Сёма

Зима. Тайга. Гул снегохода. Чувство полного одиночества, когда на сотни километров вокруг ни одного человека кроме тебя самого. За этим я сюда и приезжаю каждый год после того случая. Это мой личный способ убежать от реальности, возможность окунуться в полную светлой грусти ностальгию по былым временам, когда судьба еще не решила, что мне досталось слишком уж много счастья и пора бы его отобрать.
Я не увлекаюсь охотой, я здесь не для этого. Набираю провизии и углубляюсь в лес настолько, насколько позволяет запас горючего. С учетом обратной дороги, конечно. До попыток суицида я пока не докатился, к тому же дал себе слово, что никогда не докачусь. Не поступлю также эгоистично, как она, хотя в этом уже и нет особого смысла.
Несколько лет назад моя жена Светка покончила с собой. И я могу понять ее, у меня тоже были подобные мысли, но мы ведь договорились объединиться, мы пообещали помочь друг другу пережить трагедию. Мы понимали, что жизнь уже никогда не станет прежней, но нам надо быть сильными и продолжать свое существование, как минимум назло смерти.
Тем не менее она сдалась, наглоталась таблеток сразу после похорон Сёмы, нашего годовалого сына. Всего за неделю я лишился абсолютно всего и опустел. А также, как подобное тянется к подобному, пустое тянется к пустому, и если это не смерть, то хотя бы бескрайние лесные просторы. Чувство полного одиночества, когда на сотни километров вокруг ни одного человека кроме тебя самого. Тайга и зима. Вот только теперь уже без гула снегохода…
В какой-то момент из мотора моего драндулета повалил черный дым, и он заглох. Улыбнувшись сентиментальным мыслям, о том, что меня даже он бросил, я сполз на снег и уставился в небо, откуда плавно падали редкие снежинки. Касаясь лица, они приятно обжигали кожу. Вот и повод умереть нашелся. Может именно его я здесь и искал?
Ну уж нет. Кто тут только что рассусоливал о непринятии самоубийства. Надо хотя бы для вида попробовать выжить. Вот только как? Я даже лампу настольную починить не смогу, не говоря уже о снегоходе, так что оставаться рядом с ним смысла нет. В такой глуши меня точно никто не найдет. Ладно. Я нехотя поднялся, отряхнулся, собрал самое необходимое, то бишь еду, в рюкзак, и пошел куда глаза глядят.
Как думаете, какова вероятность наткнуться на человека в моей ситуации? Лично я без понятия, но с уверенностью могу заявить, что на встречу с медведем, который разорвал бы меня на куски, она куда выше. Вот почему я считаю, что вселенная издевается надо мной, помогая выжить, когда это ни к чему вовсе. Просто, чтобы я смог еще немного помучаться.
Суть в том, что буквально через пару часов блужданий, я увидел человеческие следы на снегу и проследовав по ним не больше километра, вышел к избе. Курьих ножек у нее не было, но смотрелась она очень аутентично… я ведь правильное слово подобрал, да? Стены, выложенные из сосновых бревен, покосившееся старое крыльцо, массивная дверь, маленькие окошки, крыша завалена толстым слоем снега и, самое главное, из дымохода идет дым, значит внутри кто-то есть.
Вообще говоря, уже почти стемнело, и атмосфера складывается жутковатая, так что я постараюсь вести себя подобающе и хотя бы напугаться в случае чего…
У-у-у-у-у-у! — изобразив зловещее завывание ветра, тем самым приводя себя в нужный настрой, я шагнул к дому, прямо в пасть притаившемуся кошмару.
И как бы осторожно я не старался наступать на ступени лестницы, обветшалые деревяшки предательски скрипели под ногами, сообщая владельцу о моем приближении. Добравшись до двери и немного собравшись, я с силой постучал… подождал, но ответа так и не последовало. Постучал еще раз… и еще.
— Эй! Вы забыли выключить камин перед уходом! — попытался я неумело пошутить, чтобы отогнать страх, но похоже моей шутке не суждено было оказаться услышанной… или нет?
— Эх-хе-хе-хе!!! Ах-ха-ха-ха!!! — кто-то за дверью внезапно заржал старушечьим голосом. — Ой как весела! Ой как забавна! А ну-ка давай еще раз внучок! Давай еще разок!
Чтоб вас всех за ногу! Вот тут я действительно вздрогнул от неожиданности. Что значит еще разок?
— Эмм… Толстые стриптизерши иногда перегибают палку! — выпалил я первое, что пришло в голову.
— Ох-хо-хо-хо!!! Сейчас живот надорву! — по достоинству оценила мой юмор старуха. — Ща, погади, внучок. К нам, кажется, в избу ломются. Я их пойду прогоню, и ты мне еще раз покажешь, как ты умеешь.
Изнутри послышались короткие шаркающие шаги, а я покраснел от стыда. Но потом вспомнил о тщетности бытия и на меня снова накатило равнодушие. По ушам полоснул режущий скрежет засова, после чего дверь резко распахнулась. За ней стояла сгорбленная усохшая старуха в протертом до дыр халате, один глаз смотрел куда-то мимо меня, на втором была «белая как яйцо катаракта». «Стоны сквозняка загудели в плотные окна», будто специально нагнетая обстановку.
— Чего нада?! — рявкнула бабка.
— Извините, у меня сломался снегоход и…
— А ну брысь отсюдава! — заорала она, и что-то из ее рта попало мне прямо в глаз.
— Ай-блин! — я растерялся и хотел уже возмутиться, но вспомнил, что у меня нет такой привилегии. — Вы не понимаете, я заблудился и…
— Ха-а-аркх-тьфу! — старуха смачно харкнула мне в лицо, не дав договорить, и повернулась куда-то в комнату. — Что, внучок? Впустить его хочешь? Ненада его нам, это же отморозок какой-та. А? Хорошо-хорошо…
Захотелось развернуть ее и плюнуть в ответ, как вдруг она передумала.
— Ой ладно, давай заходь, внученьку ты моему приглянулся, — снисходительно изменив свое решение, старуха зашаркала вглубь избы. Я недовольно последовал за ней.
Внутреннее убранство значительно уступало виду снаружи. Помните описание лесных избушек во всяких рассказах или когда их в кино показывали? Так вот, эта совсем другая. Даже не знаю, как объяснить… нет в ней никакой сказочной атмосферы, что ли. Взять старую засранную квартиру в коммуналке, сделать в ней пол со стенами из дерева, добавить пару деревенских атрибутов и не останется никакой разницы.
— А умыться у вас тут есть где? — слюни, смешанные с соплями на моем лице, уже начали подсыхать.
— Ишь че удумал! Нет у нас умыться! — вонь, исходившая от старухи, подтверждала ее слова. — Иди вон, за стол присаживуйся, ща допрос тебе делать будем.
Я сел за стол, а лицо пришлось незаметно вытереть скатертью…
— Чего в мешке своем притащил? А ну выкладувай давай!
Ничего не поделаешь, я снял рюкзак со спины и вывалил содержимое на стол. Парочка теплых вещей да пакеты с едой.
— О-о-о, маладца какая, платой за житие твоей будет, — старуха начала сгребать все к себе, как из общей кучи барахла выпала фотография.
Я потянулся, чтобы забрать ее, но она успела схватить фотографию первой.
— А чёй-та у тебя тут?
— Отдайте! — пусть только попробует что-нибудь с ней сделать. Уже не посмотрю, что я тут гость.
— Кто эта? Семья твоя?
— Семья, если вы не вернете, я отберу силой.
— Да не боись ты, семья эт святое, не сделаю я ничего плахова, — старуха действительно держала фото очень аккуратно, по бокам, не касаясь изображения, как если бы не хотела запачкать его. — Мордашка у девахи миленькая, это как ты охомутал-то ее, богатый поди?
— Обычный.
— Ну значит она глупенькая совсем.
— Эй!
— А мальчик какой! Прямо внучок мой вылитый! Только помладше будет.
— Ладно, верните уже, — не та она, с кем я бы хотел раны свои расковыривать.
— Не верну, ты ее вона как небрежно носишь.
Старуха взяла с полки рамку, сдула пыль и осторожно вставила фотографию, после чего поставила обратно.
— Пущай тут постоят, побудут с нами, нельзя мертвых в мешках носить, не видно им там ничего. Что под землей темно, что в мешке, не надо так с ними, — она погладила рамку трясущейся рукой, а меня аж в озноб бросило.
— С чего вы взяли, что они мертвы?!
— А эйто по лицу твоему видно сынок, у таких как мы лица другие… — лицо у старухи было скажем так, не ахти.
— У вас тоже кто-то из родных умирал?
— Хо! Да ты поглядь на меня! Нельзя до моих годов-то дожить и не потерять никого, — старуха взяла соседнюю рамку с полки и нежно провела по ней пальцами.
Женщина с ребенком. Так же, как на моей.
— Но самое страшное, — сказала старуха. — Внученька моего любимого потерять было… ох, как я горевала тогда. А потом снова нашла его...
Снова нашла? Это как вообще? Хмм... Может он не умирал? Его забрали, а потом вернули ей. Не знаю. У меня начали закрадываться сомнения, что старуха совсем рехнулась с горя и нет никакого внучка. Я его, кстати, с момента, как вошел, не видел еще.
— А где ваш внук? Я слышал, как вы с ним говорили, когда пришел.
— Зачем это он тебе? Насильник небось?
— Чего?! — вырвалось у меня от негодования.
— Хе-хе. Да шучу я, шучу. Ишь, как вскочил сразу. Может и вправду насильник-то?
Второй раз на ее провокацию я не поддался.
— Сёма! Сёмочка! — закричала старуха куда-то в стену за моей спиной. Тут у меня, хоть диалог и до этого был не из приятных, прямо внутри все перекорежило. — Поди-ка сюды, Сёма, покажи дяденьке, как ты могешь!
— Вашего внука тоже Сёмой зовут? — сглотнув ком в горле, спросил я.
— Почему эта «тоже»? И да, Сёмка он у меня. Семён.
— У меня сына Семёном звали, жене это имя нравилось очень…
— О, вот так совпадение! Может это знак свыше тебе, сынок?
Я ничего не ответил. Не понимаю, что бы он должен был означать.
— Сёмочка! Ты где там спрятался? Засмущал ты его поди… но ничего, привыкнет и сам покажется.
Надеюсь, я смогу убраться отсюда до того, как настолько свихнусь, что тоже начну его видеть. Кстати, об этом.
— Позвольте спросить, а как вы тут вдвоем выживаете, в лесу-то?
— А так и выживаем, чего тут сложнага? Раз в месюц к нам в гости приезжают, припасы завозят.
Ну, наконец, хорошие новости…
— Раз в «месюц» это когда?
— Раз в месюц, это раз в месюц. Через несколько дней приехать должны, если погода не забушует, конешна.
Блин, как же я этому рад, а совсем недавно еще о смерти думал. Вот попадешь в подобную передрягу и сразу понимаешь, что жить-таки хочется.
— Они смогут забрать меня?
— Да без проблем, а может снегоход твой пачинют и сам поедешь, — значит она все же слушала мой рассказ, когда только дверь открыла. — Ты паренек, я погляжу, неплохой оказался, так что поможем чем сможем, не баись.
— Спасибо, — а бабка тоже в итоге с доброй душой попалась.
— А, незочта… но барахлишко твое, я все равно, приберу в уплату, — вот же ж карга старая. — Идем покажу, где спать будешь.
Спальным местом оказался продавленный матрас с желтыми пятнами, но жаловаться не приходится. Надеюсь, в нем хоть клопов нет.
— Все, спокойной ночи, пойду Сёму укладывать, — кольнула меня очередным напоминанием старуха и погасила все источники света.
Засыпать пришлось под то, что должно быть колыбельной, но в ее исполнении скорее напоминает колдовские заклинания. Когда зрение привыкло я смог разглядеть ее силуэт в кресле-качалке. Пела она какому-то комку тряпок, лежавшему у нее на коленях. Пела и нежно поглаживала. А я лежал и пялился в этот темный ворох, в необоснованном ожидании, что он зашевелится. Иногда мне даже слышался неприятный писк, исходивший от него, но в итоге так ничего страшного и не случилось, мои глаза сомкнулись и я уснул.
Во сне мне, как обычно привиделась семья. Светка с Сёмой стояли на берегу моря, как раз там, где была сделана моя любимая фотография. Одной рукой она держала нашего сына, а другой радостно махала в камеру. Красота, безмятежность, идиллия… как вдруг у нее изо рта полилась бурая жидкость, окрашивая светлое платье ярко-красными пятнами. Я стоял в ужасе, но не мог ничего сделать, не мог даже пошевелиться, чтобы хоть как-то помочь ей, а она продолжала счастливо улыбаться, пока ноги не подкосились и тело не рухнуло в песок. Только тогда я смог сдвинуться с места.
На ее измазанном в крови лице застыла гримаса радости, абсолютно поддельная, как у куклы, которая вызывала лишь отторжение, создавая эффект «зловещей долины». Поняв, что ей уже ничем не помочь, я забрал из ее рук сына, завернутого в пеленки. Он был еще жив. Дышал и издавал звуки. Звуки, похожие на тот писк, который мне слышался перед сном. Я развернул пеленку, чтобы посмотреть на него и чуть не выронил из рук. Там был изуродованный, словно недоношенный младенец… или же карлик. Я не знаю, что это, но оно точно еще живое. Я чувствую слабое биение его сердца, вижу, как поднимается и опускается грудная клетка, слышу этот неприятный писк.
А затем, оно открывает глаза, до невыносимого жуткие глаза, в них нет ни зрачков, ни радужки, только белок, покрытый красной сеточкой кровеносных сосудов. Но я понял, что оно смотрит на меня. Каким я выгляжу? Каким выглядит мир, увиденный этими уродливыми глазами?
— Папа! — заговорило оно своим писклявым голоском, — Папа, не бросай меня! Папа, я умру без тебя!
Так умри же! Проскочила в голове мысль. Однако… Я не смог. У меня не вышло отвернуться от него, не получилось бросить и убежать. Подсознание надавило на здравый смысл, и…
И я проснулся, вскочив весь в холодном поту. Одеяло было измазано кровью, как Светкино платье в моем сне, а вокруг меня разбросаны какие-то мелкие кости.
— АААААА!!! — я заорал от страха.
— АААААА!!! — старуха, сидевшая в другом конце комнаты, тоже заорала. — Чего раскричался?! Чуть до смерти не напугал!
— ПОЧЕМУ У МЕНЯ ОДЕЯЛО В КРОВИ?! ЕЩЕ И КОСТИ ВОКРУГ!
— А-а-а… да это Сёмка тебе подарков натаскал, вона, как понравился ты ему.
— Что это за подарки такие?
— Наловил зверья мелкого, вот и подарки, а пока ждал, когда ты проснешься, не сдержался и сам все слопал. Но ты не думай, я его отругала уже за одеяло измазанное. Трапезничать за столом полагается.
Старуха совсем поехавшая. Куда больше, чем казалось до этого. Сваливать надо срочно! От такого гостеприимства подальше. Вскочив с кровати, я натянул ботинки и выбежал на улицу. Кинулся уже в лес, но передумал и встал на месте. Черт. И куда я побегу? Может покрутиться вокруг избы несколько дней пока ее родственники, или кто там, навестить не приедут? Они уже адекватными будут, с ними и договорюсь… а что, если она все придумала и сюда даже не планирует никто ехать?
— Эй, милок! — я обернулся. В дверях стояла эта карга, держа в руке увесистый топор. — Чёй-то ты на мороз в одном исподнем выбежал? Живот прихватило?
— Нет! Просто… Закаляться начать решил! — зачем я вообще это ляпнул?
— Знавала я одного, тоже закалялся. Потом помер от воспаления легких. Иди вон лучше дров наколи, и закалишься и суставы разомнешь.
— Так вот для чего топор…
— А ты для чего подумал? Иди коли давай, чтобы поленья с твое предплечье размером были. Предплечье-то хоть знаешь где?
— От локтя и до кисти.
— Ну хоть что-то знаешь. Все, айда колоть, а то печь топить скоро нечем будет.
Услышав про печь, я сдался, в лесу на таком морозе и ночи протянуть не выйдет.
— Хорошо, — осторожно подошел я к ней и подрагивающей рукой забрал топор.
Уфф…
— Трясется аж весь от холода, закальщик нашелся.
— Да, я, пожалуй, оденусь сначала. Потом колоть буду.
Так я и сделал…
Хрясь! Бревно раскололось на две половины. Хрясь! Половина бревна раскололась на две четверти. Хрясь! Четверть бревна раскололась на две восьмых.
— Та-а-ак… — сравнил полено со своей рукой. Нет, все еще больше предплечья…
Хрясь! Я откромсал себе большой палец.
— АААААА!!! — палец куда-то отлетел, белый снег обрызгало кровью. — АААААА!!!
— ДА ЧЕГО ТЫ ОРЕШЬ ВСЕ УТРО?! — выбежала из дому бабка.
— ПАЛЕЦ ОТРЕЗАЛ! ПАЛЕЦ!
— ЧЕЙ ПАЛЕЦ? СЁМКИН?!
— НЕТ БЛИН, СВОЙ!!! — я показал ей руку с четырьмя пальцами. Одного не хватало.
— Зачем?!
— Случайно!
— Что-ж ты криворукий-то такой? Ничего поручить нельзя!
— Ну уж какой есть! Что мне делать, блин?!
— Иди сюда, обработать надо, чтобы гангрена не началась.
— Ай-ай-ай-ай!
Старуха завела меня в избу, посадила у печи и засунула в нее кочергу. Потом сбегала за какими-то тряпками и скалкой. Зачем ей скалка?
— Вот, зажми ее зубами.
— Зачем?!
— Занадом, прижигать твою рану будем.
— Что делать?
— ПРИЖИГАТЬ! Глухой, что ли?
— Не надо мне ничего прижигать!
— А больше никак, спирта у меня нет, не пьющая!
— Чтоб тебя, не хочу!
— Хватит ныть! — она схватила мою руку и достала раскалённую до красна кочергу из печи.
— Нет! Нет! Нет! — а потом приложила к месту, где пару минут назад был мой палец. — АААААА!!!
Послышался шипящий звук, воздух наполнился запахом горелого мяса.
— НЕ ОРИ! ТЕРПИ, КАК МУЖЧИНА!
Но я не мог терпеть, только орать как мужчина. Пока не был превышен болевой порог, и я не вырубился.
Сон. Я стою на краю обрыва, снизу яма полная оторванных пальцев, извивающихся, как черви. Кто-то толкает меня в спину, я теряю равновесие и падаю вниз. Ногти на пальцах отделяются от кожи, образуя мелкие красные ротики, которыми они клацают и пожирают мою плоть, отгрызая по кусочку, пока от меня ничего не останется. Боль, тьма. Кромешная тьма. Я не существую. Проходят годы, столетия… а потом я просыпаюсь.
Я лежу на кровати, на мне снова то измазанное в крови одеяло, только в этот раз вместо кучи мелких костей лежит лишь одна. Кто-то оставил у меня на груди обглоданный человеческий палец. Мой палец. Я хочу заорать, но во рту у меня кляп. Я хочу встать, но что-то мне не дает. Меня привязали к кровати. Рядом стоит старуха.
— Очнулся милок?
— М-м-м-м! — яростно промычал я.
— Сёмка твой палец нашел. Пришить обратно, конечно, уже не получится, но на память оставить можно. Ты эта, извини, он его погрыз немного. Представляешь, забился в угол и шебуршится там, я подхожу спрашиваю: «Сёмочка, а чёйта ты там делаешь?», он головку повернул, а во рту палец твой. Я отобрать попыталась, кричу, что нельзя чужие пальцы кушать, а он как вцепится ручонками своими и плачет: «Бабуля, вкусный палец, не забирай, я кушать хочу». Ну а я что, я люблю Сёмочку, не смогла отказать внученьку. А он схрумкал его и снова плачет, кричит: «Вкусно бабуля! Еще хочу!». Ну а я что, я люблю Сёмочку. Поэтому ты нас извини, но придется тебя Сёме скормить. Ох, понравился ты ему, даже спит у тебя в ногах, добычу поди охраняет. Смотри! Как котеночек свернулся.
Я почувствовал какую-то тяжесть в своих ногах. Посмотрел – одеяло приподнято комом. И тут, ком этот, зашевелился, начал вверх по телу подниматься, и я чувствую, как под одеялом кто-то ползет по мне, коготками за тело цепляется. Вот он уже на груди, а вот его морда из-под одеяла показалась, смотрит на меня своими белками вместо глаз. Мутант-гуманоид, который мне во сне снился, на Сёму моего похож, только мертвого. Смотрит, не моргает. И вдруг как прыгнет, как вцепится мне в нос! Я головой затряс из стороны в сторону, мычу, а оно никак не отцепится, так и висит, болтается из стороны в сторону. А старуха довольная, стоит рядом, смеется, в ладоши хлопает.
— Ой как весела! Ой как забавна! А ну давай, внучок! Давай-ка кусай посильнее!
И болтался он так, и хлопала она, пока нос оно мне не отгрызло, отлетело вместе с ним в зубах и побежало в угол доедать. Через то, что осталось от ноздрей, в горло полилась вязкая жидкость с железным привкусом. А старуха стоит улыбается.
— Сильный жрет слабого, слабый будет сожран сильным!
Она задрала одеяло, расположила мою левую руку поровнее, и замахнулась топором, целясь в предплечье. Хрясь! Разорвалась плоть, сломалась кость, затрещали нервы. Хрясь! Промахнулась старуха, прорубив руку уже в другом месте. Хрясь! Кровь забрызгала ей лицо и старый халат. Хрясь! Мою руку почти отрубили, теперь это уже не моя рука. Хрясь! Старуха не учла одного факта. Хрясь! Что рубить надо было ниже веревки. Хрясь! Я освободил оставшуюся часть своей руки и воткнул торчащую из культи кость старухе в горло.
— А-А-А-А-А-ГРГХ-ПЛЕСЬК-ГЛЮП-ГЛЮП!!!! — старуха попыталась зажать рану, но кровища хлестала во все стороны.
Мелкий кусок говна Сёма успел доесть мой нос и, как завизжал своим писклявым голоском, как бросился на меня. Но мне уже все равно, я выставил свою культю с торчащей костью, как пику! И оно чуть не налетело прям на неё, но черт! Увернулась тварь! Отпрыгнула и снова метнулась к моей голове, целясь в горло.
— А ВОТ ХРЕН ТЕБЕ! — заорал я, чуть не попав по нему острием культи. — Давай! Подходи! Моя культя – меч мой!
Хитрый мелкий бесенок понял, что до головы не добраться и впился в мою ногу, вгрызаясь в нее и вырывая куски! Нельзя тянуть, иначе я истеку кровью. Заметив место, где веревка была замотана в узел, я поддел петельку костью, и она начала разматываться. Я затрясся в попытке выбраться, как сумасшедший. Сёма испугался, отпрыгнул и убежал куда-то под потолок. Мои путы совсем ослабли, и я смог встать. Я свободен!
— СДОХНИ! СДОХНИ! СДОХНИ! — втоптал я ботинком лицо уже полудохлой старухи ей в голову.
И побежал. Выбежал из избы и ломанулся в лес, но стоило добежать до первых елей, как между ними возникла Светка.
— Максим… Максимочка… — схватила она меня трясущимися руками, упав на колени. — Что же ты… Как же ты можешь так с моим мальчиком, с сыночкой нашим.
— Что? — не понял я о чем она и, не устояв на ногах, тоже рухнул коленями в красный снег.
— Нельзя же его оставлять тут. Один он не проживет. С голоду умрет Сёмочка наш, — сказала она, глядя на меня своим пустыми глазницами на фальшивом, все еще улыбающемся лице. С любовь обхватила мою голову и повернула в сторону избы.
По лестнице к нам бежал наш сыночек, наш Сёмочка, бежал по снегу, оставляя за собой маленькие следочки, тянулся ко мне своими ручками и кричал:
— Папа! Папа! Не оставляй меня одного! — как вдруг он споткнулся и упал.
Я не смог сдержать свои родительские инстинкты, подскочил к нему, поднял целой рукой, спрашиваю:
— Как ты, сынок? Не поранился? Не ушибся нигде?
— Нет, папочка, все хорошо. Все хорошо пока ты со мной, — я прослезился от его добрых слов.
Сзади подошла Светка и мы все втроем обнялись. Потом я поднялся, посадил Сёму на плечи и пошел обратно к избе. Зашел внутрь, прошелся хлюпая ногами по луже своей и бабкиной крови.
— У-у-у-у! — периодически припрыгивал я, катая своего Сёму.
— Ах-ха-ха-ха-ха! — радостно рассмеялся он, — Давай еще раз! Еще раз, папочка!
Светка стояла рядом, с умилением наблюдая за теплой семейной атмосферой. Я снял Сёмку с плеч и вытянул перед собой.
— Знаешь что, сынок?
— Что папа?
— ДУМАЛ Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КУПЛЮСЬ НА ЭТО ДЕРЬМО, УБЛЮДОК?! — заорал я и, схватив его мелкое тельце за ногу, начал молотить им обо все вокруг, пока оно... Бац! Бам! Хлесть! Хлюп! Пока оно не превратилось в фарш и у меня в руке не осталась одна лишь ножка со свисающими с нее кусочками мяса.
— ХЬЯ-Я-Я-Я-Я-Я!! — с диким воплем растворилась в воздухе поддельная Светка.
— АХААХАХАХАХАХАХ!!!!! — а я, победоносно рассмеявшись, швырнул ногу этого бесенка куда-то в сторону, взял с полки свою фотографию и теперь уже навсегда покинул их дьявольскую избу.
…
Здравствуйте! Сегодня в передаче «Необъяснимо, но аргумент» мы с вами отправимся к избе, расположившейся в таежных глубинах, где в прошлом году упал метеорит и группа ученых, отправившихся в экспедицию, обнаружила тела зверски убитых Зинаиды В*** и Максима У***. Что же послужило причиной чудовищных смертей и связано ли это с упавшим метеоритом? Именно это нам и предстоит выяснить!