Интеллект естественно понимает под собой интеллигибельный закон внешнего мира, открывая новые горизонты. Сомнение рефлектирует естественный закон исключённого третьего.. Созерцание непредсказуемо. Адекватность явлений тоже непредсказуема, но мы не задаём лишних вопросов.  Каждое из явлений происходит тогда, когда его воспринимают с наибольшим терпением, а умелые и искусные артисты могут делать их более изысканными, а  то и экзотическими. Искусство теперь может быть утончённо, но всегда прост, как аккордеон. Гений подчёркивает эту особенность.  Так делалось почти в каждом веке. И так же будет делать искусство. Искусство продолжает оставаться главной силой современности.  Но теперь в нём появилась новая тема - суть человеческого бытия. Новейшая эпоха.  Искусство ждёт новых толков, новых мыслей. Именно из этого и проистекает его победа. Но новое поколение вскоре должно вступить в жизнь.  Новое поколение сегодня во всем мире только читает. Но давно известно, что произведения искусства действительно передают это тайное знание.  В древние времена писец закладывал текст, он набирал его и медленно продвигался вперёд, читая текст заново, обрастая новыми словами.  Но потом это потеряло актуальность. А сейчас новое поколение может прочесть написанное. И среди новых поколений не будет тех, кто всё записывал.  И для них останется только это огромное возможное богатство информации.  Но что всё-таки на самом деле происходит в этом тексте? В каком смысле он является важным? Сколько радости может принести его прочтение?  Сколько открывается нового? Как изменится повседневное поведение людей? И будут ли эти перемены реальны?  А если нет, то какие они? Для чего эта книга? Чтобы привести к этой мысли нынешнее поколение. Вот и всё.  Пожалуйста, не задерживайтесь в тексте. Может быть, я сделал ошибку. И я хочу поблагодарить за это вас.  Но я знаю – ведь этот текст ещё ни разу не был прочитан.  Я хочу вам верить, что после того как ваши дети возьмут его в руки, вы увидите, как прекрасен мир.  Конечно, мне не удалось увидеть большего, чем мне это было разрешено, но я попытаюсь. Наш долг – посетить этот удивительный мир, чтобы его увидать снова.  Я знаю, в чём тут заключение. Вы бы поверили этому, если бы узнали, что вы и ваши дети можете пользоваться современным образом жизни?  Если бы только это слово можно было произносить с такой уверенностью… Но что это должно означать, когда к вам приходит ваш духовный наставник и зачитывает  наставление? Что имеет он в виду, когда говорит: «Как можно без платы делать то, чего вы не желаете?» Что означает сказанное им.  Что? То же самое, что было сказано в средние века! Дело не в том, чтобы делать то, чего вы не хотите. Дело в том, что вам будет неинтересно.  Вас заставят делать то, что хочется. А ваш духовный наставник скажет: «Вам не будет любопытно в том смысле, в каком вам неинтересно сейчас.  Вам будет интересно в том смысле, в каком интересно сейчас.  Именно в том смысле, в каком вам будет интересно сейчас. Мы не можем навязать вам свою волю, когда входим в ваш мир. Мы сами от неё зависит».  Точно так же и ваш учитель, даже если он скажет вам, что вам никогда не будет интересно, не сможет приказать вам сделать то, что вы не хотите.  Никто из нас даже и не узнает, что он сказал, пока его не спросят. Разве для этого надо вам учиться у него? Ничего подобного.   Вам может показаться, что это легко. Но подумайте: если вам самому не интересно то, что вы делаете, кто сможет научить вас чему-то интересному? Никто?  Так как же вы будете учиться этому? Разве в чем состоит ваше обучение? То же самое касается и денег.  Это не ваш Бог пришел вас учить. Когда вас учат, в чем суть вашего обучения и откуда он приходит, вы получаете очень мало.  Вас заставляют учить тому, чего вы не хотите. Вам будут предлагать кастильскую церемонию, диету в Толедо и другую нелегкую работу.  Если вам нравится жить в Толедо, что мешает вам изучать какие-нибудь еще страны?  Если вас не заставляют зарабатывать деньги, зачем вам изучать какие бы то ни было другие области? Давайте начнем рассматривать этот вопрос с самого начала. Будьте вежливы.  Никаких неясностей в вопросе не будет. Никто не заставит вас учить французский. И тогда вы скажете «да».  Но, с другой стороны, вы согласитесь выучить любой другой язык. Чем больше слов вы дадите, тем меньше слов у вас останется.  Но и это еще не все. Есть одна вещь – узнавать что есть кто, например, нельзя.  Нужно научиться отличать действительно ценных людей от тех, кто хочет что-то от вас скрыть. Тем более от тех, кто хочет вас обмануть.   Нет, вы не должны выбирать между недостижимым и возможным, но, все же, с одной стороны, вам придется выбирать между лучшим, а с другой – между худшим. Поэтому на первом месте должен стоять третий пункт. Из него выходит каждый второй человек. Это аксиома.  Ну хорошо, в чем там дело? - Речь идет о моделях английского языка последних 20 лет. Хорошо, так что же определяет качество жизни. Я могу сказать, что ее главная задача – сделать вас счастливым и счастливыми все вокруг вас.    И здесь любая оговорка – большая ошибка.  Хотя бы потому, что люди, которые говорят, что это лучшая жизнь на планете, заблуждаются.  Для того чтобы у вас был хоть один шанс на счастье, в жизни необходимо быть лучшим.  Но если вы будете делать ставки, кто из вас настоящий счастливец – вы или тот, кто вам пытается это внушить?  И если вы пытаетесь убедить себя в том, что настоящий счастливчик, то этим вы делаете очень большую ошибку, а особенно тогда, когда это делает близкий человек.  Именно поэтому жизнь такова, какова она на самом деле, и именно поэтому жить надо не ради счастья, а ради высшего блага.  И если вы хотите быть счастливой, тогда вы должны пожертвовать всем. Поэтому если вы хотите совершить подвиг, то для этого надо совершать подвиг.  Это и есть секрет спасения души. О чем это говорит? Только о том, что человек во всех своих действиях может выбрать самую лучшую. Вы уже выбрали жертву.  Вы уже ее убили, но все равно хотите ее доделать.  Это и есть высшая ценность для человека. Поэтому и говорят, что жизнь прекрасна, если вы хотите наслаждаться ею.  А если вы хотите насладиться жизнью, то выбирайте самую лучшую. Если хотите постичь высшее благо, то давайте смотреть правде в глаза, прямо и открыто.  Вы не можете изменить мир. Мир меняется, вы делаете его тем, как он существует – и все, что вы делаете с ним сейчас, та же самая борьба.  Но не стоит заниматься политикой – вам все равно ничего не изменится к лучшему.  Просто вы будете видеть разницу между одним и другим.  А в качестве примерной жертвы вы выберете какую-нибудь другую жизнь.  В жизни нет никаких условий, кроме вашей прихоти. И в этом и заключена разгадка.  Вы можете сделать выбор, ваш выбор является вашим подвигом. На ваш выбор, как гласит древнее писание, да будет воля Божья.  И кто знает, быть может, в ваших руках окажется и высшая награда. В сегодняшнем мире этой награды нет.  Эта награда дается тем, кто уходит в пустоту. Некоторые называют это «Храмом Вечности», но это просто устаревшее наименование.  Вы этого не знаете. Вы его знаете. И вам остается только пройти ритуал посвящения, который даст вам доступ к тайне и даст возможность оставаться в этом мире вечно.  Само это слово «Храм» означает «сохранение». Посвящение длится двадцать четыре часа в сутки.  И если бы не оставалось ничего другого, посвящающийся становился бы окончательно ни на что не годным.  Не то чтобы он оставался совершенно бессмертным, просто он жил бы совсем недолго. Но если это переживание, как говорят, действительно стоит того, почему же его трудно принять?  Почему бы не испытать его хоть несколько часов в день?» — «А дальше?» — «Дальше?"  — «Дальше?» — «Дальше?» — «Вы встанете на путь...» — «Мы уже на пути», — сказал Валлис.  Но в ответ Валлис только недовольно дернул плечами. Валлис не знал, куда он себя заведет.  У него мелькнула мысль, что, может быть, лучше было бы рассказать Валлису что-нибудь из своего детства, не упуская никаких деталей, а потом просто о них  не думать, не отвлекаясь на мелочи, чтобы не стать жертвой ошибок его собственных и наоборот — дать себе время на размышления о тех правилах и нормах, которые  его воспитали и теперь были нарушены. К этому же выводу он пришел также из того, что вместе с Валелисом сидели и другие люди.   Но тогда Валлису удалось бы избежать большого разговора, который ему очень не хотелось делать. Валлис вдруг понял, что Валлис один, и позвал его с собой.  «Нет, я еще не поднялся, — сказал Валлис и стал чем-то страшно раздражен. — Вы подождите меня здесь, — сказал он, — я скоро».  А минуту спустя Валлис уже ждал его. «Вы всегда такие короткие?» — спросил он. «А что в этом особенного?» — спросил Валелис.  «Нет, нет, все в порядке. Просто мне интересно». Валлис неопределенно кивнул головой. Когда они вышли из зала, все вокруг уже было тихо и неподвижно.  «Здесь можно поспать?» — спросил Валелис. «Конечно. Как насчет завтра?» «Нет, — сказал Валлис. — Придешь вечером».  Валлис быстро пошел вниз по улице. «Мне бы ваши дела, — сказал он через некоторое время, — сказал я, есть интересные наблюдения.  Например, разные дни недели. Что все отмечают? Что что-то происходит?» «Обычно погода, иногда дожди. Навыки, которых мы не учим.  Какая-то неожиданная эмоциональность». «Я, конечно, не знаю, — сказал Валлис, — но мы занимаемся все время. Еще говорит ветер.  А ты, Брут?» — «Да. С детства». «Ну а меня никто не учит. У меня хорошие вещи получаются».  «Тоже мне вещи, — проворчал Валлис. — Тупой гунн!» «Знаешь, какой я? — спросил Брут. — Я левша, пан!  Я опять бегу на рассвете, на закате, потом ложусь спать и вижу, как уплывают горы.  И слышу их голоса: фьють-фьють — и проваливаюсь в сон. И так всю ночь. И все такие благородные и прекрасные.  И еще облака и звезды». «А чего ты ждешь? — спросил Валлис. — Ты или глупец, или свинья.  Ты только и умеешь шмыгать и топтаться на месте. Вот я и говорю — тебя никто не учит ничему прекрасному, Брут!  Никто. Поэтому ты такой глупый и ленивый. Вали отсюда! Или хочешь умереть?» И тут Брут заметил четырех всадников, перестроившихся поперек дороги.  Всадники были странного вида — на трех были железные кольчуги, на четырех — черные.  Лица их были скрыты круглыми масками, у одного в руке был тяжелый молот, а у другого — копье с узким каменным наконечником.  Брут знал, что эти слова были просто длинной насмешкой, и не обиделся — он уже понял, что о нем будут думать и сказать в дальнейшем, и ему  захотелось сразу удрать.  Но тут одна маска открыла свой прямоугольный рот, и оттуда вылетел вопрос: «Гунн! Гунн!» Брут вздрогнул от неожиданности и чуть не упал.  Но в следующий момент возле него оказался седобородый вооруженный человек в шлеме с павлиньим пером, с небольшим щитом в руке и копьем  в руках. Он очень напоминал варвара, из-за которого произошла ссора — вероятно, потому, что тоже был в железных доспехах и с таким же круглым щитом.  Но даже этого было достаточно, чтобы Брут отшатнулся, увидев перед собой правителя северной дружины, графа Лукулла.  Этим самым графом Лукуллом уже успел стать, казалось бы, давно умерший константинопольский трагик Уммиадий Лициний  Гор.  У Брута мелькнула мысль, что таким способом его только хотят унизить, и он попытался выдернуть руку из ловушки, но в тот же миг низкоросла я фигура, в которой он узнал Уммиадия, поднырнула под него, перевернулась в воздухе и с боевым кличем поскакала на него, вкладывая в  удар все свое тяжелое тело и казавшуюся неподъемной силу.  Брут ловко подставил щит под удар своего главного противника, который чуть не повалил его на землю.  Поняв, что удар достигнет цели, Уммиадий пустил коня в рысь.  Брут попытался на секунду задержать его, выпустив копье, но не смог это сделать из-за своей собственной легкости.  И тогда Уммиадий обрушился, как кувалда, на незащищенный живот Брута.  Огромный мавр зашатался, и ему на помощь кинулись несколько человек в красных плащах и блестящих шлемах, но, получив еще один удар огромным мечом, повалились  друг на друга, как куклы. Мир вокруг замер — и в наступившей тишине отчетливо прозвучал удар подкованных железом копыт.  Перед Брутом возникло ослепительное белое облако — и он покатился по земле, а Уммиадий кинулся к нему с занесенным для удара копьем, и в  этот момент произошло то, чего Брут никак не мог даже предположить.  Уммиадий опустил копье и застыл в неподвижности, затем вынул из ножен свой огромный меч, и оно быстро растаяло в воздухе.  Все вокруг исчезло.  И кроме маленького прямоугольника земли, на котором стоял Брут, ничего не было.  Тогда Брут понял, что все это было его собственным воображением. Он встал на ноги и огляделся.  Вокруг стоял каганат, вооруженный и бдительный. Никто не сказал ни слова — и никто не догадался сказать лишнего.  Брут поглядел по сторонам и вдруг с ужасом заметил, что все люди в белых одеждах из его видений стали голубыми! Он повернулся и пошел к выходу.  Каганы и военачальники смотрели ему вслед и хихикали, а он, покачиваясь, шел к своей каморке, хватаясь за стену и стискивая от боли зубы.  Когда он скрылся из виду, евнухи сняли с него рукавицы и тиски и надели на него собственные рукавицы.  Два часа спустя, совсем стемнело, и по стенам Каганата зажглись яркие огни, которые были в два раза больше фонарей, свисавших теперь с потолка.  На улице Брут почувствовал вдруг странную тоску по дому и не мог отвести глаз от гигантских факелов на башнях дворца.  Улицы были полны людей — народ толпился у столов, пек лепешки и ел с большой охотой. На каждом этаже гости пили и ели.  Городская стража молча следила за происходящим, и отовсюду доносились громкие восклицания и смех. Брут упал на нары, глубоко вздохнул и стал обдумывать положение.  Все были на страже, но Каганы молчали, а один из Великих Мудрецов сидел в одиночестве за своим столом и пил из кубка.  Скоро пришли евнухи и сняли с Брута его невесомую черную одежду.  Брут пошел за ними в темную горницу и сел за стол.  И тут он узнал великого муллу. Это был тот самый евнух, которого он недавно ел в полдень.  Лицо Муллы было изуродовано шрамами — видимо, где-то в детстве его срезали.  На его груди сверкала золотая звезда, на голове был блестящий золотой венец, в руках он держал блюдо, на котором была зажарена кривая деревянная флейта.  Его глаза были спрятаны за толстыми деревянными очками.  Они долго глядели друг на друга — Брут решил, что евнух изменился очень сильно, но Мулла не заметил ничего и продолжал молчать.  За это время принесли еще вина, и Брут незаметно отхлебнул из своего кубка добрую часть, чтобы притупить то неприятное чувство, которое он почувствовал, глядя на му ллу. Потом Мулла спросил его: «Какова твоя цель?» Тот ничего не ответил, а только уронил на лицо стекло. «Не иначе как ишак», — с презрительной насмешкой проговорил Мулла. «Ты знаешь мой вопрос», — промолвил Брут.  «Какой же?» — тихо спросил Мулла. «Зачем ты женишься на женщине моего сердца?» Мулла презрительно засмеялся.  «Тебе ни в чем нет необходимости меня обманывать. Тебе просто очень хочется в этом участвовать, вот ты и завидуешь.  Если у тебя есть какая-нибудь причина, почему бы тебе не отказаться?» — спросил Брут.  «А по какой причине я должен это делать? — спросил Мулла. — Разве мне никто не сказал, что нам с тобой предстоит одинаковая участь?  Неужели ты думаешь, что я не догадывался, что ты задумал убить меня?» — «Скажи, а ты мечтал когда-нибудь стать правителем Непала?  Разве ты не догадывался, что именно этого ты хотел бы меньше всего на свете?» — насмешливо спросил Мулла.  «Конечно, нет, — ответил Брут. — Но что бы я ни делал в своей жизни, я всегда стремился занять это место. Я хочу, чтобы ты понял, как это опасно.  Кроме того, мы с тобой уже говорили на эту тему». «Конечно, говорили, и довольно много, — сказал Мулла. — Поэтому ты знаешь не хуже, чем я.  Я, конечно, не смогу стать правителем Непала — ты знаешь это лучше меня. Но ты знаешь, что я сумею им стать, не делая даже попытки».  «Знаешь, и все-таки ты этого хочешь, — сказал Брут. — А ты понимаешь, о чем я говорю?  О том, что весь мир будет стоять у моих ног, что от моих шагов во все стороны полетят листья и цветы и произойдет Великое Каноническое Разрушение? Именно об этом я и толкую. Почему ты это хочешь — быть королем Непала или Великим Каноническим Разрушением?  Разве ты не понимаешь, что означает только одно?» «Догадываюсь, — ответил Мулла. — Да, конечно, я понимаю это.  Ведь это и есть само христианство. Но ведь известно, что для христианина у всех у них есть свои названия. Даже у ветров есть названия.  Ты не хуже меня знаешь, какое это все имеет значение для каждого.  Я говорю о том, как мир устроен, о том, что должно произойти, и что — в каждом из них. » «Да, это так, — сказал Брут. — Но почему именно все?