Сашенька.

 Родители Сашеньки уезжали в санаторий. Рано утром они разбудили её, и толстая девочка, одетая в пижаму, спустилась во двор, чтобы помочь погрузить вещи и обнять на прощание отца и мать. Помахав машине, сворачивающей за угол, озябшая Саша забежала обратно в подъезд и поднялась в квартиру. В лучах утреннего солнца парили крошки пыли. Из приоткрытого окна доносились звуки проезжающих мимо машин.
«Я одна» - улыбнулась Саша и сняла с себя пижаму, обнажив свои неказистые, тучные формы, по которым сразу же ударил приятный холодок. Нагота являлась для девочки непозволительным и редким удовольствием, ведь дома всегда был кто-то из её родителей. Теперь же они оставили её на две недели в абсолютном одиночестве, лишь рыбки равнодушно глазели на пышное тело сквозь стекло аквариума.
Отсыпав им утреннюю щепотку еды, Саша забежала в свою комнату и открыла ноутбук. Там она зашла в папку «Кино», где среди сотен файлов нашла заветный «Сорокин-трип». Она уже нежно поглаживала свою промежность, вспоминая, как в первый раз посмотрела этот фильм в кинотеатре. В зале, кроме неё, было три человека, которые сидели поодаль друг от друга. Саша тогда расположилась на последнем ряду и, услышав заикающуюся речь самого значительного писателя современности, ощутила прилив возбуждения, перевесивший волнение и тревогу. Девочка фантазировала о том, как в кинотеатр заходит сам Владимир Георгиевич и садится рядом. Он будто бы наблюдает за тем, как она мастурбирует. В его глазах читается безразличие, но губы при этом громко причмокивают, словно между зубов застрял кусок свинины. Спустя пару минут, он молча обнажает свой твёрдый член и, нагнув девочку над спинкой кресла, резко входит в неё. Член Владимира Георгиевича толст и холоден, ей кажется, что это большой кусок льда двигается внутри неё, разливая по внутренностям космический холод.
- Владимир Георгиевич, - бормочет Саша, натирая ладонью покрасневший клитор, - Барин! Позвольте мне! Только позвольте! Я буду... буду вылизывать пальцы Ваших ног!  О, Владимир Георгиевич! Владимир Георгиевич!
Кончая, девочка чувствует резкую боль во влагалище. Отведя взгляд от экрана ноутбука, на котором Сорокин  покупает себе череп, расписанный под хохлому, Саша обнаруживает, что её средний и безымянный пальцы вставлены внутрь по самые казанки. Всё возбуждение мгновенно спадает, уступая место волнению и боли. Вынув пальцы, покрытые слоем густой, тёмно-красной крови, девочка бежит в ванную, где находит мешочек с ватой, отрывает кусок побольше и засовывает в своё влагалище. Саша поднимает глаза и смотрится в зеркало. В общем-то, она видит всё то же неказистое отражение, к которому привыкла, но в этот раз всё будто бы немного по-другому, словно она видит давно знакомый предмет с непривычного ракурса, из-за которого этот самый предмет теряет своё былое значение и остаётся бессмысленным куском материи.
По внутренней стороне бёдер продолжает стекать кровь, пачкая махровый коврик, по которому тревожно топчутся её коротенькие ножки. Достав из себя окровавленную вату, напоминающую кусок сырого мяса, девочка брезгливо выбрасывает её в мусорную корзину и садится на унитаз, пачкая ободок.
Саша думает о том, что она испорчена; что первый её мальчик отречётся от неё; что не будет теперь истории о том самом волшебном, нежном и слегка неловком первом разе; что не сможет она правдиво всё это обсудить со своею доброй подругой; что не будет в жизни её истинной, большой любви, искренней дружбы, тепла, уюта, добра; что существует всё это для других, а ей останется терпеть никудышные, никчёмные избытки своей жизни, до конца которой её вагина будет позорно кровоточить.
Вытерев слёзы с лица, девочка засунула всё те же пальцы внутрь и подушечкой среднего нащупала нечто странное. То была какая-то скользкая верёвочка, уходившая вглубь её тела. Сжав её между пальцев, Саша чуть поморщилась и, задержав дыхание, дёрнула, на что её тело отозвалось странным урчанием и резкой болью в области живота, будто тот конец верёвочки держится за один из органов. Перетерпев, она дёрнула ещё раз. Теперь боль стала сильнее и медленно перекатывалась от верха живота в сторону влагалища, а странное урчание преобразовывалось во что-то похожее на крик. Вдруг она почувствовала, как странные орган выталкивает её пальцы.
- ЗАЧЕМ ТЫ НАС РАЗБУДИЛА! - Раздался низкий, громкий, нечеловеческий голос из вагины.
- Д-да, зачем ты нас разбудила! - Повторилось писклявым, более тихим голосом.
- МЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ СПАТЬ ЕЩЁ ПЯТЬ ЛЕТ!
- Пять лет!
- НАШЕ ВРЕМЯ ЕЩЁ НЕ ПРИШЛО! НАША ПЛОТЬ ЕЩЁ НЕ ОКРЕПЛА!
- Не пришло! Не окрепла!
Вдруг из вагины показалась маленькая ручка, которая крепко сжала клитор перепуганной девочки и начала дёргать его на себя, выталкивая наружу кроваво-красное нечто. Увидев это, Саша вскочила с унитаза, подскользнулась и упала на кафель, пока туго сжатое её половыми губами существо дергалось, пытаясь выбраться наружу.
- ОПУСТИ МЕНЯ! ВЫПУСТИ МЕНЯ!
- Д-да, выпусти!
Разъярённое нечто вцепилось зубами в клитор девочки, оторвало его и сплюнуло. Саша истошно орала, чувствуя самую сильную боль в своей жизни. Существо вцепилось ладонью в ножку ванной и, потянувшись, всё-таки вырвалось наружу. Оно было размером с месячного котёнка, а внешне являло собой изуродованную версию новорожденного. При этом лицо его было как-то странно устроено: левый глаз находился на своём месте и был сурово сморщен, а правый шаром торчал со лба, вместо носа под глазами находилось два чёрных отверстия, а над верхним рядом остроконечных зубов отсутствовала губа. От туловища его, по форме напоминавшего грушу, тянулись ноги разные по длине, а рука была и вовсе одна, но из второго плеча тянулась та самая верёвочка, которая ближе к плечу раздваивалась, и второй конец всё ещё находился внутри Саши.
Подбежав к промежности отключившейся девочки, существо засунуло руку в её влагалище и вытащило точно такое же уродливое создание, которое было, разве что, более костлявым.
- ЕЩЁ НЕ ВРЕМЯ, БРАТ...
-Да, брат, не время.
- ОНО ЕЩЁ НЕ ПРОСНУЛОСЬ.
- Не проснулось, брат.
- ЕЩЁ ПЯТЬ ЛЕТ.
- Пять лет, брат.

Открыв глаза, Саша увидела, как эти существа, стоя на унитазном бачке, чертят на кафеле кровью причудливые знаки и иероглифы, причём все они симметричны. Начиная из одной точки, братья зеркально повторяют движения друг друга, вычерчивая равные, неотличимые друг от друга половины одного знака.
- ЗАЧЕМ ОН ВЫБРАЛ ЭТУ ДУРУ!?
- Зачем!?
- ОНА ВСЁ ИСПОРТИЛА! МЫ НЕДОЗРЕЛИ!
- Испортила! Недозрели!
- НУЖНО НАЙТИ ЕГО! ОН ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАТЬ
- Нужно найти! Он знает!
- НУЖНО ИЗБАВИТЬСЯ ОТ НЕЁ! ОНА ВСЁ ИСПОРТИЛА!
- Нужно избавиться! Испортила!
Близнецы синхронно обернулись к вытаращившей глаза девочке, так же синхронно спрыгнули с бочка на пол и побежали к ней, оставляя на кафеле маленькие, кровавые следы. Саша отопнула одного из уродцев, но ощутила эту боль на себе.
- КАК ЖЕ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ! - Поднимаясь с пола  пробасил тот, что выполз из неё первым.
- Как же! - Пропищал второй, карабкаясь по её телу.
- МЫ — ЧАСТЬ ТЕБЯ! - Он уже карабкался вслед за вторым.
- Часть!
- И ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ БОЛЬ ЗА НАС!
- Чувствуешь за нас!
Взобравшись на плечи Саши, близнецы обвязали её шею верёвочкой, тянувшейся от их тел и повисли на ней.
- В СМЕРТИ НЕТ УСПОКОЕНИЯ!
- Нет!
Такими были последние слова, которые услышала Сашенька при жизни, задыхаясь и коченея. В один момент она закрыла глаза, а, открыв их, вновь обнаружила себя на том же киносеансе «Сорокин-трипа». Владимир Георгиевич разгуливал по кунсткамере, а за кадром звучал его голос:
«Любой писатель — это некий зоолог-энтомолог, и как бы он ни говорил, что пишет сердцем, что он со своими героями, что он рыдал, когда умерла от туберкулеза главная героиня, он все равно энтомолог. Иначе ничего не получится».