Печатный лис

Каждому своё.



Печатный лис

Давайте условимся сразу: я не хочу рассказывать о своей неудачной любви или проблемах в жизни. Все эти вещи случались у каждого человека. У абсолютно всех, будь то самый загнанный ботаник, который в свои тридцать продолжает жить с родителями на окраине южной станицы или будь то успешный и харизматичный молодой парень, у которого на голове лихой андеркат, в кармане ключи от последней модели автомобиля немецкой марки, а на его счёт каждый день поступает сумма с пять нолями. Всех нас объединяет одно – мы люди, в нас течет самая обычная кровь разной степени густоты, и чувствуем мы почти одинаково. Просто кто-то более остро переживает невзгоды, кто-то не зацикливается на одной проблеме. Это всё понятно любому мало-мальски смышлёному человеку, и рассуждения здесь явно неуместны. Но сейчас исключительный момент. Поэтому, если вы не спешите и у вас есть свободная минута, то вы можете помочь мне и стать моим слушателем на время, пока длится агония.

В свою последнюю ночь я думал именно об этом. О том, что все мы равны, что во всех нас течет кровь и о прочей ерунде. А сейчас я лежу на кладбищенском снегу, в моё горячее лицо летит мокрый снег, с веток стоящих рядом сосен падают ледяные капли. Дыхание сбивается каждые десять секунд, хоть мне и кажется, что даже одно мгновение сейчас растягивается на бесконечное ожидание своей очереди в регистратуре какой-нибудь городской старой поликлиники. Настолько погано я себя чувствую. Не хватает только плачущих детей, визжащих мамаш и бабулек, которые откашливают огромные гнойные пробки своего хронического тонзиллита прямо в пожелтевшее стекло к уставшим медсестрам. Пожалуй, из всего этого обыденного цирка уродов на данный момент присутствовали только бабульки – правда, мертвые. Мой взгляд медленно, как катящаяся с небольшого склона машина, уехал куда-то вправо. В полуметре от себя я увидел подточенное ветрами и временем каменное надгробие, с выгоревшей фотографией какой-то пожилой женщины. Могила настолько старая, что от некогда улыбающегося лица на фотографии остались лишь небольшие контуры лица с пышной прической, которую в советское время гордо называли «Дебют», улыбка в губах и глаза, смотрящие на меня с неким сожалением и сочувствием. Признаться, эти детали я бы и не заметил в более спокойное время, хоть моя профессия и подразумевает поиск всех неточностей жизни и обработку всякой поступающей информации в готовый продукт. Да, я журналист. Работаю в не самом лучшем из лучших изданий нашей столицы. И я допрыгался до того, что теперь лежу на кладбище с огнестрельными ранениями. Кажется, в воздухе до сих пор пахнет порохом.

Наверное, именно в этот момент я наконец понял, что все прошлые мои проблемы были настолько пустяковыми. Никакими. Пустыми. Взявшись накануне за очередное, как мне казалось, рядовое задание, я даже в самых детских и глупых фантазиях не мог предположить, чем все обернется в итоге. У всех людей, которые не разбираются в тонкостях нашего ремесла, журналист ассоциируется с микрофоном, фотоаппаратом, блокнотом и бесконечной назойливостью. Это не так. Вернее, бывают и такие экземпляры, но среди матёрых «акул пера» они не вызывают никакого уважения. Да, настоящий журналист – пишущий журналист. Сам я не относил себя к «акулам пера», но главный редактор, которого все кличут просто Палычем, любезно прозвал меня «печатным лисом». Связано это было напрямую с родом моей деятельности – постоянное движение, постоянное общение, постоянное напряжение. Трупы, убийства, кражи, экономические преступления – всё это на меня спихивала редакция. Потому что больше не на кого. И это если учитывать тот факт, что криминальной колонки у нас нет нигде в издании. Да и я особо не интересовался, в какие рубрики распределяют мои посредственные, но крайне острые материалы.

Вот и сейчас мне дали задание, детали которого я даже не хотел узнавать. Информатор в областном следственном комитете слил моей коллеге на пьяную голову одно очень запутанное убийство, с предварительным похищением. Всё, что смогли раскопать следственные ищейки – убийство напрямую связано с одной довольно крупной сетью увеселительных заведений, по типу кальянных, баров и клубов на бумаге, а на деле притонов, подпольных казино и точек сбыта запрещенных средств. От таких подробностей волосы моей коллеги, ежемесячно тщательно красящиеся в светло-серый с ультрамариновыми прядками, естественным образом могли поседеть, без использования химии. Пришлось оплатить счет информатора в баре, а после поехать к нему домой. История умалчивает, что было дальше, но судя по пояснительной записке к заданию, ночь прошла весело. Но это не моё дело – осуждать своих коллег.

Конечно, на фоне многих я выглядел ещё довольно неплохо, хоть и часто выходило так, что я мешал свои жизненные проблемы с проблемами редакции. Часто приходил на работу пьяным, в столе у меня всегда стояла чекушка водки, которую я не брезговал хлестать с горла на виду у других журналистов. Кто-то меня осуждал, кто-то забавлялся и говорил, что это старая школа журналистики. О какой старой школе шла речь – я особо никогда не понимал, так как был одним из самых молодых сотрудников. Несколько раз меня ловило начальство на пьянках. После этого следовало увольнение. Обычно после такого я сдаю удостоверение, забираю рабочие принадлежности, возвращаюсь в свой свинарник за МКАДом. Там напиваюсь до чёртиков, на утро начинаю паковать вещи и прибираться в комнатах. После полудня мне звонит главный редактор, и сквозь зубы цедит:

- На ковёр к пяти, без опозданий.

Еду в редакцию, час выслушиваю лекцию о профессиональной этике, о том, что я на работе являюсь лицом издания, и что подобное поведение непростительно. Мол, если бы не мои навыки и чутье, меня бы давно выперли. Но сейчас «точно следует последнее предупреждение», после которого, в случае нового косяка, следует окончательное увольнение. Конечно, Палыч, мы это уже проходили.

Как раз что-то подобное произошло за две недели до того, как моя коллега провела незабываемую ночь с информатором. По своим связям Палыч пробил ещё пару деталей касательного этого задания. Убийство ещё нигде не засветилось, не было даже пресс-релиза от правоохранительных органов. Если раскопать всё, что было связано с этим преступлением, то мы могли замечательно выстрелить на фоне других СМИ. Поэтому теоретическую часть задания поручили другому журналисту. На мне осталась активная фаза. Палыч целый день ходил по своему кабинету, явно приняв стопку чего-нибудь из моей заначки, крякал как пожилой гусь и активно потирал грубые и сухие ладони. Настолько он верил в то, что фортуна вновь вернулась к нему из дремучего леса, и теперь просит ночлега в его ветхой избушке, перед этим сильно раскаявшись за то, что ушла. Главред наслаждался моментом, а секретарша уже выписывала мне ценные указания. Нужно было встретиться со свидетелем, осмотреть место преступления и поговорить со следователем. Плёвое, по сути, дело за хорошие деньги. Да, понимаю, речь идет о смерти человека, который был для кого-то сыном, для кого-то – любимым человеком. Но когда речь заходит о информационном пространстве и жажде аудитории до «чернухи», то нормы морали уходят на второй план.

А нормы морали давно ушли на второй план. Я совсем потерял контуры той черты, за которую нельзя было переступать. Произошло это после расставания с девушкой. Да, банально, но кто сказал, что банальные вещи не делают больно? Мы были вместе с первого курса университета. На втором, спустя год, первый раз поцеловались. Через пару месяцев первый раз переспали, после съехались. Это был тот самый родной человек из моей детской мечты. Вместе закончили учёбу, начали работать, содержать нашу маленькую семью из двух по уши влюбленных дурачков и небольшой таксы, которую я подобрал на улице после новогоднего корпоратива с друзьями детства. Я работал в районной газете, она – баристой в небольшой уютной кофейне у нашего дома. Пять счастливых лет пролетели как одно мгновение. Не скажу, что всё было гладко и ровно. Иногда я, в силу своего характера перегибал палку и делал ей больно, оставлял душевные травмы. Она этого не заслуживала, я понимал. И пытался загладить свою вину. Постоянно думал, что сейчас у нас всё не очень хорошо, но вот через время, когда меня поднимут в должности, или вот когда мы переедем, или вот когда я куплю машину, или, или, или… Я постоянно откладывал решение этих проблем. Дооткладывался. Она меня бросила. Собрала вещи, ушла, когда я был на ночном выезде. Только спустя два дня я смог её отыскать. Она пожила пару дней у подруги и собиралась вернуться на юг, к себе домой. Ближе к морю, ближе к спокойствию. Ближе к новой любви. Выяснилось, что последние полгода она мне изменяла, пока я отъезжал к родителям и был в командировке. Изменяла не из-за любви – просто ради эмоций. По-хорошему стоило бы её послать ко всем чертям, и напоследок ещё пощечину дать – как делают все крутые парни, которые не терпят пренебрежения к себе и своей личности. Но в тот страшный момент я даже обозвать её как-нибудь не смог. Всё как будто рухнуло. «Что же ты наделала?», - крутилось в моей патлатой голове. В наш последний разговор она рыдала навзрыд и орала на весь аэропорт, что ненавидит меня. Что это я ее сломал, запретил мечтать, сделал из неё такое вот чудовище. Из-за меня она больше не сможет кого-то полюбить, теперь она пуста. Тогда я стоял, смотрел на неё, на её слёзы, шатался, колени тряслись, ладони потели. Иногда ловил сочувствующие взгляды проходящих мимо патрулей полицейский и недоумевающих пассажиров ближайшего рейса. В голове стояла навязчивая мысль, что всё это бред, что она меня просто предала, что моя вина здесь минимальна, и она просто хочет спихнуть всю ответственность на меня. Лишь спустя два года я понял, что она была права почти во всём. Я действительно своими руками убил человека, которого любил больше жизни и ради которого был готов даже умереть. Но позже грань добра и зла стала настолько тонкой, что пропала вовсе.

А потом переезд в Москву. Решился я на это спустя тысячную бутылку водки. Бывший одногруппник свёл меня с Палычем, он заинтересовался моим резюме, оценил старые материалы. Полгода я был «бегунком» на разные сессии депутатов и бизнес-конференции. Вроде, я даже пить бросил тогда. Позже Палыч разглядел во мне навыки настоящего следователя. Произошло это, когда я установил личность горе-мамаши, убившую свою новорожденную дочь и выбросив её тело в мусорный бак, предварительно завернув в несколько пакетов одной крупной сети супермаркетов. Самое примечательное – я сделал это быстрее следователей, просто посидев в социальных сетях полчаса и сделав два звонка. Следствие мою работу оценило, женщину задержали, она во всем созналась. После этого произошло мое неформальное повышение до «печатного лиса» Палыча. На бизнес-конференции меня больше не отправляли, любезно заменив их трупами и хмурыми следователями. Жаловаться не приходилось, так как платили за риск мне намного больше, пусть и через «чёрную» бухгалтерию. Но моя пломба сорвалась, и я опять потянулся к бутылке. Пить начал в два раза чаще и больше, по ночам меня мучали кошмары, утром я безумно скучал по своей бывшей девушке, вечером возвращался в холодную постель и без эмоций отрубался. В перерывах между сменами всех этих душевных состояний я успевал изрядно напиваться. Возможно, именно алкоголь меня впервые так сильно подставил в эту ночь.

Я приехал ближе к одиннадцати на старое кладбище за МКАДом. Странное место для встречи со свидетелем, который ручался передать мне компрометирующие фотографии одного из руководителей нескольких кальянных в округе. Через эту информацию можно было бы выйти на рыбёшку покрупнее, распутав этот небольшой, но явно колкий преступный клубок, а после, в самый интересный момент, спустить на негодяев псов системы, несущих справедливость. Вернее, предоставить всю информацию в нужные органы. Эта схема, как оказалось, работает не первый десяток лет. И тут еще нужно подумать, кто из нас является рабом системы.

Недавно получил гонорар, поэтому заплатил таксисту и не взял с него сдачи. Машину принципиально перестал водить год назад, когда чуть не попался пьяным на дороге. Я достал небольшую бутылку виски из внутреннего кармана своего пальто, залпом допил оставшийся на дне алкоголь и бросил тару в кювет. Немного спустив черный галстук и расстегнув верхнюю пуговицу своей когда-то белой рубашки, я двинул к старым воротам кладбища. Виски сильно ударил по голове, кровь закипела, стало тепло, несмотря на моросящий противный мокрый снег. Тут же у входа я увяз в сугробе, а подол моего пальто собирал все опавшие сосновые ветки. Ноги в ботинках начали медленно намокать. Я громко выругался, но тут же осёкся и осмотрелся по сторонам. Конечно, нельзя нарушать покой мёртвых, но куда больше меня беспокоили живые. Освещения на самом кладбище не было никакого, лишь фонари с трассы оставляли свой свет вдоль старых заборов.

Пробираясь по сугробам вдоль старых оградок и запущенных могил, я невольно начал проверять, на месте ли мой травматический пистолет. Я засовывал его за ремень, каждый раз жалея, что не купил себе кобуру и обещая себе в следующий раз обязательно ее приобрести. Разрешение на ношение травматического оружия мне помог выбить знакомый бывший полицейский, с которым я регулярно встречаюсь в баре возле своего дома. С одного крупного гонорара я приобрел пистолет, два раза он даже смог меня выручить. В третий не получилось.

Сначала мне в лицо ударил яркий направленный свет какого-то фонаря или прожектора. От неожиданности и испуга я заслонил лицо бортом пальто, и свободной рукой достал пистолет. Через мгновение я подумал, что, наверное, это слишком вызывающе выглядит со стороны, и отвёл руку с пистолетом за спину. Немного приспустив борт пальто, я хотел окликнуть человека, который так нагло светил мне в пьяную морду фонарем, но тут в затылок мне прилетело что-то чертовски тяжелое и адски холодное. Вибрация от боли раскатилась по всей голове, уходя куда-то вниз, по шее. Это была уже кровь. Ноги подкосились, я упал на колени. Тут же прилетел второй удар в челюсть. Видимо, с ноги. Меня перевалило за оградку могилы, и на мгновение в свете фонаря показалась какая-то лысая физиономия с острыми скулами и абсолютно стеклянными глазами. В руках у непонятного мужика была короткая арматурина, которой он меня и огрел. Задыхаясь от боли и пытаясь проморгаться, прогоняя кровавые пятна перед глазами, я пополз назад. Луч света зашевелился и быстро перешёл на меня, как будто нащупывая моё тело на окровавленном снегу. Незнакомец с арматурой двинулся на меня, и всё, что я успел сделать – вскинуть руку с пистолетом и сделать четыре выстрела в его лицо. Уши заложило от грохота, со всех деревьев полетели вороны, где-то очень далеко залаяли дворовые псы. В голове очень странно, как будто мячик от стены к стене, запрыгала мысль, что я убил его, что это конец, что меня не отмажут, что у меня нет доказательств моей невиновности. Мужик со страшным хрипом упал навзничь, ударившись о деревянный крест соседнего захоронения.

Свет фонаря погас, я понял, что этот засранец здесь не один. Оперившись на надгробие, я привстал и выглянул из-за него, пытаясь осмотреться. Почти моментально в мои глаза полетела каменная крошка вперемешку с искрами, а через мгновение раздался резкий хлопок. Я оттолкнулся от надгробия, быстро встал и снова вскинул руку с оружием. Этот гад вооружен. Он хочет меня убить. Это была ловушка, меня хотят убрать. Кто? Информатор из СК? Приближенные преступного круга? Палыч? А может, это за мои предыдущие косяки? Нужно выбираться.

Рука дрожала, сердце билось так часто, что казалось, будто оно просто раздулось и биения никакого уже нет. За деревом что-то мелькнуло, я успел нажать на курок еще два раза. Если это был мужик со стволом, то я подавил его на пару мгновений. Значит, можно бежать.

Перепрыгнув через ограду, я стремительно рванул к воротам, ведущие на выход с территории кладбища. Лязгнул металл, прожигая снег посыпались искры, вновь раздался хлопок. На бегу я повернулся и начал беспорядочно палить в ту сторону, откуда донесся звук выстрела. Тут меня и зацепило. Несколько пуль пробили грудь в области правого легкого. В глазах потемнело, по всему телу как будто кипяток разлили. Я упал. Потерял сознание.



А сейчас я лежу на кладбищенском снегу, в моё горячее лицо летит мокрый снег, с веток стоящих рядом сосен падают ледяные капли. Ну, это вы уже всё слышали.

Мой убийца подобрал своего горе-напарника на руки и смысля в неизвестном направлении. Им не хватило духа даже добить меня.

Жить хотелось безумно. Я продолжал смотреть в глаза на фотографии надгробия.

Собрав последние силы, я с глухим стоном перевернулся на живот, после оперившись о землю, начал очень медленно подниматься. Я не видел вокруг себя снега – он почти весь растаял от крови, которую я потерял, пока лежал. Мне казалось, что я поднимаюсь целую бесконечность. Это давалось мне с таким же трудом, как далось бы одноногому инвалиду на костылях подняться по лестнице на двадцатый этаж. Но всё-таки я встал. В руке я всё еще сжимал пистолет. Магазин вылетел, он был разряжен. Может быть, мне не хватило буквально одного патрона. Сжав рукоять еще крепче, я начал передвигать ноги. Мне хотелось жить. Я должен был выжить. Я опирался о каждый крест, о каждый могильный камень, прижимая руку с пистолетом к своим ранениям. С каждым шагом моё дыхание всё больше и больше походило на свист чайника. Свист чайника утром, когда ты встаешь в школу, мама печет блинчики, окно на кухне открыто и ты слышишь птичью трель. Нет, не думай об этом.

Кровь хлестала, дышать становилось труднее.

Где-то в южном городе, в танхаусе у моря моя бывшая девушка лежит на диване у камина. По комнате бегает свет гирлянд, тихо играет эмбиент, костер приятно трещит. Она задумчиво гладит уснувшего на ее коленях молодого парня с лихим андеркатом. Водит по его вискам, опускается до рук, кончиками пальцев притрагиваясь к его венам. Ей тепло, она счастлива. Она понимает, что это судьба. Ей сказочно повезло, спустя столько времени и то количество боли, которую она перенесла, жизнь теперь такая, какой она себе ее всегда представляла. Как в детстве. Она улыбается, медленно наклоняется к парню и целует его в щеку. Я опять упал на сугроб, пистолет вылетел из моей руки. Её я, кстати, перестал чувствовать еще минуту назад.

Палыч уже, наверное, спит. Выгулял своих собак. Жена умерла пять лет назад, сын за границей. Сам всегда ругал меня за алкоголь, но его домашний бар всегда производил на меня впечатление. Сегодня пятница, завтра выходной, близятся праздники. Палыч налил себе двойную порцию виски, вышел на лоджию, подкурил сигару и немного отхлебнул с бокала. Я попытался закричать, но изо рта лишь полилась кровь. Свободной рукой я начал хвататься за снег, пытаясь дотащить свою бренную тушу до выхода. Почему-то мне казалось, что если я пересеку черту кладбища, то всё сразу же станет хорошо.

Но хорошо уже не станет. Уже не в этой жизни. Итог у всех всегда один – и бывшая моя умрет, и информатор, который меня слил. Этому ублюдку уготован отдельный котел в аду. Даже если он меня не сливал, и убила меня обыкновенная шпана. И шпана эта, кстати, тоже копыта отбросит. Надеюсь, один из них это сделает раньше меня. И седовласая журналистка, в которую я бы мог влюбиться, если бы не мои запои. И Палыч, бедолага, тоже умрет. Уже всё равно. У каждого будет своей конец. Вопрос лишь в том, как все эти люди проведут оставшееся время до смерти.

Мой конец уже наступил. Вот так глупо и бездарно. Я сожалею о своих ошибках. Я бы всё исправил, будь у меня возможность.

Но её больше нет.