Мене, текел, фарес

Мене, текел, фарес

	Михаил стоял на коленях посреди напоминающей притон комнаты и что-то неразборчиво бормотал. Его глазные яблоки под закрытыми веками метались из стороны в сторону, тело подрагивало от напряжения. Пальцы на сжатых в замок руках начинали синеть. Перед Михаилом на табурете, покрытом бордовым холстом, стояла икона с потускневшей от времени латунной ризой. Внезапно его бдение прервал скрип несмазанных петель.
— Папа, пожалуйста…
— Как ты смеешь, ублюдок! Сколько раз я должен повторить, чтобы это дошло до твоей тупой башки?! — разразился вскочивший на ноги Михаил.
	Спустя мгновение гримаса гнева исчезла с его лица, он подошёл к сыну и присел на корточки.
— Ты же понимаешь, как важно то, что я делаю. Сегодня пятница, мы говорили об этом. Нельзя отвлекать папу в пятницу вечером, Славка.
— Папа, то, что ты делаешь – нехорошо. Ты болеешь, тебе надо к доктору.
— Сынок, ты ещё слишком мал для того, чтобы осознать. Понимаешь, сам Господь избрал меня.
— Папа, нельзя убивать людей! Пожалуйста, пожалуйста, папочка, прошу тебя, не надо! — всхлипывая, сказал Слава.
— Славка, так это и не люди вовсе! Они все… Они — демоны, понимаешь? Они только притворяются людьми, и Бог указывает мне на них. Мы же не можем позволить демонам творить свою мерзость перед лицом Господа нашего! — в исступлении скороговоркой произнёс Михаил.
	Михаил вскочил и начал ходить кругами по комнате, разбрасывая ногами скопившийся на полу мусор, разлетавшийся, словно осенние листья.
— Каждую пятницу Бог называет новое имя, я же говорил. Никто не должен мешать мне, даже ты, Славка, понимаешь?
— Папа…
— Немедленно иди в свою комнату, выблядок, иначе… А не то… — выкрикнул Михаил с побагровевшим лицом, разбрасывая вокруг вязкие комочки слюны.
	Слава съёжился и закрыл лицо руками. Михаил, увидев это, задрал голову, постоял несколько секунд, будто рассматривая потолок.
—  Иди спать. — отсутствующе произнёс он и вновь преклонил колени перед иконой.
	Дверь скрипнула второй раз, и Михаил остался в комнате один. На этот раз его бормотание было более отчётливым.
— Господи Боже, укажи мне, укажи на беса, укажи на нечестивого, и да свершится суд твой над ним. Позволь мне стать орудием твоим, Господи. — твердил он обретающим уверенность и силу голосом, быстро крестясь.
	Михаил медленно поднялся с колен, посмотрел перед собой и завопил как раненый зверь. Крик прервался звуками, напоминающими воскресный колокольный звон. Михаил подбежал к батарее, схватил полупустую бутылку и разбил её о батарею. Стекло разрезало его руку, и капли крови смешались с недопитым пивом на затёртом ковре. Не обращая внимания на порез, Михаил принялся колотить по батарее кулаком.
— Если вы не прекратите это безобразие, я вызову! — раздался глухой голос соседки с нижнего этажа.
— Карга, блядища, заткнись, блядь! Угомонись, тварюга! Сука старая!
	Стук снизу прекратился. Отдышавшись, Михаил упал на пол и начал рыдать, закрыв лицо руками.
— Господи, прости мя грешного, Господи, прошу тебя…
	Распластанное тело Михаила вытянулось в струну, зубы сомкнулись со звуком, напоминающим щелчок хлыста. Нечленораздельные хрипы перемежались тщетными попытками сделать вдох. Через минуту тело обмякло. На покрытом кровью лице подёргивались оба глаза, будто школьники, которым не терпится уйти с последнего урока. Полежав так несколько минут, Михаил встал на четвереньки, подполз к иконе и поцеловал её, оставив на окладе багряную бабочку. Он пошёл в ванну, умылся и перевязал рану. Михаил посмотрел на себя в разбитое зеркало, покрытое крапинками зубной пасты, глубоко вздохнул и вернулся в комнату с иконой. Аккуратно сдвинув табурет, Михаил сгрёб мусор в угол, свернул ковёр и начал разбирать паркет. Сняв несколько дощечек, он достал из углубления потрёпанный целлофановый свёрток. Михаил развернул его и вынул строительный молоток, покрытый запёкшейся кровью. Боёк был исцарапан маленькими крестиками. Михаил посмотрел на икону и раскрыл рот, будто собираясь что-то сказать, после чего его лицо исказилось, словно от боли. Михаил, продолжая смотреть на икону, со всей силы ударил молотком по левой руке.
— Я… Да будет воля твоя на небеси и на земли, Господи, — сказал Михаил, крестясь молотком.
	Осторожно ступая по замусоренному полу, Михаил подошёл к двери. Петли скрипнули в третий раз, и он зашёл в спальню сына. Слава лежал, повернувшись к стене. Михаил подошёл к кровати, сел на край и погладил сына по голове разбитой рукой. Слава перевернулся на другой бок и приоткрыл глаза.
— Папа, это кровь? Ты опять убил человека? — сказал Слава, в голосе которого слышались звуки подступающих рыданий.
— Нет, сынок, всё хорошо. Всё будет хорошо у нас с тобой.
— Ты в самом деле никого не убил? Ты не обманываешь? Что с твоей рукой? Откуда кровь? — всхлипывая, сказал Слава.
— Понимаешь, я усомнился в Боге, и он наказал меня.
— Папа, так ты больше не будешь убивать?
	По лицу Михаила потекли слёзы. Он наклонился к сыну и крепко обнял его.
— Славка, папа очень сильно тебя любит, ты ведь знаешь это? — плаксивым голосом сказал он.
— Папа, папа, ну конечно! Я тоже люблю тебя! Теперь всё у нас будет хорошо, правда?
— Правда-правда, сынок. А теперь спи.
	Михаил накрыл Славу одеялом с головой и встал с кровати.
— Спокойной ночи, папа — раздался приглушённый одеялом голос Славы.
	Михаил достал из-за спины молоток и замахнулся. В дверь позвонили.