. - Грустно, но факт: от себя оказалось убежать легче, чем вернуться обратно.
- Я не понимаю вас. Еще минута такого разговора, и я заговорю с вами по-другому. Черепанов, напрасно вы меня сюда затащили.
Следователь виновато пожимает плечами. Человек на шконке яростно трет подбородок, заросший щетиной.
- Николай Иванович, я - регулятор. Так называется моя профессия, она вам вряд ли знакома. Мое место работы - Департамент чистой совести РПЦ. В мой функционал входила борьба с ересью и ее мирскими последствиями. Это тело - не мое, я присутствую в нем благодарю приему особых препаратов и использованию медитаций.
- Хватит кривляться, давайте ближе к делу.
- Я постараюсь объяснить. Я, так сказать, решаю проблемы. В разных временах, разных отражениях нашего мира. Проблемы, угрожающие самому существованию мира, множества миров. Это особый дар, объяснить который с точки зрения научных представлений невозможно. В Соловецком монастыре есть группа монахов-чернецов, которые путем ежедневных молитвенных практик разыскивают ересь повсюду, в том числе на тонких планах, а потом называют мне цели. Я нахожу эти цели независимо от времени и пространства и ликвидирую их.
- Поэтому вы убили священника? Вам указали на него ваши... монахи? - подполковник недовольно морщится.
- Нет, как раз наоборот. Я отказался от задания. Сбежал сюда, в это тело, чтобы не совершать  того, против чего восстает моя душа.
- Ваша душа молчала, когда вы разбивали череп отцу Варсонофию.
Человек на шконке заметно нервничает, голос его дрожит:
- Понимаете, отец Варсонофий был послан за мной. Он должен был меня наказать. Отомстить. Я - его цель. Потому что отказался от задания, которое не имел права не выполнять. Мне пришлось спрятаться в этом теле, чтобы он не узнал меня здесь или на других планах. Проблема в том, что теперь я не могу вернуться обратно в исходное состояние личности, в исходное состояние окружающего мира. Вероятно, после моего бегства Департамент подменил психокатализаторы, которые я использовал, чтобы...это долго объяснять.
- Чего вы от меня хотите?
- Мне было видение. Озарение, если угодно. Когда я понял, что не могу выбраться из этого тела, мне был явлен Голос, и Голос велел мне найти вас, чтобы сообщить о том, что Церковь, тысячелетия боровшаяся с ересью, оказалась извращена ею, и более не может выполнять свою земную миссию. Я и сам, честно сказать, понял это, когда узнал, кого мне предстояло устранить.
	В опутанных морщинами глазах подполковника повисает немой вопрос.
- Николай Иванович, мне было поручено ликвидировать Киберпатриарха. Все его Архетипы.
- Кибер...кого?
- Предстоятеля Русской Православной Церкви. На вашем плане он может именоваться по-другому, это не так важно. Убийство Киберпатриарха означает, что Церковь уничтожает сама себя, понимаете? И я не могу быть уверенным в том, что это правильно. Как я отличу добро от зла? Эта мысль заставила меня разочароваться в том, что я делал все это время. Я хочу...нет, я прошу, чтобы вы сообщили по своей линии в Патриархат о том, что на владыку готовится покушение, возможно - несколько покушений. И самое ужасное в том, что покушение готовится в самом сердце Церкви, в Департаменте чистой совести, призванном бороться со скверной во всех ее проявлениях.
- Тогда вы дадите показания?
- Какие угодно.
- Хорошо, я что-нибудь сделаю. Пойдемте, Черепанов.
Дверь с лязгом захлопывается. Двое в полицейской форме - следователь и начальник следственного отдела - под мерцающими лампами шагают обратно, где светит весеннее солнце.
- Я же говорил - одержимый. Но ничего, завтра отвезем его на экспертизу, допросим и закроем.
- А если он прав, Черепанов? Слишком спокойно и последовательно он бредит. Заговор остается заговором даже если вы параноик, так, кажется.
- Николай Иванович, да мало ли сумасшедших и прикидывающихся! Он бы еще про рептилоидов наплел, психокатализаторы какие-то, это же совершенная чепуха!
- Справедливо. Но я, пожалуй, позвоню своим московским коллегам. На всякий случай. В конце-концов, мы ведь нашли на месте преступления катану. Зачем священнику было таскать с собою тубус с катаной внутри?

************

	Двоих убийц - они выдавали себя за семейную парочку - уничтожил мини-боеприпасом дрон при попытке нанести яд на дверную ручку патриаршьего гаража в Чистом переулке. Еще одного, боевого пловца, обнаружили и задержали севастопольские дельфины-белобочки, закрепленные за побережьем Геленджика, в момент, когда пловец устанавливал альпинистскую снасть на отвесную скалу, на вершине которой среди деревьев скрывалась посадочная площадка для патриаршьего конвертоплана.
	Группы зачистки одновременными рейсами направились на Валаам, Соловки и в скит под Красноярском, где им пришлось поставить точку в судьбе нескольких старцев в покрытых письменами черных клобуках.
	В отсутствие подпитки нейроэнвокерами мои медитации не позволяли видеть последствия разработанной мною операции за пределами плана, в котором я хлебал баланду, переведенный в СИЗО до психолого-психиатрической экспертизы.
Но я четко знал, что и остальные мои архетипы уцелели. Это было самое главное.
Сазонов навестил меня однажды. Сумбурно благодарил, обещал разрешить "процессуальные вопросы". Глядя ему в глаза, я понял, что его жизнь только что перевернулась с ног на голову, что ему сейчас не до меня, что ему предстоит многое переосмыслить. Что поделаешь, таковы издержки бытия на переднем крае.
Когда он смущенно попрощался и вышел, я почувствовал укол неприятной догадки, еще не осознанной, не оформившейся, как смутная тень облака на изумрудной поляне.
	Святой Сатана, да у него же были зрачки ящерицы!