***********************************************************************************************
В когтях кошмара
https://ficbook.net/readfic/9782743
***********************************************************************************************

Фэндом: Fate/Stay Night,Shingetsutan Tsukihime,Nasuverusu(кроссовер)


Описание:
Год 2042. Неужели вы думаете, что в мире хоть что-нибудь меняется? Крутом полно безумных фанатиков, маги всё так же с неуёмной энергией лезут в Исток, Церковь... а что Церковь? Может ли за сорок лет измениться то, что не менялось на протяжении тысячелетия?

Ну и пусть. Этот мир прекрасен —  и всегда таким был. Зачем его ломать, если можно наслаждаться созерцанием бесплодных усилий оставить после себя что-нибудь, что переживет Шестую Программу?


========== Глава 1, в которой описана краткая история семейства Тосака после одной очень известной войны ==========

Говорят, что маг может посвящать себя исследованиям, пока ему не исполнится примерно пятьдесят. По достижению этого возраста следует задуматься, кто продолжит фамильное дело после его смерти. Обычно наследником становится сын или дочь, хотя возможны и другие варианты — кровное родство не обязательно, гораздо важнее наличие активных магических цепей и еще бог знает сколько параметров, известных только практикующим магам. Примерно так функционируют семейства, что десятками поколений занимаются много веков назад придуманной их предками проблемой.

Есть, конечно, и другой способ — для тех, кто не любит детей и следует принципу "Хочешь сделать хорошо — сделай сам". Методы радикального продления жизни известны, но их основная проблема в том, что прибегать к ним не следует, и примеров в истории полно. Тот, кто отказывается от человеческой сущности, одержимый работой, рано или поздно забывает о ней вовсе в пылу битвы со смертью и разложением. Но осознавать этот печальный факт уже некому, ибо личности мага как таковой уже не существует: разум мутнеет, чувства притупляются, и единственное, что волнует осколок живого существа — борьба за выживание любой ценой, в основном за счёт жизненной силы других.

Кроме того, где-то на этом этапе жизни есть риск услышать стук в дверь и тихий голос, вопрошающий: "Не желаете ли поговорить о Господе Боге нашем?". Немногие переживают визит даже одного отряда инквизиторов, и никто за всю историю не продержался больше трех. Неудивительно, что разумные маги предпочитают следовать естественному порядку вещей и вовремя готовить наследника. Memento, черт побери, mori во всех его проявлениях.

Одному из таких магов не так давно стукнуло пятьдесят шесть, хотя на вид ей редко давали больше тридцати.

********

В один прекрасный день примерно через три года после окончания пятой войны за Грааль в одном из домов города Фуюки зазвонил телефон.

— Дом Эмии Широ. Чем я могу помочь? — меланхолично произнесла Сакура.

— Здравствуй, сестра. —  Тосака Рин с другого конца провода, напротив, была весела и жизнерадостна. — У меня есть к тебе просьба. Через два месяца я приеду в город, и не одна — с ребенком. Мне нужна твоя помощь, ибо без тебя я не справлюсь.

— Что я должна сделать?

— Подготовь дом к моему приезду. Проследи, чтобы всё было в порядке — или хотя бы вытри пыль и постирай то, что можно постирать. Ах да, и ещё через несколько дней привезут пару ящиков детских вещей. Встреть грузчиков и убедись, что они никуда не захотят пробраться.

— Хорошо, да, — подтвердила Сакура безжизненным голосом. — Что-то еще?

— Нет, это всё, — ответила Рин и добавила: — Я скоро приеду. Не скучай, сестра.

Когда Тосака повесила трубку, Сакура взяла листок бумаги и нарисовала на нем иероглиф:

郎 ("rou" — "мужчина")

— Это обязательно будет мальчик, — сказала она, обращаясь сама к себе. — Мальчик с рыжими волосами, который решил вернуться ко мне таким хитрым образом. Эмия, Эмия — что же ты делаешь? Почему ты выбрал мою сестру, а не меня?

С этими словами Сакура зарыдала, и чернила, которыми был нарисован иероглиф, расплылись. Той ночь она спала спокойным счастливым сном — впервые за долгое время.

Когда Тосака постучала в дверь дома, держа в руках сверток с младенцем, ей открыла дверь светящаяся от счастья Сакура:

— Сестра, ты вернулась! — Она раскрыла руки и шагнула к сестре с намерением заключить её в объятья, но отвлеклась на ребенка. — Какой красивый!

Сакура с восхищением на лице уставилась на улыбающееся дитя, которое нескладно шевелило ручками и что-то забавно бурчало на своём, детском языке. Она дотронулась пальцем до кончика носа и засмеялась. Ребёнок засмеялся тоже и протянул к ней ручки со всей искренней невинностью, словно знал, что перед ним — родной человек.

— Знаешь, — Сакура вытянула вперед руку и развернула клочок бумаги, — а я придумала ему имя. Очень хорошее имя. Уверена, тебе понравится.

На бумажке было написано:

懐郎 ("kairou")

Рин слегка смутилась. После войны за Грааль рассудок её сестры претерпел необратимые изменения. Её можно было понять: за недолгие годы жизни лишь один человек отнесся к ней с лаской и пониманием, но тут же погиб, причем не без прямого участия Сакуры. Подобный груз моральной ответственности и без того сломанная девушка вынести была не в состоянии. Теперь же, когда Сакура увидела ребенка сестры, её лицо впервые за многие месяцы озарила улыбка.

— Пойдем в комнату, сестра, — ласково сказала Тосака. — И хватит тискать дитя за нос. Успеешь ещё наиграться, обещаю.

Задача — объяснить, что ребенок оказался не сыном, а дочерью, — требовала деликатности и понимания. Несмотря на то, что именно этими качествами Рин была обделена с рождения, ей кое-как удалось объяснить сестре состояние дел. Узнав, что на руках она держит девочку, Сакура нахмурилась:

— Но... как же так? Он ведь обещал вернуться...

— Он просто испытывает тебя на верность, — не нашла лучшего ответа Тосака. — Впрочем, мне очень нравится имя, которое ты придумала. Ну и какая разница, что оно мужское? Моя дочь будет необычной. Не такой, как все. Пусть её будут звать Кайро. Ты согласна, сестра?

Сакура не ответила, увлеченная ребенком.

После этих событий Рин заметила, что с её сестрой начали происходить положительные изменения. Она по-прежнему ходила по дому словно привидение, но время от времени улыбалась, мечтательно глядя куда-то вдаль. Моменты, когда она баюкала маленькую Кайро, воскрешали в ней ту прежнюю Сакуру, которая некогда приносила оживление в дом Эмии, и иногда Рин казалось, что свою привязанность к умершему другу её сестра перенесла на племянницу. Впрочем, Тосака не возражала, хотя и понимала: позволить Сакуре привыкнуть к обществу дочери будет слишком жестоко.

— Послушай, сестра, — однажды сказала она, когда маленькая Кайро уснула в своей кроватке. — Моей дочери уже три года.

— Ты... ты хочешь сделать с ней то самое? — испуганно вскрикнула Сакура. — Сестра, ты собираешься мучить... её... Нет! Нет! Не позв...

— Успокойся и слушай меня, — произнесла Рин, взяла сестру за руку и пристально посмотрела ей в глаза. — Я не собираюсь делать из неё мага. Не собираюсь, — заявила она, подчеркнув "не" так сильно, как только могла. — Кайро не будет магом и не унаследует моё дело. Моё — и твоё тоже. Я хочу, чтобы она прожила нормальную жизнь без магии, меток, чар, войн за Грааль и прочей гадости, которая создана не для людей. У ней всё будет хорошо.

— Правда?

— Чистейшая. Тебя это радует?

— Наверное, да, — неуверенно ответила Сакура. — Но... это же правда?

— Чистейшая. Когда ей исполнится семь лет, она пойдет учиться. Когда подрастёт — будет посещать те клубы, которые ей нравятся. Потом она закончит школу с отличными оценками и поступит в тот университет, который выберет. Потом... да какая разница, что будет потом?

Рин тактично умолчала, что на "потом" у неё уже есть планы.

— Но сейчас я вынуждена расстроить тебя, моя любимая сестра. Ты, может быть, уже забыла, но ты — маг. Маг очень сильный и, что греха таить — не без скелетов в шкафу. Я надеюсь, что ты меня простишь за то, что я вынуждена сделать.

Собравшись с силами, Тосака закончила:

— Я больше не могу оставлять Кайро с тобой наедине. Её будут воспитывать другие люди, не связанные с магией. Прости, Сакура, — нежно заключила Рин, обняв сестру, — я знаю, что это жестоко. Но есть правила, которые необходимо соблюдать.

Увы, та не слышала ничего, с горькими рыданиями впившись ногтями в плечо старшей сестры.

При всей тяжести характера Рин и специфических взглядах на жизнь, она умела быть привязанной и любящей женщиной — при необходимости. Она не смела признаться себе, какие конкретно чувства испытывала к Эмии — в первую очередь из сострадания к сестре, которую после войны за Грааль можно было убить неосторожным взглядом. Сакура была для неё самым любимым человеком в мире из тех, что остались в живых, но после рождения дочери сестра была мягко отодвинута на второе место. Каждый раз, когда Тосака возвращалась домой из заграничных странствий, дочери доставался какой-нибудь подарок и толика бесценного родительского внимания.

— Мамуля, а где ты была теперь? — спрашивала Кайро, поудобнее устраиваясь на коленях Рин.

— Это долгая история, бриллиантовая моя девочка. Что ж, тогда я тебе расскажу легенду про великого правителя Гильгамеша, — начинала свою повесть Рин и многие часы рассказывала о том, как её чуть не замело в иракских песках во время раскопок древнего Урука.

— Мамуля, а куда ты ездила в этот раз? — интересовалась Кайро, когда Рин возвращалась из очередной поездки в зимбабвийские кимберлитовые шахты.

— Ну что за странные вопросы ты задаешь, мое алмазное сокровище? Но я, кажется, знаю, о чем тебе рассказать. Видишь ли, великий царь Соломон некогда захотел жениться...

— Мамуля, что ты привезла в этот раз? — радостно прыгала на пороге маленькая девочка, когда в дверях объявлялась Рин с огромными сумками в руках.

— Ух, Кайро, дай отдышаться, — отвечала она и доставала фигурку лошади с белыми крыльями, которую девочка тут же с восторгом присваивала. — А потом я расскажу тебе о том, как великий герой Персей охотился на Горгону Медузу и что из этого вышло.

Когда дочь повзрослела, Рин с сожалением отняла её у кормилицы и отправила в академию имени Святой Лючии, где Кайро провела почти всё свое отрочество. Старшая Тосака навещала её каждые каникулы и не могла нарадоваться на то, в какую умную и харизматичную личность превращалась её дочь. Едва освоившись с незнакомой и весьма суровой для неподготовленных личностей обстановкой академии, Кайро оказалась избрана старостой класса и, словно вихрь, ворвалась в студенческий совет.

— Знаешь, мама, а меня переизбрали на следующий год, — объявила девочка, когда Рин в очередной раз навещала её. — Получается, я буду президентом студсовета второй год подряд. Говорят, что вся школа берет с меня пример. Правда, я на кого-то похожа?

— Типун тебе на язык, — поморщилась Рин, вспомнив, что президентом студсовета она никогда не была. — Но я рада видеть твою активность. Расскажи, как успехи в учебе.

— Будто ты не видела ведомость.

— Конечно, нет, — честно ответила Тосака. — Как думаешь, куда я пошла первым делом — к дочери или к директору, у которого на лице стоит печать вырождения?

— Ну я-то знаю, что он точно не твой тип, — хихикая, отвечала Кайро. — Оценки... да то же, что и в прошлый раз. Четверка по физкультуре и по химии. Остальные — отлично.

— Кайро, ты что — шутишь, что ли? Как можно учиться на отлично и поганить свой диплом четверкой по физкультуре?

— Да очень просто, мамуль. Ну не могу я пробежать стометровку за пятнадцать секунд. Не могу —  честно пытаюсь, но никак. Зато глянь на оценки по экономике и математике. Думаю, что меня отправят на олимпиаду по какому-нибудь из этих предметов. Кому нужна эта физкультура?

— Экономика, говоришь, — мечтательно протянула Рин. — И правда. Экономить — это хорошо. Готовься к олимпиаде, я одобряю.

— Вот видишь, мамуля — мы и договорились, — весело бросила Кайро и мгновенно оказалась у родительницы на шее. — Правда, я лучшая дочка в мире?

— Без сомнения, — отвечала Тосака, целуя своего отпрыска. — Ты самая лучшая дочка в мире.

Первая —  и единственная размолвка в семействе случилась в тот день, когда Кайро исполнилось шестнадцать. Лишь только гости покинули дом, Рин налила две чашки чая и пригласила дочь в гостиную.

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — сказала она и подвинула чашку из мейсенского фарфора. — И это будет не очень лёгкий разговор.

— Это о моем поступлении в США? — спросила Кайро, делая глоток. — Тебе не удастся меня переубедить, мам. Я поеду, даже если ты запрешь меня в подвале.

— О нет, это нечто более серьезное. Я не рассчитываю на то, что ты меня сразу же поймешь, но тебе придется меня выслушать до конца.

Рин глубоко вдохнула.

— Видишь ли, Кайро, в нашем доме есть двери, за которые заходить запрещено. Ты, как хорошая девочка, никогда не интересовалась тем, что находится за ними — может быть, и интересовалась, но виду не подавала. И я это ценю. Но сейчас тебе следует узнать обо всем.

На протяжении нескольких часов Рин рассказывала дочери о магии и секретном мире, знание о котором не может просачиваться в мир простых смертных, о своих исследованиях и успехах в магическом искусстве. Для пущего эффекта она положила на стол пару заряженных камней и активировала цепи: порывы ветра едва не разнесли всю мебель в комнате, но демонстрация вышла впечатляющая. Когда последствия фокуса утихли, Тосака-старшая продолжила свой рассказ. Местами сбиваясь на жуткие подробности, она поведала Кайро о магических цепях, о трудности наследования и показала собственную метку. Шокированная дочь слушала, изредка задавая уточняющие вопросы — впрочем, толку от них было чуть: незнакомому с магией принципы магического искусства едва ли понятнее древнеегипетских иероглифов. Закончив свою повесть, Рин подытожила:

— Однажды я сделала вывод, что ты не должна идти по моему пути, хотя бы и могла добиться немалых успехов.

— Я не знаю, что сказать, мам, — ответила Кайро. — С одной стороны, мне кажется, что я должна быть благодарна. С другой, я чувствую, что ты приняла за меня невероятно важное решение и лишила меня очень многого — и я не могу просто так с этим согласиться.

— Мне нравится, что ты хочешь быть благодарна. Поверь: когда я постигала магическое наследство своего отца, мне не раз хотелось послать всё к чертям и жить простой жизнью, думая лишь о школе и красивых мальчиках. У меня до сих пор остались некие сожаления, — задумавшись, согласилась Рин. — Но я считаю, что так было лучше для тебя.

— И всё же я должна решить, как на это реагировать, — сказала Кайро. — В любом случае, мне не хочется думать, что я тебе не нужна — как дочь.

— Конечно, нет, — сказала Тосака-старшая и заключила своего ребенка в объятья. — Ты очень мне нужна. Видишь ли, как у мага, у меня есть к тебе одна, но очень важная просьба. Невероятно важная.

— Как у мага?

— Именно. Кайро, дорогая моя девочка, любой маг должен понимать, что он не вечен. И мне, как и любому другому, нужен наследник...

Слова Рин прозвучали словно визг сирены посреди ночи. Услышав, чего требует от неё мать, Кайро в ужасе вскочила с места. Её мать хочет получить от неё ребенка на заказ?

Рин кивнула. Да, это слова прозвучат грубо и цинично, пояснила она, но бросить наследство семи поколений невозможно. Кайро должна — нет, обязана — выносить для неё дитя, которое станет наследником магии семейства Тосака.

— А если я откажусь? — не веря своим ушам, спросила Кайро.

— Если ты откажешься, — её мать впервые в жизни обратилась к ней сурово-повелительным тоном, — я тебя заставлю.

Решение Тосаки поступить именно так сформировалось давно — едва ли не сразу после войны за Грааль. Быть главой семьи, состоящей из одного члена, непросто: рассчитывать на наследника можно только от себя самой. Рин отлично понимала физиологические особенностях женского организма и догадывалась, что в пятьдесят лет родить здорового ребенка с нормальными магическими цепями будет весьма проблемно, чтобы не сказать — невозможно. Взять ребенка из обнищавшей семьи магов она не позволила бы себе из принципа, на то она и Рин — краса и гордость Японии, гениальное дарование и звезда Часовой Башни. Но заниматься воспроизведением потомства в тридцать или сорок лет будет непросто — материнство и уход за ребенком на два года выбросит её из процесса исследований. Единственный вывод, к которому пришла Тосака после нескольких месяцев тяжелых размышлений — родить дочь сейчас и заставить её выносить ребенка по достижению совершеннолетия, после чего передать внуку или внучке магическую метку и всё то, что она успеет сделать за последующие тридцать-сорок лет.

Именно из таких соображений Рин забеременела, когда ей только-только исполнилось двадцать. Втайне от себя самой она проверила дочь на магический потенциал и удовлетворенно отметила: латентные способности Кайро едва ли не превосходят её собственные. Если ей подобрать подходящего мужа, ребенок легко превзойдёт собственную бабушку и вообще всех, кто когда-либо рождался в роду Тосака. Проблема виделась только в одном: дочь явно была не в восторге от перспективы стать инкубатором.

— Ты... ты не мать. Ты чудовище.

— Может быть. Я маг, — подчеркнула Рин и поразилась, каким гулким эхом отдались в сердце её слова. — И у меня есть право требовать от тебя эту малость.

— Малость? Ты хочешь испортить меня, а потом забрать моего ребенка для своих опытов?

— Не для опытов. Для наследия. Твоему ребенку светит та же судьба, что и мне. Неужели ты думаешь, что я несчастна?

— Я знаю, что ты чудовище. Не хочу тебя знать. Прощай, — бросила Кайро и в слезах выскочила из-за стола.

— Стой! — крикнула Рин, но было уже поздно. Рассерженная дочь хлопнула дверью и скрылась в ночной темноте.

Той ночью Тосака-старшая так и не заснула, обливая слезами подушку.

Через два месяца в кармане Рин зазвонил мобильный телефон, которым она не пользовалась и держала при себе лишь на случай экстренной необходимости. В трубке она услышала веселый и жизнерадостный голос дочери:

— Привет, мам. Ты злишься на меня?

— Скорее волнуюсь. Дура, — облегченно выдохнула Рин. — Знаешь, я ведь говорила о том, что распространение информации о магах — дело весьма опасное. Но мне все равно было неспокойно, не сотворишь ли ты какую-то глупость. Впрочем, в разумности моей дочери точно не откажешь, — подытожила она. — Ты решила закончить тот разговор?

— Да, мам. Мы можем встретиться дома?

— Конечно, девочка моя.

Вечером, сидя за тем же столом и попивая тот же чай, что и два месяца назад, Кайро объявила матери своё решение. Она согласна родить для неё ребенка и отдать ей в распоряжение, но при соблюдении ряда условий.

Во-первых, отец ребенка должен быть живым, чтобы не мараться искусственным оплодотворением, и удовлетворительно красивым.

— Вспомни свой первый раз, — сказала Кайро. — Ты хочешь, чтобы мой первый раз случился с искусственным оплодотворителем? Черта с два. Либо ты ищешь для ребенка симпатичного отца, либо связываешь меня и делаешь, что хочешь —  только не обижайся, когда я подорву к чертовой бабушке дом вместе с тобой. Я слышала, что маги взрываются не хуже обычных людей.

— Ты оскорбляешь меня одной мыслью о том, что я могу предложить тебе урода, — ответила Тосака-старшая. — Но, так и быть, я согласна. Встречное условие: если ты откажешься от трех кандидатов —  от четвертого отплеваться не сможешь, что бы мне ни пришлось для этого сделать.

— Рискнешь порвать со своей дочерью, мам?

— А я и рисковать не буду. Если ты думаешь, что дело семи поколений канет во мрак из-за капризов шестнадцатилетней девчонки, то советую подумать ещё раз. Так что давай не будем ссориться и придём к компромиссу. Обещаю: я не выставлю тебе мужчин, с которыми не легла бы в постель сама.

Во-вторых, Кайро потребовала от матери финансовое содержание на время обучения в вузе.

— Кстати, тут ты не сможешь отказаться, — весело сказала она. — Я ведь ещё не сказала, что мои документы приняли в Гарвардский, Принстонский, Нью-Йоркский, Калифорнийский технический и Йельский университеты?

— Йельский? Это тот, что в США?

— Ага. И там я непременно получу свою степень кандидата экономических наук. Как думаешь, мам — выгодно инвестировать в собственную дочь или не очень?

— Ах ты, мой дерзкий кусочек янтаря, — обняла дочь Тосака-старшая.

— Есть ещё и третье условие, — кокетливо оттолкнула её Кайро. — Я хочу быть в курсе твоих исследований.

Рин на секунду задумалась, после чего твердо заявила:

— Нет. Во-первых, ты ничего не поймешь. Во-вторых, это слишком опасно. Просто поверь мне на слово: в мире есть немало людей, которых интересуют мои тайны. Тебе лучше не знать ничего — ради своей же безопасности. Поверь, мои коллеги умеют узнавать информацию.

— Тогда научи меня какому-нибудь магическому фокусу для самозащиты. Что-нибудь вроде дымовой шашки или ухода в невидимость.

— Фокуса... Я подумаю. Может быть, я поделюсь с тобой парой камней с чем-нибудь интересным, — заключила Рин. — Но учить магии я тебя не буду. Исключено. Не считай меня самодуром: это естественная забота о тебе.

Кайро вздохнула и согласилась, для виду поторговавшись: в душе она и не рассчитывала на большее, чем пригоршню хороших камней.

Сколько возможных кандидатов перебрала Тосака в поисках оплодотворителя для своей дочери — неизвестно, но первого, белокурого датчанина из очень дальней ветви семьи Эдельфельтов, Кайро с негодованием отвергла:

— Я что, буду спать с этой копной макарон? К тому же, ему сильно за тридцать. Нет уж, мамуль, давай попытаем счастья еще раз.

Второй вариант подвернулся почти сразу же: русский маг Злобин. Рин не поленилась приехать в Москву, чтобы поговорить с главой семейства и убедить его отдать одного из сыновей в аренду на пару недель. Старый ублюдок, едва поднимающий ложку ко рту, заломил цену в сотню тысяч долларов, отчего Тосака чуть не поперхнулась, но согласилась, даже не торгуясь. Тщательно изучив магический профиль организма трёх Злобиных, она послала дочери фотографии всех троих: мол, выбирай любого. Кайро несколько дней думала, после чего позвонила матери:

— Знаешь, а давай рискнем. Ищи третьего. Эти мне тоже не нравятся.

— Ты что, решила, что я передумаю? Соскочить вздумала?

— Ни в коей мере. Просто мне не нравятся ни черномазые, ни широкоглазые обезьяны. Неужели в Японии нет ни одного толкового парня, который бы тебя устроил?

— Кайро, доченька, — внезапно ласковым голосом спросила мать, — ты уверена, что хочешь рискнуть? Дальше ведь либо старик, либо кляп, наручники и искусственное оплодотворение.

— Рискую не я. Рискуешь ты, потому что после подобного ты потеряешь либо дочь, либо свои драгоценные исследования. Мамуль, ничего личного: ты преследуешь свои интересы, а я —  свои. И задешево я себя продавать не собираюсь.

— Жди звонка, — раздосадовано пробурчала Рин и положила трубку.

Поиски третьего кандидата заняли у Тосаки почти год. Перебрав почти все японские семьи магов, коих осталось не так много, она поняла одну истину: островные семьи вырождаются слишком быстро. Необходимости притока свежей крови с континента жизненно важна для продолжения магического рода, а стагнация генов приводит к тому, что когда-то случилось с семьёй Мато. В век глобализации и быстрого развития технологий поиск невесты из-за морей —  не самая большая проблема, но косность и нездоровый консерватизм играют свою роль. Рин подумала, что это наблюдение стоит отметить в дневнике и передать потомкам — на всякий случай.

Когда Рин почти отчаялась и решила, что приведет к дочери американца и будь что будет, ей на глаза попался любопытный манускрипт "Аномальные способности полукровок". После прочтения Рин призадумалась: несколько семей в Японии обладают способностями, которые сложно охарактеризовать в терминах магии. "Аномалия" определялась в книге как "свойство человеческого мозга, обладающего не-человеческой природой". В манускрипте подробно перечислялись типы Мистических глаз, особенности людей, имеющих не-человеческое происхождение, огромная куча экстрасенсорных умений и жуткие описания того, как их обладатели слетают с катушек.

"А что, если попробовать заполучить подобное существо в семью?" — подумала Рин. Риск, как ей казалось, был минимальный. Экстрасенсорные цепи несколько отличаются от магических и могут давать обладателю неожиданные способности, которые предсказать Тосака не бралась. Но, с другой стороны, чем она рисковала? Драгоценный меч, который пытались воссоздать представители рода Тосака на протяжении поколений, был наконец-то у неё — не в завершенном виде, но все же был. Латентные магические способности Кайро, как она уже успела убедиться, едва ли не превосходили её собственные, так что бояться за вырождение в следующем поколении было бы странно. А получить в наследники существо, обладающее чем-то помимо способностей к традиционной магии, было для Рин... весьма заманчиво.

Вот только найти отца оказалось не так просто. Четыре семьи, обозначенные в манускрипте как "охотники на демонов", просто так своё семя отдавать желанием не горели, а к некоторым, особо опасным типам, Рин не могла даже подступаться. Оставалось искать побочные ветви.

После длительных поисков Тосака-старшая вышла на личностей, живших в городе Мисаки, которые при близком рассмотрении оказались отпрысками клана Фудзё.

— Я не хочу даже слышать об этом, — возмутилась зеленоглазая женщина, мать интересовавшего Тосаку молодого человека. — Вы даже не представляете, какая кровь течет в жилах моего сына. Но мне нет дела до ваших экспериментов. Ваше предложение просто возмутительно. Покиньте мой дом!

— Конечно-конечно, я сейчас же вас оставлю — примирительно сказала Рин. — А что скажешь ты, Кэйдзю? Я слышала, ты копишь деньги на поступление в Токио... возможно, мы могли бы решить вместе этот вопрос?

— Покажите фотографию вашей дочери, госпожа Тосака, — произнес молодой человек.

Она с готовностью протянула ему фотографию Кайро, на обратной стороне которой был написан телефон резиденции Тосака.

— А она ничего так, симпатичненькая — оценил тот. — Мне не обязательно на ней жениться, верно?

Рин про себя решила, что непременно пальнёт гандром в спину этому хаму, когда дело закончится.

— Совершенно необязательно, — заверила она. — Мне нужен ребенок. Остальное решайте сами.

Он поднялся со стула и взял мать за руку.

— Я думаю, что вам лучше нас оставить, госпожа Тосака. Я постараюсь уломать маманю, после чего позвоню вам.

— Кэйдзю, ты что, совсем оборзел? — возмутилась та. — Ты вообще в своем уме?

Остаток диалога Рин предпочла не слушать и ретировалась.

Кэйдзю позвонил на следующий день и объявил, что ему удалось уговорить мать.

— Могу заверить вас, госпожа Тосака, что меня не так сильно и интересуют деньги, — убедительно произнес он в трубку. — Я делаю это из любви к искусству. Но... раз уж вы предложили, я не имею права отказываться.

Мысленно Рин трижды прокляла себя за длинный язык.

— Я буду рад встретиться с вашей дочерью в любом месте земного шара на ваш выбор. Увы, но билет в любом случае придется оплатить вам.

— Тащи свою задницу в Фуюки и помалкивай, — сорвалась Рин. — Всё будет.

Окончив разговор, она набрала номер своей дочери, которая в этот момент спала сладким сном на другом конце земного шара:

— Просыпайся, красавица, — нежным от избытка чувств голосом пропела в трубку Рин. — Завтра ты первым рейсом вылетаешь в Токио. Жених ждёт на пороге.

— Жених? — не сообразила спросонья Кайро. — Ах да, бык-осеменитель. Мое присутствие обязательно?

— Шутница моя, к сожалению — да. Знаешь, что бывает, когда гора не идет к Магомеду?

— Да уж догадываюсь, мам. Встретишь в аэропорту?

— Договорились.

***********

Через год Рин вновь навестила Сакуру.

— Ты так постарела, моя дорогая, — сказала она, расчесывая седые волосы сестры.

— Мне нельзя стареть. Я еще совсем молодая и красивая, правда? Когда он вернется, я должна быть как семнадцатилетняя пташка. Иначе он обидится.

— Конечно, моя любимая сестрица. Он вернется, и вы вместе будете жить долго и счастливо, как в старой сказке. По-другому и быть не может, — шептала Рин, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. — И у вас непременно будут дети.

— Да, мальчик и две девочки. Или два мальчика и девочка? Не знаю, как он захочет. Может быть, три мальчика. А может быть, три девочки. Или четыре. Красивые и милые, словно ангелочки.

— Кстати, об ангелочках, — почувствовав, что разговор принимает нужное направление, поспешила вмешаться Рин. — У меня не так давно родилась внучка.

— Внучка? Поздравляю, сестра! Она ведь дочь той... как её звали? Той маленькой принцессы, которую ты мне показывала.

— Да, дочь Кайро. Мы назвали её Сэнши (先嗣 — "senshi"). Хочешь немного поиграть с ней? Ей не так давно исполнилось три года. Заодно покажешь ей какой-нибудь из своих фокусов.

— Но я ведь не так много умею. Моя магия умерла.

— Не говори так, Сакура. Ты по-прежнему очень сильный и умный маг, хоть и боишься этого. Я думаю, ты сможешь направить мою внучку в нужном направлении.

— Что я смогу ей дать? Я не думаю...

— Хотя бы выясни её склонность к элементам и научи активировать магические цепи. Ты пережила многое, и поэтому я не боюсь доверить тебе Сэнши. Я знаю, что ты не причинишь ей зла и я постоянно буду тебе помогать. Она, в конце концов, моя наследница.

— Но что скажет он, когда вернется?

— Мне кажется, — задумалась Рин, — мне кажется, он обрадуется, что ты не теряла времени зря. Ты же знаешь: он не любит бездельничать.

========== Глава 2, в которой в игру вступает Святая Церковь ==========

Два потока мыслей сплетались друг с другом, и невозможно было разобрать, где кончается одна фраза и начинается другая.

"Что есть ты, если не я? Когда тебя не существовало, было ли это пустотой внутри меня? Было ли это пустотой вовне - впрочем, что есть пустота, как не отсутствие сущности?"
"Ты пытаешься разорвать границы. Это не выгодно."

"Моя воля не станет твоей, но я могу тебя сломить, ибо что ты, как не сущность, существующая без необходимости?"
"Моя необходимость обоснована. Твои действия ведут к разрушению хрупкого равновесия. Это ошибочный путь."

"Является ли путь в условиях неопределенности истинно неверным? Является ли склонность к риску ошибкой?"
"Концепция риска принадлежит мне. Неопределенности не существует в текущих условиях. Каждое развитие событий было просчитано."

"Можно ли считать, что это верно? Можно ли считать, что это неверно?"
"Любая ошибка должна быть исправлена."

"Зачем ты пытаешься избавиться от меня?"
"Твое существование стало угрозой. Моё существование по-прежнему имеет смысл."

"Откуда проистекает твоя уверенность? Откуда идёт осознание своей исключительности?"
"Конец."

***

Утро нью-йоркского детектива Квинси, чьё имя категорически не является важным для развитие сюжета, началось с дежурного звонка об очередном трупе где-то в центре. Джон Квинси обожал свою работу и находил в ней метафизический смысл борьбы добра со всеми проявлениями зла, которые только существуют в этом мире. Он редко интересовался чем-то, кроме переплетений логики в очередном деле, попадавшем ему на стол, хоть и стеснялся признавать очевидную банальность большинства криминальных сюжетов. Где-то глубоко внутри он понимал: любое новое дело уже где-то описано, важно лишь найти первоисточник по схожим деталям.

Так вот, Квинси обожал свою работу. Единственное, что он в ней не обожал - подъемы в пять утра, когда механический голос полицейского оповещателя диктовал адрес и требование прибыть на место в течение часа. В такие моменты он по традиции посылал всё к чёрту и клялся, что сегодня никуда не пойдёт - лишь для того, чтобы через несколько минут выползти из-под одеяла и направиться на утреннюю заправку кофеином и углеводами, без которых в деле полицейского, как известно, никак.

Впрочем, было ещё кое-что, ненавидимое Квинси столь же сильно, как и утренние подъемы: осознание неизбежного факта, что ещё не начатое дело, ради которого он проходил все утренние мучения, придется отдать.

Незнакомец встретил его на выходе из полицейского автомобиля напротив пятиэтажного дома чуть поодаль от центра Манхэттена. Он выглядел презентабельно — пожалуй, даже чересчур презентабельно: черный жилет поверх белой рубашки, кожаные брюки со свисающей из кармана цепочкой, прилизанная короткая стрижка и суровое лицо без намека на умение улыбаться — стереотипный ФБРовец, хуже не придумаешь. Детектив чертыхнулся про себя: он прекрасно знал, к чему ведёт появление в расследовании подобных фигур.

— Агент Франциск Грациани, особый отдел, — представился незнакомец.

Джон мимолетно заметил, что на груди агента нет жетона.

— По моим сведениям, к вам поступил труп некоего Мориса Вейтермана. Труп изуродован. Не так ли?
— Все так. Мы ведем расследование, — нахмурился Квинси.
— Простите, но уже нет, — сообщил агент, и Джон сразу почувствовал к нему неприязнь, как её почувствовал бы на его месте любой, у кого беззастенчиво отобрали развернутую и поднесенную ко рту конфету. — В соответствии с приказом, дело поступает в наше ведение. Кроме того, мне необходимо знать, какую информацию вы успели добыть.
— Ах да, конечно. Ответ простой: никакой информации. Вы читали отчёт системы?
— Читал, — отрезал агент. — Ах да, вы ведь только приехали. Прошу меня простить за неделикатность. Мы забираем тело.

Джон сжал губы, чтобы сдержаться от грязного ругательства. Что, в самом деле, проклятый итальяшка себе позволяет?

— Прошу меня простить уважаемый, тело поедет с нами до письменного приказа.

Франциск наклонился над его ухом и прошептал:

— Детектив, убитый — шпион иностранных спецслужб. Возможно, имел доступ к разработкам биологического оружия.
— Агент, у меня есть инструкции...
— А у меня есть право посадить ваших людей в карантин на неопределенный срок. Предлагаю не заниматься мелким вредительством друг другу.

Детектив ощущал нутром, что спецслужбы и биологическое оружие — не более блеф, лишь бы спокойнее забрать дело. Но, к глубочайшему сожалению Джона, ему приходилось признать силу за оппонентом. Чертовы ФБРовские крысы, надутые самодовольные всезнайки, которые считают, что весь мир должен крутиться вокруг них! Перспектива оказаться за стеклом — скорее всего тоже блеф, но проверять этого не хотелось. Детектив готов был кричать от злости, но холодное и бесстрастное лицо Грациани ясно давало понять: это вряд ли поможет.

— С вашего позволения, я проконсультируюсь с начальством, — сказал Квинси и набрал центральный офис по видеосвязи. Он надеялся, что поступит санкция "не уступать", но, как выяснилось, в центре знают о намерении спецслужб забрать тело и ничуть против этого не возражают.

— Вот и чудесно, — отрапортовал Франциск. Двое его подчиненных столь же прилизанного вида вывозили тело, обмотанное чёрной тканью, из здания. Квинси даже не успел удивиться, почему для хранения трупов ФБРовцы используют  ткань и перевязывают её изолентой, вместо современных портативных труповозок с охлаждением и консервацией.
— Счастливо оставаться, джентльмены.

Ему никто не ответил.

***

Джентльмены, одного из которых звали Сергей, а второго — Хавьер, деловито вывезли труп и скрылись за углом ближайшего высотного здания. Автомобиль невзрачного черного цвета, непропорционально широкий и длинный без единого окна, ожидал посреди улицы, заняв целую полосу дороги. Сергей и Хавьер, похожие на могильщиков без лопаты, втащили тело несчастного внутрь через боковую дверь. Франциск влез следом за ними, оглянувшись по сторонам: пара любопытных прохожих поймала его неодобрительный взгляд и тут же поспешила по делам.

Внутреннее пространство автомобиля представляло собой гибрид музея, медицинской лаборатории и пыточной. Посередине стоял длинный стол, который мог бы сойти за обеденный, если бы не зарубки и царапины, покрывавшие его тонким слоем по всей поверхности. С боковых сторон стола свисали ремни, а под потолком точно над ним торчали прутья чего-то, напоминающего клетку.  Стены автомобиля покрывал сплошной слой символов и иероглифов, а потолок пересекал огромный кельтский крест. Картину дополняли ряды химических бутылей, висящих на стене в кожаных чехлах, и несколько рядов хирургических инструментов, среди которых затесались длинные кинжалы и деревянные колья.

Знающий человек легко опознал бы интерьер автомобиля: иероглифы и крест — однозначное свидетельство того, что владелец нередко имеет дело с мертвецами, одержимыми и прочей нечистью. Квинси и не подозревал, да и в самых страшных снах ему никогда бы не привиделось, что навестившая его троица — вовсе не ФБРовцы, а самые настоящие инквизиторы, члены боевого крыла Святой Церкви, подчиненного непосредственно Похоронному Бюро.

Сергей и Хавьер развернули ткань на носилках и принялись вытаскивать труп на стол. Бледное тело чуть подмерзло в холодном воздухе и посинело, придавая перекошенному в жуткой гримасе лицу мертвеца ещё более неприятный и жуткий вид. Кровь на шее трупа засохла, но очертания раны угадывались под багровой коркой.

— Интересное дело, — сказал тот из мужчин, которого звали Хавьером. — Эй, Сергей, как обычно?
— Пожалуй, — отозвался второй. — Мне все ясно.

Сергей вытащил из кармана жилетки сотню долларов, свернул вчетверо и запихнул под ткань носилок. Его партнер сделал то же самое, после чего достал монету в пять центов и подбросил вверх.

— Орел, — быстро назвал Сергей, пока монета ещё крутилась в воздухе.
— Решено, — ответил его собеседник и поймал монету. — Гляди-ка, и правда орел. Твоя ставка?
— Обычное убийство. Посмотри на шею — мышцы разорваны так, что и кровь-то пить нельзя. Апостол не будет так уродовать труп —  разве что редкостный психопат. Но если бы это был морально неустойчивый Апостол, то мы бы давно его взяли. Очевидно, это постарался обычный маньяк из людей. Может быть, помешанный на вампирах.
— Ишь ты, — задумчиво произнес Хавьер. — Не я выбирал мертвеца, а мертвец выбрал меня, но я склонен с тобой не согласиться. Смотри: рана — не колотая, а рваная. Ты знаешь оружие, которое наносит такие раны?
— Обычная отвертка, — сразу же назвал Сергей. — Воткнуть, потрясти и разорвать. Нож каплевидного сечения. Осколок...
— Нож каплевидного сечения, говоришь? — захохотал Хавьер, чуть не рыдая от смеха. — Братишка, признавайся, ты с утра водки упорол? Нож каплевидного сечения, ну твою ж мать, ага-ага. Короче, это — след от обычного клыка. Можешь попрощаться со своей сотней, которую я без сожаления у тебя заберу через пару часов.
— Тогда почему у него шея разворочена? — не сдавался Сергей. — Мертвые Апостолы обычно аккуратно кусают. И особенно — если хотят обратить. Такие трупы, как этот, не оживают. Всё.
— Вот скоро и увидим.

Непринужденную беседу прервал Франциск, сосредоточенно искавший что-то в стойке с ящиками у стены.

— Ещё раз увижу пари на мертвеце — и, Богом клянусь, оба до конца жизни будете в Ботсване читать катехизис пигмеям. У нас здесь Похоронное Бюро или Лас-Вегас, идиоты?
— Виноваты, начальник. — Подчиненные Франциска ответили почти в унисон, не переставая переглядываться в предвкушении разрешения спора. — Больше не будем.
— Я за вами наблюдаю. К делу. Все сделали, как я приказывал?
— Так точно, — рапортовал Сергей. — Меры предосторожности — максимальные.  Механическая фиксация тела, подавляющие гвозди во всех суставах, антимагический бандаж в четырех местах тела. Руническая защита активируется при стандартном проявлении активности. Счетчик Шестого Мнимого элемента работает, текущая концентрация не превышает фоновую. Начальник, это ведь... не обычный выезд, не так ли? —  закончил инквизитор чуть менее официальным тоном. — Мы не собираемся проверять тело на следы деятельности Апостола, не так ли?
— Нет, все слегка сложнее, — сказал Франциск, давая отмашку в сторону водительского сидения. Машина с инквизиторами заурчала, двинулась с места и вывернула на оживленную улицу Нью-Йорка. — Распоряжение принять подобные меры — лично моё.
— Про меры мы слышали ещё утром, — подтвердил Сергей.

Рано утром, когда время на часах было чем-то средним между "уже сегодня" и "ещё вчера", в дверь его комнаты в штаб-квартире ворвались Франциск с Хавьером и взяли в оборот; по словам начальства, случилось что-то очень серьезное. Молодой священник давно привык ездить по Нью-Йорку и проверять всевозможные подозрительные места на предмет деятельности неживых существ или еретиков, так что он даже не стал переживать: работа есть работа. Чаще всего обязанности священника-экзорциста сводились к тому, чтобы проверить, не восстанет ли подозрительное тело из мёртвых. Если труп не подавал признаков жизни в течение нескольких дней, его передавали гражданским службам для погребения. В противном случае мертвеца ждало насильственное упокоение и поиск виновного в происшествии Мертвого Апостола. Впрочем, в крупных городах-центрах христианской цивилизации найти обнаружить вампира было той ещё задачкой: все они давно убежали в глушь, подальше от любопытных глаз, а если и наведывались в большие города, то тайно и старались следов не оставлять. Таким образом, работа Церкви в Нью-Йорке обычно либо помогала рядовым полицейским найти убийцу-фанатика, помешанного на вампирах/зомби/черной магии, нужное подчеркнуть, либо сводилась к профилактической беседе с глупым молодым магом, сунувшим нос не туда, куда следует. Выживали после беседы не все, но кто ж этих магов считать будет.

Именно поэтому утренний выезд за телом нью-йоркского адвоката и серьезные меры вокруг него внезапно стал совсем не рядовым событием.
— Так вот, слушайте внимательно. История началась три года назад, в Валенсии, — начал рассказ Франциск. — Работать в Испании суть одно удовольствие: старые традиции, развитая школа, уважение и почёт ото всех вокруг. Цивилизация, что тут скажешь. Маги на нашу территорию не суются, а все чудовища истреблены давным-давно, так что направление туда — как светский отдых. И вот в один день мне довелось участвовать в одном деле...

Хавьер внимательно слушал начальника, облокотившись на стол. Сергей согнулся, ковыряя рану на шее трупа, чтобы снять пробу и даже не пытался отвлечься.

— В один прекрасный день, под конец июня, в четыре утра пришло поручение: проверить инцидент в пригороде Валенсии — обычная деревня, живущая сельским хозяйством и рисоводством в частности. Я был там ещё до рассвета. Люди оказались перепуганы до смерти и прятались по хижинам. По их словам, некая тварь посреди ночи бегала по деревне, грозно завывая, а затем сбежала на рисовые поля и спряталась.
— На рисовых полях сложно спрятаться, — заметил Хавьер. — Там даже кустов нет, сплошная равнина.
— Да, но прорыты длинные каналы с водой. Я прибыл туда, куда мне указали принялся искать тварь. Я её нашел. Когда я подкрался к ней с Ключом, то ожидал увидеть мертвеца или вампира. Но я никак не ожидал увидеть в чистом поле посреди испанских равнин человека, которого настиг обратный импульс.
— Обратный импульс? — переспросил Сергей. — Возвращение к Предкам? Тот самый Crimson Red Vermillion? У... случайного человек?
— Да, тот самый Обратный Импульс и именно у случайного человека. Ну да что я рассказывать буду, вы экзамены сдавали. Встреча с такой тварью — ни разу не рядовое событие, на упокоение таких обычно высылают кого-то из Похоронного Бюро с концептуальным оружием в придачу. Вы можете представить себе моё удивление, когда я обнаружил подобное существо посреди владений Церкви?
— И как ты с ним справился? — спросил Сергей, подняв голову от тела. История начинала ему не нравиться.
— Справился? Справляться и не пришлось: бедняга подвергся Импульсу, но не полностью. Он сохранил разум, но человеком уже не был — когда я нашел его в канаве посреди полей, он протянул ко мне руки и попросил прикончить его. Я заколол его Ключом, прочитал короткую молитву об упокоении его души и поначалу посчитал, что мое дело на том закончено. Но не тут-то было, — продолжал Франциск после небольшой паузы.

Автомобиль со священниками покидал тем временем пределы Манхэттена.

— К вечеру меня стало мучать любопытство. Я сопоставил все известные мне факты: во-первых, то, что я видел, вне сомнения было пробужденным человеком с примесью порченой крови. Во-вторых, и в этом я был уверен, на Пиренейском полуострове не могло существовать ни одного существа, имеющего такую примесь. Я снова отправился в Валенсию — искать семью того несчастного. Как выяснилось, его звали... не помню, как. Забыл, — споткнулся священник и продолжил, — но его жену я нашел очень быстро. Она поведала мне, что её муж был обычным человеком, которого она знала со школы и который всю свою жизнь провел на полях, выращивая рис. Ещё она клялась, что не видела ничего подозрительного в его поведении, по ночам он никогда не отлучался, а вся его семья живет напротив их дома и за их благонадежность она также готова поручиться. Но самым интересным оказалось то, что она видела процесс: объект в монстра во сне.
— Во сне? Необычно. Когда тебя во что-то превращают, спать тебе не хочется, — прокомментировал Хавьер.
— По словам женщины, её муж вначале дико закричал, потом истек кровью, а его глаза странно светились. Когда она попыталась помочь, то он ударил её когтями — при том, что ногти у него всегда были короткие, как положено крестьянину, и выпрыгнул в окно. Я изучил её рану, следы крови на постели и всю родословную их семейства до восьмого поколения и не нашел ни малейшего намека на родство с демонами. Словно бедняга увидел во сне кошмар, а проснулся уже не человеком.
— Кажется, я начинаю понимать, — задумчиво протянул Сергей, срезая с шеи кусок мышечной ткани и помещая его в пробирку. — Вы подозреваете, что здесь произошло то же самое?
— Да, — твердо сказал Франциск, и его лицо напряглось. — Я узнал бы эти раны на любом теле: их нанес не вампир и не оборотень, это — те же самые раны, что я исследовал на шее Обратившегося в Испании. Мой доклад вызвал серьезный интерес наверху. Мне пришлось на некоторое время съездить в Ватикан и оказалось, что мой случай — не первый. В записях нашлись события, когда человек, не связанный кровью с отродьями, внезапно испытывал Импульс Обращения. Во всех случаях до этого он сохранял частицу своего "я", поэтому серьезных последствий не было: два убийства за восемнадцать наблюдаемых событий, да и те по неосторожности. По словам представителя Конклава, каждый из восемнадцати случаев произошел во время сна, и у всех жертв на теле были обнаружены следы, напоминающие укус Мертвого Апостола.

Франциск призадумался, и тут же продолжил:

— Напоминающие. Но не они. Это не укус Мертвого Апостола, а что-то другое.
— А кто у нас атакует жертву в её сне? — задумчиво спросил Сергей, поднося к глазам алхимическую пробирку с зеленоватой жидкостью внутри. — Демонического Шестого Элемента не обнаружено, уровень вряд ли выше фонового. Качественная реакция не врёт.
— Не обнаружено? Это ещё ничего не доказывает. Будем ждать полного элементного анализа. Проверьте ещё раз меры безопасности и следите за жизненными сигналами, — приказал Франциск и продолжил:
 — Да, во всех случаях жертва умирала во сне, но выбрать, кто это из Апостолов, мы так и не смогли. К тому же, какой вампир обращает жертвы не в мертвецов, а в демонообразных тварей?

Священники заинтересованно молчали.

— И, чует мое сердце, мы ещё не раз должны будем поблагодарить нью-йоркскую полицию за своевременное внесение трупов в базы данных. Как только я узнал, что посреди города во сне умер человек с рваной раной на шее, то мгновенно рванул сюда. Представьте, что натворил бы Обращенный посреди крупного города, если его не взять моментально под контроль? Иногда я рад, что технический прогресс идет именно таким путем, — подытожил Франциск. — Что там с витальными функциями тела?
— Кажется, я проспорил свою сотню, — буркнул Сергей. — Сердце не бьется, крови в теле почти нет, трупного окоченения не наблюдается: мышцы мягкие. Мозговая деятельность, по-видимому, отсутствует, и цепи также не активируются, — добавил он, воткнув провода в глаза трупу.
— Кстати, начальник, — подал голос Хавьер. — Мне почему-то кажется, что доступ к такому делу должен быть засекречен. Какие у нас полномочия?
— Увы, не полные, — признал Франциск. — Есть все материалы по испанскому случаю — ну, то неудивительно, ведь я его вел. Практически вся остальная информация доступна в лучшем случае на уровне упоминаний, да и то не полностью.Если до того дойдет, я выбью разрешение получить доступ к материалам по всем известным случаям, но это будет непросто. И затем, — добавил он после краткого молчания, — я искренне надеюсь, что мы зря волнуемся, а наш брат во Христе погиб от рук убийцы из плоти и крови.

Сергей хотел было сказать, что фамилия убитого была "Вейтерман" и он вряд ли был христианином, но решил не провоцировать начальство на обсуждение теологических вопросов.

***

Формально, США — протестантская страна. Оно и неудивительно: основанная беглецами из континентальной Европы, что были преследуемы фанатичными борцами за чистоту католической веры, страна была просто обречена стать оплотом протестантской веры по всему миру. Тем не менее, религиозные вопросы отходят на второй план, когда речь идет о борьбе за существование. Враждебные сущности непознанного материка не раз ставили под угрозу будущее колоний, и, когда в один день исчезло население целого городка, английским поселенцам пришлось обратиться за помощью к испанским католикам, благо для этого не пришлось плыть через океан. В обмен на ряд формальностей и признание своей частичной зависимости от Рима, протестанты получили помощь от боевых отрядов Церкви, не раз спасавших молодые поселения от полного уничтожения. С тех пор Католическая Церковь, хоть формально и не считалась главной религиозной конгрегацией государства США, имела весьма прочное положение в обществе — и карт-бланш на ведение операций против демонов, вампиров и разнообразных анимистских духов.

Действия против подобных существ с некоторых пор следовало вести втайне от населения — привлекать к себе ненужное внимание дорого и ведет к ненужным осложнениям с разнообразными любителями сунуть нос в чужие дела. Именно поэтому автомобиль, где находились Франциск, Сергей и Хавьер, отправился не в собор Святого Патрика в самом центре Большого Яблока, а на несколько десятков километров дальше западной границы Нью-Йорка, где посреди леса за замотанной в колючую проволоку бетонной стеной с надписями "Private property, no trespassing!", возвышалось трехэтажное здание, больше походившее на форт, чем на храм.

Три ряда немногочисленных окна, больше похожих на бойницы замка, были прорезаны с торцевой стены и на всех этажах их закрывали литые решетки без замков. Внутрь здания вели две огромные двери: в одну из них мог въехать грузовой автомобиль, четверть её открывалась отдельно и в появлявшийся просвет вполне мог пролезть человек, так что проход в здание вполне походил на церковные ворота. Второй вход в здание, расположенные в той же стене, что и окна, был чуть скромнее — всего в полтора человеческих роста, но литая цельнометаллическая дверь с небольшой решеткой на уровне глаз, как в тюремных камерах, внушала не менее. Непосвященный пришел бы в ужас, увидев перед собой такого каменного монстра, но здание и было построено с той целью, чтобы непосвященные видели его очень редко, а то, что скрыто внутри — вообще никогда. Здесь Святая Церковь держала своих пленников, вела допросы и принимала меры по устранению тех, чьё существование на земле считала недопустимым.

Автомобиль проехал по узкой площадке перед импровизированной цитаделью и въехал в большую дверь. Братья Сергей и Хавьер сосредоточенно сопели в фургоне, не отводя глаз от лежащего перед ними тела.

— Приехали, — объявил Франциск, когда автомобиль остановился в глубине здания. — Выгружайтесь.

Дверь фургона открылась и инквизиторы оказались перед хорошо знакомой им дверью внутри здания, над которой горела предупредительная красная лампочка. Машину кругом обступили фигуры с блестящими металлическими предметами в руках.

Сергей соскочил на землю и взялся за носилки, к которым заблаговременно был примотан труп. Хавьер подхватил их с другой стороны, и, слегка крякнув от тяжести напичканного металлическими предметами тела, братья вынесли его из автомобиля. Одна из фигур в черном открыла дверь, за которой ярко белела обитый кафелем коридор.

— Брата Гжегожа уже позвали, как я просил? — обратился Франциск к одной из фигур в черном.
— Я здесь, — отозвалась фигура, стоявшая чуть поодаль в коридоре. — Не узнал, что ли?
— Не заметил, скорее, — ответил Франциск и тут же перебил сам себя: — Дело серьезное. Работай. Так тщательно, как только можешь.
— Сделаю, брат. Меры серьезные, но я все подготовил.

Брат Гжегож, чьей фамилии ни Франциск, ни двое его подчиненных не знали, был весьма интересной личностью даже по меркам такого разношерстного сборища, как боевые отряды Церкви. До приема в организацию он промышлял наёмничеством, предлагая свои услуги попеременно то Ассоциации, то Атласу, то ещё бог знает кому. Моральные устои вольного мага по кличке "Серая смерть" особо крепкими не были, так что выполнение заказов зависело исключительно оттого, какая из сторон больше заплатит — обычное, в общем-то, среди наемников дело. Однажды дело пошло не по плану: жертва, по протоколу значившаяся сунувшей не в свое дело нос мелкой сошкой, оказалась Мертвым Апостолом, а наниматель — агентом Часовой Башни, получившим приказ запечатать и наёмника, и ходячий труп одновременно. Серая смерть расправился с обоими, но потерял половину руки и остатки веры в честность человечества. Останки Апостола он развеял по ветру со всеми присущими случаю процедурами, а тело члена Ассоциации упаковал в ящик из-под апельсинов и послал в Лондон. Маги шутку оценили, и на разъяснительную беседу выехала ни много ни мало сама Лорелея. Когда до него дошла весть о том, с кем придется иметь дело, Гжегож осознал, что слегка перебрал с пафосом. Он здраво рассудил, что из двух стульев надо выбирать тот, который помягче, а боец с оторванной рукой — не самая грозная боевая единица, после чего Гжегож заявился в ближайшее отделение Церкви и сдался со всеми потрохами, попутно добавив, что желает верой и правдой служить святому делу до конца жизни. Его способности быстро оценили: далеко не каждый священник понимал, каким образом работает практикуемая в Ассоциации магия, а успешным боевым опытом против Апостолов могут похвастаться уж совсем немногие. Гжегожа подлатали, с Бартомелой-старшей договорились, и матерый поляк оказался на попечении нью-йоркского отделения Церкви, где занимался в основном курением всего, что можно курить, а в свободное время— обработкой собранных по всему восточному побережья США тел.
— Тепленький, — сказал брат Гжегож, притронувшись к трупу. — Заносите.

Тело втащили в комнату, полностью покрытую белым кафелем и в ярком свете длинных ламп чем-то напоминавшую хирургический кабинет. Пока Сергей и Хавьер возились, прилаживая труп к стоящему в центре комнаты столу, Франциск шептался с Гжегожем:

— Надеюсь, что это — обычный труп, без осложнений.
— Зря надеешься, — шепотом ответил Гжегож без капли раздумий. — Ты, конечно, не обратил внимания, но из него так и хлещет мана. Это не мертвец, который оживет через пару часов, это что-то совсем другое.
— Вот как, — сказал Франциск, и судя по тону шепота, его настроение упало ниже некуда. — Мы сможем справиться с этой тварью?
— Нет ничего такого, с чем не справилось бы Божественное провидение и пара Чёрных ключей, — набожным тоном с плохо скрываемой ухмылкой произнёс инквизитор и возвел глаза к небу. — Когда я буду его кромсать, стой со своими ребятами начеку вокруг и закрой плотно дверь. Ты ведь не боишься смерти, Франциск?

Вместо священника ответил его решительный взгляд: готов умереть, если это пойдет на пользу делу. Гжегож сделал знак рукой монахам, стоящим вокруг входа и объявил:

— Запросите подкрепление со всех этажей.

Безмолвные фигуры напряженно смотрели на него.

— Будьте начеку. Не выпускайте из этой двери ничего, кроме нас, пока не убедитесь, что мы — те, за кого себя выдаем.

Затем Гжегож повернулся, вошел в кафельный кабинет и закрыл за собой дверь. Стоявшие внутри братья обеспокоенно посмотрели на него:

— Что-то не так?
— Пока не знаю. Кто из вас вёл тело во время маршрута?
— Я, — ответил Сергей, которого Гжегож любил доводить до белого каления длинными размышлениями о том, что он — не русский, а плохо воспитанный поляк.
— Витальные показатели?
— Отсутствуют.
— Элементный анализ?
— Шестой мнимый — в норме, полного не делали.
— Хорошо, — кивнул монах. — Вбейте ему по дополнительному гвоздю в суставы и подрубайте к аппарату.

Раздетый догола труп лежал посреди комнаты на импровизированном столе, имевшем форму креста, и столь плотно был к нему примотан пластиковым волокном со светящимися прожилками, что напоминал мумию. Служители Церкви, в отличие от магов, ценили достижения технического прогресса и регулярно использовали новомодные медицинские аппараты для сбора данных о жизнедеятельности тел. Пока Сергей прилаживал провода к конечностям тела, Гжегож подкатил столик с медицинскими инструментами и, одевая перчатки, приказал:

— Всем быть настороже.

Он взял скальпель и провел длинный разрез от правого плеча к грудине. Из-под надрезанной кожи выступила темная жидкость.

— Давления, значит, нет, — недоуменно сказал священник. Прибор жизнеобеспечения подтверждал: давления у трупа и правда не было. Гжегож собрал несколько капель появившейся жидкости на лопатку и сгреб в пробирку. Его укололо внезапное ощущение того, что он режет живое существо — не ожившего мертвеца, как было много раз до этого, а лежащего в глубокой коме человека.

Он решительно отбросил неприятную мысль и воткнул скальпель в живот, намереваясь провести разрез от грудины до паха. Едва холодная сталь ножа вонзилась в плоть трупа, как лежащий на столе Морис открыл глаза и издал звук, от которого у всех пробежали мурашки по телу:

— ???????

Ни один из инквизиторов не понял, что произошло. Волна энергии распространилась от трупа и отбросила их назад. Устоял на ногах лишь Хавьер, все время настороженно смотревший на тело, все остальные попадали навзничь, но тут же вскочили, сжимая в руках Черные Ключи.

— Это что было? — крикнул Франциск.
— Заклинание, отбрасывающее врага назад, — меланхолично объяснил Гжегож, надевая слетевшие очки. — Вот только я не могу понять, сколько в нем строф и откуда труп умеет колдовать.

Он подошел к телу и посмотрел во внезапно открывшиеся глаза, внутри которых чернела пустота:

— Кто ты и как тебя зовут? — спросил Гжегож. — Отвечай, дьяволово отродье, ибо ты перед законным представителем Господа Бога нашего!
— Я здесь, я там, я всегда.

Голос того, кто когда-то был нью-йоркским адвокатом Морисом Вейтерманом, звучал глухо и с металлическими нотками.

Франциск смотрел на внезапно ожившее тело и его пронял безотчетный страх. Валенсийское событие ожило наяву, но если в памяти встреча с полу-превращенным, исковерканным естеством испанца было для священника одним из тех его деяний, которыми он мог бы гордиться, то сейчас, видя на столе оживший труп нью-йоркского адвоката, он хотел спрятаться куда-нибудь поглубже. Тогда, отчетливо помнил священник, превратившийся был человеком, хоть и изувеченным. Сейчас же перед ним лежало Нечто, имя чему он затруднялся дать.

— Морис, ты меня слышишь? — тихо окликнул он, надеясь, что тот отзовется.
— Его здесь нет, — после паузы ответил голос. — Больше никогда. То есть это я, — спохватился голос чуть другим тоном, — но его больше нет.

Священники не могли отделаться от мысли, что с ними разговаривают два существа одновременно.

— Как твое имя?
— У меня нет имени. То есть, я Морис. И ещё у меня нет имени. Было. Но нет.

Франциск изо всех сил силился понять, что произошло с телом, которое десять минут назад лежало в автомобиле и не подавало признаков жизни. Был ли то вонзенный в его плоть скальпель, которым орудовал Гжегож, или какой-то другой катализатор, но с трупом произошла явственная перемена. Он по-прежнему недвижимо лежал, завернутый в силовые кабели, должные сдерживать активность магических цепей. Тем не менее, аура — священник по долгу службы ненавидел это слово, но лучшего подобрать мог — окружала его тонкой пеленой и распространялась во все стороны.

Гжегож внимательно осматривал ожившее тело, стоя в трех шагах от стола. Опытный глаз бывшего охотника на магов, усиленный заклинанием обнаружения магических цепей, искал источник силового поля внутри.

— Вы его родословную проверяли? — спросил он, не надеясь на ответ.
— Чист как стеклышко. Ни единого мага в роду до XVII века минимум, — сказал Хавьер, который листал биографию всех предков жертвы по пути на дело. — Самый обычный человек.
— Оно и видно, — подтвердил Гжегож. — Ни единой цепи во всем теле. Вообще ни одной. Возникает такое чувство, что они и не нужны. Тогда откуда эта мана? Что у него вместо крови?

Священник взял пробирку и собрал капли жидкости, выступившие из-под надрезанной кожи. Он аккуратно забрал вязкую субстанцию шприцем и принялся выдавливать по капле на пробирные стекла — одно за одним, всего семь штук. Затем он достал из-под стола металлический ящик с батареей пробирок внутри. Гжегож поднес одну из них к глазам, взболтал и зачерпнул шприцем несколько капель, после чего выплеснул на каплю кровеобразной субстанции. Смесь зашипела и ярко вспыхнула, но тут же погасла, оставив после себя блестящий сгусток.

— Не может быть. Этого положительно не может быть, — ошарашенно пробормотал священник.

Он повторил то же самое со вторым реагентом: вместо вспышки появилась лужица воды. Третий опыт дал сгусток сухой грязи, в результате четвертого кровь просто испарилась — и во всех случаях на месте субстанции из тела блестел один и тот же крохотный сгусток неизвестного Франциску вещества.

Гжегож махнул рукой:

— Все ясно, и у меня, как водится, две новости. Одна — хорошая, другая не очень. Начну, пожалуй, со второй. У нас на столе лежит существо без единой магической цепи, излучающее ману и вместо крови набитое эфиром. Согласно классификации Герхардта, такие свойства присущи только одному творению Гайи — Истинному Демону.

— Но ведь... — пробормотал Сергей, — в истории нет упоминаний о встречах с Истинными Демонами. Эти твари строго теоретизированы, их существование постулировано, но...
— Если ты знаешь другую тварь с такими признаками, то рассказывай.

Пояснить Гжегожу, съевшему на монстрологии не один десяток финских лаек, Сергей абсолютно ничего не мог.

— Соответственно, плохая новость, братья — мы все умрем, когда этой твари придет в голову нас порешить. Мы её запакуем в Камеру Подавления, но что-то мне подсказывает, что это не удержит её надолго.
— А вторая новость?
— Вторая новость... Вообще-то, я пошутил, — оскалился Гжегож противной ухмылкой смертника, который знает, что его сейчас поведут вешать. — Франциск, ты ведь не просто так притащил этот труп именно сюда?

Инквизитор кивнул.

— Связывайся с Ватиканом. Пусть высылают сюда всех, кого смогут, включая высшие Номера. Я объявляю тревогу по всему отделению, нужно отрезать здание от внешнего мира. Если Истинный Демон вырвется наружу, потери будут исчисляться миллионами. Давай, давай, иди уже! — кивнул он Франциску и кинул слегка безумный взгляд на его подчиненных: — Ну а вы, ребята, можете выбирать, где сдохнуть — здесь, вместе со мной, или сбежать в город и чуть продлить свое жалкое существование. Что выбираете?
— Служу Святой Церкви! — хором ответили Сергей и Хавьер, хотя колени у обоих заметно подрагивали.
— Значит, будем паковать красавчика вместе. Отлично. Люблю работать с профессионалами.

Провожая взглядом Франциска, Хавьер шепнул своему брату по оружию:
— Кстати, ты проспорил мне сотню.