Мой отец был настоящим военным: форма в орденах, тело в шрамах, жесткий характер. Будучи ребенком, я восхищался им, он был для меня всем, а какой у него был мундир. Я мечтал быть как он, но сейчас, столько всего прошло, не знаю, что и думать. При мысли о нем комом в горле встает противное чувство беспомощной злобы и вины.
Я часто вспоминаю нашу последняя встречу, в принципе тогда все было последнее. Я должен был идти на войну, и маменька решила устроить прощальный вечер. Собралась вся семья, мы пили, ели, плакали, прощались, и только отец все время молчал. Когда гости понемногу стали расходиться, он резко встал и ушел, перед этим, своим до боли родным командным тоном, попросив меня зайти к нему. Я знал, что он позовет меня к себе, но когда это случилось, стало страшно.
Я вошел в кабинет. Он сидел за своим столом, услышав шаги, поднял голову и посмотрел на меня. Таким я его раньше не видел, это был не суровый взгляд военачальника, а старые родительские глаза полные доброты и любви. Отец смотрел на меня так, будто хотел, чтоб я попросил что-то, но я как-то нелепо молчал. Затем он встал и подошел ко мне, в груди екнуло, и что-то странное и теплое расплылось по всему телу. Мы стояли так некоторое время, я смотрел на него, а он на меня. Уверенно, но сдержанно он протянул мне руку, я со всей силы схватился за нее. Кажется, отец тогда слегка улыбнулся.  После рукопожатия я ушел и больше никогда его не видел.
Я догнал армию ночью. На улице было холодно и шел мерзкий дождь. Сразу по прибытию отправился в штаб, чтобы узнать о положении дел. Беседа с начальством получилась какая-то нелепо-официальная, и гораздо больше я узнал из разговоров с офицерами. Состояние армии было скверное. Большие потери в личном составе, проблемы со снабжением, в штабе творился полный бардак, а первая армия опасно отдалялась от нас. Сама же, наша вторая армия должна была идти к Висле, чтобы добить немцев. Помимо всего этого, я узнал, что мой полк ушел вперед, и решил остаться при штабе на ночлег, а завтра догонять своих.
Прогуливаясь по округе я случайно подслушал разговор двух офицеров.
Они стояли и тихо разговаривали, когда я проходил мимо, один из них сказал.
- О Господи… Как же… - он замолчал на секунду, покачал головой и прибавил.
- Все мы тут передохнем, как собаки.
- О чем это Вы? – от любопытства, спросил я.
Они переглянулись.
- Вы не слышали?
- О чем?
Офицер, что молчал до этого, подошел ко мне ближе.
- В Битве под Гумбиненом – он подбирал слова. – Немцы, они, вовремя атаки выставили вперед своих рядов наших пленных.
- О Боже, и что же с ними сталось?
- Все мертвы.
Образ этих несчастных пленных еще долго после этого всплывал в моей голове, что уж говорить о том дне. Вдруг, мне стало страшно.
Вопреки ожиданиям, в полк я прибыл лишь через три дня 12 августа 1914. За это время настроение армии (как и мое) упало, мало того, что приходилось идти целый день, так еще на подходе к Танненбергу на пути появились болота. Из-за которых отстала или попросту утонула куча солдат. Люди безусловно замечали, что ряды поредели, но старались не говорить об этом, о потерях упоминать было не принято.
Сразу по приезду в полк, я лег спать (чтобы по быстрее добраться, я пожертвовал одну ночь), но сон мой был недолгий. Через несколько часов, а может и минут, время тогда было трудно измерять, меня разбудили выстрелы и крики. Я вскочил и вылетел на улицу.  Ко мне подбежал командующий 12-й ротой, и в перемешу с руганью, доложил, что нас атаковали немцы, и надо срочно бежать к окопам. Еле отыскав в этой суматохе свою роту, я объединившись с 12-й повел солдат к окопам. Не смогу точно описать, что было дальше, помню, как быстро исчезали вокруг меня люди, как на нас бежали какие-то темные фигуры, как я стрелял, не знаю убил ли я кого-то, боялся целиться. Потом я вроде зачем-то повернулся и увидел, как бежит наш генерал, а через несколько мгновений, мы все без всякого приказа, инстинктивно, забыв о строе и порядках, огромной разрозненной толпой ринулись назад.
Побросав винтовки, мы бежали к лесу. Люди вокруг падали, кричали, что-то взрывалось, вокруг свистели пули – все эти звуки слились в какой-то оглушающий шум. А потом я споткнулся, об чью-то руку или голову, и упал. Единственная мысль стрельнула у меня тогда в голове: «Конец».
Не знаю сколько времени я пролежал без сознания. Когда я очнулся, я весь был в крови, не уверен, что своей. В воздухе был то ли дым, то ли туман, на земле вокруг валялись трупы и где-то вдали громыхала артиллерия и слышались выстрелы. Увиденное так напугало меня, что не думая не секунды, я сорвался и побежал. Не знаю куда, лишь бы подальше.
Наконец я оказался около каких-то развалин, отдаленно напоминавших деревушку. Не в силах больше передвигаться я рухнул около бывшего дома (от него осталась только дверь и стена). Я пролежал на земле минут тридцать, когда услышал шорох за своей спиной.  Прячась за остатками стены на меня, смотрела девочка лет 12.  Она была одета в какие-то лохмотья, а лицо было все измазано грязью. Я хотел было подойти к ней, но она сорвалась с места и побежала. Я ломанулся за ней, схватил ее и на руках принес обратно, хоть по началу она и сопротивлялась.  Мы сидели напротив друг друга, она с недоверием смотрела на меня, наверно из-за формы. На улице было холодно, поэтому я одел на нее свою шинель, ее буквально пришлось заставлять. Чем больше смотрел на нее, тем больше жалел ее. Она была такая хрупкая, маленькая, еще совсем девочка, как будто совсем не из нашего мира, ошибка природа, которая не должна была застать все эти беды… но нет, она была прямо здесь, в самой пучине, сидела напротив меня и проедала во мне дырку свои суровым осуждающим взглядом.
- Как тебя зовут? –спросил я, а поняв, что говорю по-русски, повторил по-немецки.
- Хельга.