Часовой летчик

Земля I

22 июня 1943 год

– Подъееем! – закричал знакомый голос на всю казарму.
«О, Боже… Что со мной? Как же трещит голова. Меня что, подбили?»
Я судорожно стал ощупывать пространство вокруг себя левой рукой. Правая почему-то не слушалась. «Похоже, все в порядке. Все-таки я на своей кровати. Но что с рукой?» Силясь ее поднять, я взвыл от боли. Она намертво прилипла к простыне. Невзирая на сопротивление, я силой оторвал ее и с облегчением вздохнул. Глаза было открыть так же сложно, как и отстегнуть ладонь от ткани. Они заплыли и опухли. Со второй попытки мне все-таки удалось разжать ресничный капкан, и я увидел кровавый след на простыне.
–Ура! Я у нее первый! – обрадовался было я, как тут же мои ликования прервал сосед по этажу и совместительству – надежный боевой товарищ Валерка Раков, служивший стрелком на нашем штурмовике Ил-2.
– Ох и набрался же ты вчера, брат!
«Набрался?.. Точно! Вчера мы провожали в последний путь командира звена Ерохина. Эх, Ванька, как же так?» – подумал я и опять впал в ступор.
– Стройся! – ворвалась ясным лучом команда в мое мутное сознание.
«Стройся? Вот так сразу? Только вчера сломал, а сегодня уже строить?.. Ну ладно!» – подумал я и стал нехотя напяливать штаны. Дотрагиваясь до поврежденных участков кожи, я ухал и тарахтел, как двухтактный двигатель.
«Похоже, что пить в бане было плохой идеей. И не только потому, что там может остановиться сердце. Оно может остановиться в любую секунду – работа у меня такая. Плохой идея была потому, что когда я пью, то у меня плохая координация, а когда она плохая, то я ищу, на что бы опереться. А там, где стена заканчивается – начинается раскаленная каменка».
На построении я стоял, как неприкрученный шланг под давлением.
– Бобырев, что у тебя с рукой? – сдвинув брови, спросил капитан Вертухаев.
– Отсутствие личной жизни, товарищ капитан! – сострил Раков и громко захохотал. Его незамедлительно поддержал весь строй.
– Отставить!
– Так точно, отставить! – вытянулся по струнке Раков.
– Боевое ранение! – выпалил я.
– Ну ничего. Большая утрата ранит нас больше, чем пули на полях сражений. Вот что! Дуй к фельдшеру. Пусть на тебя посмотрит! И кстати, по поводу личной жизни: в медсанчасть устроилась новая медсестра. Говорят – богиня! Всем разойтись!
– Так точно, товарищ капитан! – закричали хором однополчане.
С трудом приходя в себя, а трудился я только, когда пытался прийти в себя, я поковылял к доктору.
Проходя через плац, я думал о том, что все-таки правильно выбрал службу. Где бы еще такое простили? Какой он все-таки мужик – наш капитан! По дороге мне улыбалась вся часть. Вчера определенно что-то было. Но тут каждый день что-нибудь бывает. Надо лишь переждать шум до нового инцидента.
Зайдя в госпиталь, я очутился в темном коридоре, где только и было что слышно:
– Господи, как же хочется ее потрогать! Просто погладить ей волосы! Неужели я многого прошу?
– Волосы?! Да я бы лизал ей ножки! – звучал голос в ответ.
– А я бы отдал все, чтобы просто полежать с ней рядом под пледом, – причитал третий.
– Сегодня мне снилось, что мы вместе под лампой читаем Бунина, – включился в разговор четвертый.
– Ребят, вы о чем? – подойдя к первому обезумевшему, в недоумении спросил я.
– Ты что? Не видел ее? – отозвался перебинтованный, как мумия, солдат.
– Кого ее? – недоумевал я.
– Нашу богиню. Да вот же она как раз!
Стройная темноволосая девушка в белом халате шла по коридору, а за ней плелась вереница покалеченных воздыхателей. И каждый больной по ходу ее движения присоединялся к колонне.
– Вы про эту? Бледную? Непричесанную? С синяками под глазами?
– Конечно! А сколько дашь? – спросил меня одноногий.
– Что дам?
– По десятибалльной шкале, конечно!
– Ну, даже не знаю…
– Не знаю! – передразнил меня он. – Глаза протри, опойка! Десять из десяти. Не меньше!
– Да ну вас, – махнул я рукой и направился прямиком к доктору.
 Доктор встретил меня очень тепло, как раскаленная каменка вчера в бане.
– Наслышан про твои вчерашние похождения, заходи… – строго посмотрел он на меня.
– Даже вы?
– Даже. Ну, давай показывай, с чем пожаловал.
Я протянул ему обожжённую руку, а он протянул мне навстречу свою и громко захохотал.
– Ну ты и отжёг! – неистово продолжал он.
 Мне было не до шуток, поэтому я молча ждал, когда он успокоится. Придя в себя, он начал внимательно ее осматривать и бубнить что-то под нос, будто гадал.
– Ну как там?
– Ничего, жить будешь… Вот тебе мазь Вишневского, чтобы сам перевязывал.
– А от головы что нибудь есть?
– Она и от головы, она и от жопы… – довольно зашевелил усами седой врач и протянул флягу со спиртом.
– А вот за это спасибо!
– А за мазь?
– Пока не п… – я сделал жадный глоток… и выдохнул… – проверил, не скажу. Чтоб не сглазить.
– Каким же ты, Бобырев, стал суеверным.
– У нас по-другому нельзя. Ерохин вот позавчера сказал, что «завтра» с девушкой встретится. И на тебе – встретился! Да на своих похоронах. Упокой Господи… – и сделал еще жадный глоток. – Будете? – спросил я, протягивая флягу. – За упокой.
– Пожалуй, воздержусь…
– А что это так?
– Мне еще отец говорил: «Чтобы нормально жить – нужно выбрать только две радости».
– И что вы выбрали?
– Баб и водку!
– Так в чем же дело?
– Тогда я еще не знал, что работа тоже бывает в радость –  на том и погорел . А теперь… С работой сам понимаешь… А жену я люблю больше.
– Ну как знаете…– сказал я и развернулся.
– Не забывай мазать! – сказал доктор вслед.
– Мне мазать нельзя! Позади Москва!
– Балагууур! – протянул он и хитро пошевелил усами.
После фельдшера я оправился в столовую. На входе висела афиша. На плакате была нарисована самодовольная обезьяна в шляпе, которая с важным видом приглашала в цирк. Как только ребята об этом узнали, они тут же окружили Главу Исполкома и стали просить «дать денег». «Каждый год одно и то же!» – подумал я.
На завтрак давали все ту же кашу с маспом. От ее вида меня чуть не стошнило. Сушняк был дикий, жевать не хотелось, поэтому я просто взял два чаю с супом. Товарищи сидели за столом как ни в чем не бывало. Будто вчера ничего не произошло! От этого на душе у меня стало мерзко, и я отсел от них подальше, стараясь даже не смотреть в их сторону. Они обсуждали извечные темы: оружие, службу, тактику ведения и неведения боя.
Когда дело дошло до пушек, Раков заявил, что самый важный показатель – целкость. На что Сычев незамедлительно среагировал и начал утверждать, что если калибр крупный и длина ствола позволяет, то можно вообще не целиться. «Вот и нет! – закричал Раков. – Главное, уметь стрелять, а чтобы поразить противника, хватит и одного осколка». Разгорелся спор… Дебаты ни к чему не привели, и, как обычно, все закончилось разговором, как познакомиться с девушкой в части. Там, где женщин видели только на картинках.
«Опять нытье».
Я телебонил содержимое в тарелке и никак не мог заставить себя поесть. После серии неудачных взлетов и падений я бросил ложку, допил чай и с кислой миной и звенящей головой отправился на инструктаж. На старые дрожжи меня развело еще сильнее.
После обеда начался стандартный монолог, где капитан обозначал боевую задачу: «Летите «туда», да разбомбите «то», уничтожьте пару танков и скорей возвращайтесь «назад»… «Очередной набег очередного дня, – думал я. – Скука». Во время слушаний меня разморило еще сильнее. После этого капитан Вертухаев приказал отправляться на построение, где надо было опять стоять «так» да говорить «эдак»… Мы с товарищами выстроились в ряд, а капитан расхаживал мимо нас и внимательно осматривал. Когда очередь дошла до меня, он нахмурился и задал вопрос:
– Бобырев, что врач сказал?
– Ожог, товарищ капитан. Жить буду!
– А почему на ногах не стоишь?!
– Принял обезболивающее, товарищщщ…
– Снимаю тебя сегодня с дежурства. Ракова, разумеется, тоже. Беспилотников мы еще не придумали!
– Мы тут все беспилотники, товарищ капитан,– очередной раз сострил на больную тему Раков.
– Отставить!
– Так точно. Отставить, товарищ капитан! – отчеканил перекошенный от смеха стрелок.
– В общем, так, сегодня отпускаю тебя в увольнение на неделю. Можешь в госпитале отлежаться или домой съездить. На свой лад.
– А кто же отряд поведет? – спросил я, негодуя от того, что только вчера занятый мною пост перейдет в другие руки.
– Звено поведет лейтенант Сычев.
– Так точно, – промямлил новоиспеченный командир, проглотив последнюю букву.
– А ты иди, отлеживайся.
– Ребят, всё, расходимся!
Глядя, как мои товарищи разбегаются по своим машинам, мне стало еще грустнее, и я опять решил выпить.
После этой процедуры я стал намного решительнее. Меня раздирало чувство несправедливости. Чтобы от него избавиться, мне нужны были «уши», и потому первым делом я отправился к напарнику. Довольный Раков, получивший незапланированный отпуск, сидел на плацу и передразнивал кота. Я посмотрел на него с презрением и жалостью.
– Ты так и будешь тут сидеть, пока «наших» крошить будут?
– Буду! – сказал он и схватил котика за лапы, и начал кружить его в Вальсе.
– Шкура ты! Вот кто! – с заплетающимся языком сказал я.
– Ты слышал, кот Афанасий? Не только к тебе так обращаются!
– Так ты пойдешь?
– Нет, – сказал он и улыбнулся.
– Ну и катись! – с обиды закричал я.
– Ты слышал, кот Афанасий? Командир приказал нам окотится! – и залился звонким смехом.  Кот смотрел на него с мольбой этого не делать.
– Ты бы и собаку «окотил!» – уже со злостью выпалил я. И как только отошел от него – сразу пустился в бег.
«Ну да! Щас! Сычева! Командовать! Чтоб из-за моей слабости весь взвод положить?! Ну уж нет! Не бывать такому!» – подумал я и бросился к самолету.
– Крысокунов! Готовь самолет! – закричал я своему механику.
– Ты как без Ракова-то, командир?
– Я сам! Я сам справлюсь!
– А кто тебе хвост прикрывать будет?
– Мне никто! Никто не нужен! Особенно этот трус! Только небо и я!
– Почему трус, был же приказ? Да и какой дурак к тебе сядет! Ты же на ногах не стоишь!
– А зачем мне ноги? Мы же не пешком летим! Тапку в пол и погнал!
– А то, что рука вся замотана! Чем рулить-то будешь?
– Левой! Эта «незнакомка» меня никогда не подводила!
– Ты же разобьешься, остановись!
– Плевать! Я буду мстить! Я должен мстить! За Ерохина!
– Ну как скажешь. Но капитану я все равно доложу, – сказал Крысокунов и развернулся.
– Держись, Ваня!– закричал я и плюхнулся в кабину! – От винта! – скомандовал я и закрылся внутри.
Мотор заревел, и я первым оторвался от полосы. Отряд покорно следовал за мной. Я как Цезарь вел свой легион на смерть.
Пока я летел по прямой, было «еще куда ни шло», но когда увидел вражеские зенитки, сразу принялся вилять из стороны сторону, выполняя «бочку». Во время маневров меня укачало так, что я вывернул остатки обеда на фару. Чтобы немного освежиться, я сделал пару глотков воды, и меня размазало еще сильнее. Я уже не мог толком выговорить ни слова. Я просто бил «земных» фашистов и бормотал невнятную ахинею, типа: «Сейчас вдарим по тянкам…», и начинал довольно хихикать. Я летел на противника со смелостью камикадзе, игнорируя вражеские пули, по всей видимости, стирающие, как терка морковь, остатки моего звена. Я очнулся тогда, когда понял, что нажимать на гашетку было бесполезно: вместо громогласного «дыдыщ» было жалкое «тыцтыц».
Как только я решил, что пора заканчивать, мне на встречу вылетел истребитель. Похоже, это был «Мессер». Мы летели лоб в лоб.
«Неужели он?» Я не был уверен, так ли это на самом деле. Может, это спирт играл с моим сознанием. Да и сам я ни разу не видел его вживую. А кто видел – уже не мог рассказать об этом. Я встретился с ним глазами и понял, что оказался прав. Фашисты называли его «Властелин Неба», мы же просто – «Черный Властелин». Это был настоящий ас. Он отправил уже три десятка наших, среди которых был и мой друг Ванька. А теперь, похоже, настал и мой черед. Мое сердце сжалось. Сжалось, как и многое другое. Он смотрел на меня так, будто хотел просверлить во мне дырку. Учитывая, что его глаза работали в паре с крупнокалиберной пушкой, он мог себе это позволить.
Он стрелял в меня, и мне нечем было крыть. К счастью, серьезных повреждений не было. Он бросил на меня свою тень, и мы разошлись. Я знал, что он имеет преимущество во всем: скорости, вооружении, тактике. Учитывая, что Раков уже не прикрывал меня с тыла – ситуация становилась критической. Я резко зашел в мертвую петлю, чтобы оглядеться, и увидел, что он пошел на разворот. Поэтому, чтобы уйти от преследования, я стал набирать высоту в надежде затеряться в облаках и тем самым спастись. План сработал, Черный Властелин отстал от меня, и я благополучно скрылся.
Я летел сквозь облака, и как только вынырнул, меня сразу ослепило солнце. Я потерялся, тут же нырнул обратно и штопором полетел вниз. Почти у самой земли я оглянулся по сторонам и увидел, что никого рядом не было. Связи тоже.
 Тогда я решил возвращаться на базу. Мне чрезвычайно повезло, что бой завершился над нашими позициями. Я с облегчением выдохнул и, как только сказал: «Пронесло», получил пулеметную очередь в корпус. Двигатель внутреннего сгорания превратился во «внешнего». Соскочить не удалось – крышку намертво заклинило. Теряя управление, я начал вытягивать самолет, чтобы хоть как-то приземлиться. Мне удалось выпустить шасси, и я начал снижение над полем, лежащим за линией фронта.
От страшного удара я потерялся.

Воздух I

Двумя днями ранее

Светало. Моросил дождь. Я бежал сквозь чащу: ветки больно царапали лицо и противно обдавали ледяными каплями. Погони не было. При побеге положено, чтобы догоняли… чтобы все слилось воедино: лай собак, лучи прожекторов, свист, рев моторов и автоматные очереди. Но в моем случае, полагаю, крики и выстрелы были уже после того, как я пересек реку, нарвал ромашек, сплел венок и хорошенько вздремнул.
 Постепенно из паркового лес превращался в дремучий. Сначала передвигаться было легко – по небольшим лужам новые сапоги всего лишь хлюпали. А потом, когда земля плавно перешла в болото – стали уже громко чавкать, увязая в липкой жиже, не давая сделать и шаг. «Прям как в обед в интернате. Ну ничего, когда «второе» закончится, начнут опять хлюпать», – успокаивал я себя.
Вскоре я действительно выбрался на сушу и увеличил темп. Оказавшись в редколесье, я внимательно осмотрелся по сторонам. Похоже, «хвоста» не было. Как только я присел на пенек, чтобы отдышаться, меня тут же встревожил резкий голос:
– Кто такой?!
– Это я! Яшка! Я свой! – закричал я машинально.
– Ты что там делаешь?
– Отдохнуть присел.
– А ну, медленно подойди с поднятыми руками!
– А куда подходить?
– На голос иди, болван!
Когда я подошел к говорящей елке – увидел, как сквозь ветки на меня уставились три ствола, среди которых был только один елочный.
– Откуда ты взялся?
– Из плена бежал.
– А почему форма фашистская?
– Это трофей! Сейчас все объясню!
– Начальству будешь объяснять! – сказал он и вышел из укрытия. Это был молодой офицер в камуфляжном костюме. Он опустил ствол, подошел сзади и принялся связывать мне руки.
– А это еще зачем? – удивился такому приему я.
– Чтоб не убежал.
– А почему не ноги?
– Молчать! – закричал он и поддал мне прикладом в спину.
В тревожной тишине он вел меня через потайные тропы в сторону лагеря. Через каких-то полчаса я был благополучно доставлен в «нашу» часть на допрос.
Вокруг было непривычно много людей, и все с любопытством косились на меня, так как приняли за "чужого".
– Откуда ты такой взялся? – спросил меня зрелый гладковыбритый мужчина в звании капитана.
– Из плена бежал, товарищ капитан.
– Это какой же тут плен? Рядом с линией фронта? – с подозрением спросил он. – Да еще и с немецкой формой!
– Меня полицаи взяли, товарищ капитан. Поймали без штанов, вот и форму выдали!
– Что?
– Они меня поймали, пока я на пожар смотрел. Сначала приняли за партизана, но во время обыска нашли мои прослойки и отстали, товарищ капитан.
– Какие еще прослойки?
– Жировые. Я же работал в диверсионной группе. Всю зиму разграблял продовольственный склад. Пока его не нашел, был как скелет, а теперь вон, поглядите – пуговицы расстегиваются. А кругом же война, голод.
– А взяли зачем?
– Майор ихний посмотрел на меня и сказал, что, мол, если я не военный и не партизан, значит ихний новобранец. Я не сопротивлялся и притворился дурачком, и что странно – они мне поверили! И сказали, что там как раз «такие» нужны, обещали выдать форму и содержание.
– И как тебе?
– Да так... Форма оказалась хорошей, а вот содержание подвело. Полбуханки хлеба да тарелка супу. На складе было куда сытнее. Но таких сапог я еще в жизни не видел: легкие, удобные, теплые! Уууххх. Без них я бы болота не перешел!
Капитан внимательно осмотрел мои новые сапоги и почесал затылок.
– А как сбежал?
– Подождал, пока они нажрутся, потеряют бдительность и уснут!
– Складно все. А куда путь держишь?
– К вам и держал! Возраст в прошлом году был не призывной, а теперь в самый раз.
– А сколько тебе?
– Девятнадцать.
– А что ж не сорок два?
– Приврать я, конечно, могу, но совесть имею.
– А звать как?
– Яшкой!
– А фамилия?
– Нет у меня фамилии. Беспризорник я. Пока еще не придумал.
– А что Карасика не возьмешь?
– А кто такой этот Карасик?
– Пионер–герой! Вечная память! – сказал он, и все в помещении хором повторили: «Вечная память», сняли головные уборы и опустили головы вниз.
– Пожалуй, торопиться не буду… подумаю, – с неохотой выдавил я.
– Как знаешь! А меня – капитан Пискарев, – сказал он и протянул руку. Ну тогда пошли к генералу, он посмотрит на тебя и решит, что с тобой делать.
Вскоре мы подошли к штабу. Это было хорошо замаскированное бомбоубежище. К счастью, генерал Верхоглядов оказался на месте и пригласил войти. Войдя в помещение, капитан отдал честь и тут же отрапортовал:
– Товарищ генерал! Мы тут на границе вот кого задержали.
– А я ни куда и не торопился! – скептически заметил я и улыбнулся.
– В смысле – поймали!
– Я сам к вам пришел! Добровольно! – возмутился я.
– Стало быть, добровольцем хочешь? – уточнил генерал.
– Именно так!
– Ну и кем служить собрался?
– Зенитчиком.
– А почему это сразу туда?
– У меня с Люфтваффом свои счеты! Эти сволочи наш интернат взорвали! Весь! Подчистую!
– А ты как жив-то остался?
– Мне повезло, я «до ветру» тогда сходил.
– Ты рассказывай, как дело было, рассказывай…
– Стою я, значит, в подвале, закуриваю папироску. У вас, кстати, есть покурить?
– Да, вот, держи, – сказал генерал Верхоглядов, протягивая портсигар.
– Спасибо, товарищ генерал.
– Продолжай сынок, продолжай…
– Так вот. Закуриваю я, значит, и как поплохело мне: живот так скрутило, что аж голова затуманилась. Прям в глазах потемнело. Даже цигарку выронил. А обычно, товарищ генерал, такого не происходит, чтоб я цигарку-то выронил: я имущество-то свое больно крепко берегу. Один раз даже реку переплыл и окурок не смочил…
– Ну, дальше, дальше давай! – в нетерпении закричал адъютант.
– Ну я, значит, и побежал на улицу. А все почему? Много есть любил, товарищ генерал. Ел все в подряд... Вот и наелся. Приспичило так, что сам как истребитель полетел. Ну и устроился я, значит, там – уселся. И тут взрыв! Понимаете?!
– Понимаю. У нас тут повара сменили. Только сегодня отпустило...
– Да я не о том! Взрыв был! Настоящий! Они дом взорвали! Наш интернат! Со всеми сразу! И воспитателями, и воспитанниками! Один я остался! – сказал я и разрыдался.
–   Трагедия-то какая, сынок. Соболезную… – сказал генерал Верхоглядов и крепко затянулся.
– Яш, а с чего ты взял, что это самолет был? – уточнил капитан.
– Так, а кто же еще?
– Ну вот скажи, зачем ему понадобилось бомбить гражданский объект?
– Видать, знали они все! – утирая слезы, сказал я.
– Кто? Что знали?
– Стало быть, немцы! Фашисты эти! У нас же там партизаны склад взрывчатки устроили! В подвале. Я как раз его охранял, дежурил.
Генерал с капитаном удивленно переглянулись. После чего Верхоглядов подошел ко мне, положил руку на плечо, аккуратно вытащил цигарку из моих рук и ласково сказал:
– Ну, ты не горюй, сынок. Все еще наладится. Человек как хурма: чем больше бьется, тем скорее созревает.
– Ну тогда иди, Яш, обустраивайся, – сказал капитан.
– А куда вы меня назначите?
– Пока на кухню пойдешь, к службе привыкнешь, а там разберемся.
– На кухню – это хорошо. Кухню я люблю.
– Да, да, мы уже поняли, – сказал добродушно товарищ капитан и хлопнул меня по плечу. – Только это! Форму надо сменить. Прихваткин, выдать ему форму!
– Есть выдать форму, – отчеканил адьютант.
– А сапоги оставить можно?
– Отставить!
– Ура! Оставить! – обрадовался я.
– Ну оставь, раз так, – сказал генерал Верхоглядов, тяжело выдохнув и закатив глаза, после чего они опять переглянулись с капитаном.
Через каких-то полчаса я стоял уже в новом обмундировании на кухне и незамедлительно выполнял боевую задачу по очистке картошки.

Воздух II

На следующий день капитан Пискарев пришел меня проведать. Он застал нас в столовой, зависшими над кастрюлей.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – отчеканили мы, отдав честь половниками.
– Как продвигается служба?
– Колдуем, товарищ капитан!
– Ну как он тебе? – спросил он повара Ивана Семеныча.
– Да дикий он какой-то. Как картошки облопается – довольно урчит, на табуретке раскачивается, а как мимо самолет пролетит – рычит и двигает тазом. Сначала сидит, будто с собой борется, а потом бросается на улицу и швыряет в него картошкой.
– Ну это ничего, пройдет. У него же травма. А как успехи?
– По кухне?.. Да никак.
– Почему же, готовить не умеет?
– Да умеет вроде, но только для себя. А мне кто помогать будет? – с укором продолжал Иван Семеныч.
– Яшка, ты почему не для всех готовишь, а?
– Я бы и рад на всех, да только Иван Семеныч запрещает!
– Что?
– Он все самодеятельностью занимается! А у меня рецепт! Одобренный!
– А по нему у меня руки не подымаются! Я эту стряпню сам жрать не могу и другим не советую. По этим рецептам только тараканов травить! «Первое» – вообще одна вода. Хлебаешь да пытаешься угадать, из чего оно: то солинку, то перчинку нащупаешь, то волокна какие… А если целую картофелину найдешь – считай повезло. Но чаще везет на волосы повара!
– Неправда! – запротестовал Иван Семеныч. – Я же колпак ношу!
– Ага! Волосы-то из бороды! Суп с бородой! Куда это годится? «Второе» разварено: тает во рту – жевать нечего. Ешь, ешь, а через час опять жрать охота! Вроде и много, а наесться никак не удается. Все разжевано, как детское питание. А как жирно! Аж в рот не вломишь!
– А вы почему так готовите, Иван Семеныч?
– Так все по рецептику! Четко! По инструкции! Как деды учили! Но с учетом нехватки продуктов получается «это». И продукты-то, к слову сказать, несвежие! Да и вообще, я больше по голубцам специалист! – оправдывался Иван Семеныч.
– Так ведь не станок же, можно и придумать что. Добавить! – порицательно сказал капитан.
– Так я и стараюсь! Всю голову вчера ломал и таки надумал лаврушку сбросить.
– И как, удалось?
– Не решился, товарищ капитан, – сказал он, опустив виновато голову. – Тут торопиться нельзя! Позади Москва! Пока приказы генерал не подпишет – "ни–ни"!
– Генерал из-за твоей стряпни опять из строя вышел!
– Ну… желудки у всех разные…товарищ капитан. А Яшка, если готовить не хочет, пусть тогда хоть картошки начистит!
– Я уже сегодня начистился, – тяжело вздыхая, сказал я.
– Ну да, – жаловался повар. – Как позавтракает, сразу на перекур идет. А как покурит, давай картошку чистить. А чистит, чтоб самому сожрать! А как нажрется, делать ничего не желает - ложится спать. А как просыпается, жрать сразу хочет. Только и курит, в общем!
– В работе самое важное – перекур! Чем они больше, тем выше производительность! Надо успевать обдумать, что делаешь! Про «семь раз отмерь» слышал? – возразил я повару.
– Лодырь!– закричал он в гневе.
– Станок! – заорал в ответ я и бросил в него половник.
Он достиг своей цели, и повар в страхе скрылся за плитой.
– Отставить!– закричал Пискарев. – Что это ты устроил? Тут тебе армия, а не интернат!
– Так точно. Понимаю, – виновато выдавил я. – Но что же мне делать, если душа не лежит?
– Надо себя заставлять! – завопил повар, почуяв поддержку, и высунулся из-за укрытия.
– Интересно как? Меня заставляли воспитатели, мастер цеха, фашисты. Одни – кровать заправлять, вторые – работать за идею, третьи – Родину продавать. И всегда они были в большинстве! И хорошо вооружены: линейками, указками, разводными ключами и даже автоматами! И не смогли. Никак им не удалось! Так куда же мне до них? Такому босому да щуплому.
– Понятно…– выдохнул капитан и зарылся в кисете.
– А табачку у вас не найдется, товарищ капитан? – учтиво спросил я.
– Найдется, держи вот.
– Благодарю, – сказал я и театрально поклонился.
– Товарищ капитан, выдайте ему, наконец, табак! Он уже всех в полку замучил стрелять! – взмолился повар.
– Я бы рад, да не могу. У него документов нет!
– Батюшки! А как же числится?
– Как сын полка!
– Так выдайте!
– Не могу! У него фамилии нет!
– Беспризорник! – вклинился я в разговор.
– Так, может, тебе Карасика взять?
– А что сделал этот Карасик?
– Подвиг, Яшка, подвиг! Пионер–герой! Вечная память! – пояснил он и снял колпак.
– Вечная память, – сказал капитан и снял фуражку.
– Ну, даже не знаю, странная она какая-то…еще подумаю. Вы уже второй, кто посоветовал. Если кто третий предложит, то точно возьму.
– Ну как знаешь. Учись главное, и все придет, – добавил повар.
– Ну и что же с тобой делать, сынок? – выпуская дым, спросил капитан.
– Зачислите меня в другой отряд. Ведь где-то же есть работа и для меня?!
– А делать-то ты что хочешь?
– Зенитчиком хочу! На пулемет!
– Да я помню. Но мал же еще. Стрелять-то умеешь? – спросил он меня.
– Умеет, – вмешался повар, – у меня за смену пол кисета ушло.
– Ну тогда запишу тебя в ученики к Селедкину. Он первый зенитчик в полку.
– Благодарю, товарищ капитан! – сказал я и начал снимать фартук.
Ох, спасибо партии! – сказал довольный повар и закурил.

Воздух III

Когда мы с капитаном вышли из душной столовой, мне сразу стало легче. Мы молча двигались в сторону укреплений противовоздушной обороны.
– Так, Селедкин, сюда! – приказал капитан молодому офицеру невысокого роста с редкими усиками.
– Так точно! – закричал зенитчик, подбежал к нам и вытянулся по стойке смирно.
– Вот тебе новобранец! Зовут Яшкой. Толковый парень. Ты ему про свое ремесло все расскажи да покажи. Понял?
– Так точно! – отчеканил он и жестом пригласил меня следовать  за собой.
Когда мы подошли к орудию, я не выдержал и сразу приступил к делу.
– Показывай!
– А стрелять-то умеешь?!
– Умею, сам капитан оценил!
– Ну, заливай мне, ага! От горшка два вершка!
– Не веришь, твое дело! Но ты учи, как товарищ капитан велел!
– Ты сначала мне водички принеси, тогда и посмотрим, – и протянул мне флягу.
Впервые в жизни я с усердием выполнил задание, что называется «со всей страстью», поэтому был очень доволен. Я торжественно вручил ему флягу, ожидая результат. Селедкин взял ее из моих рук и брезгливо посмотрел внутрь.
– Ты откуда ее набрал?
– Из колодца. Черпал из самой глубины! Всю цепь размотал! – с неподдельной гордостью выдал я.
– Небось, об дно стукнул! Да?! – выпалил он. – А теперь мне этот песок глотать?! – сказал он и демонстративно вылил содержимое на землю. – Эх ты, дурья башка, надо было из ключа… Иди давай!
Я тут же отправился во второй заход.
– Ага, как же, – сказал я и начал качать воду, не забыв по пути немного ополоснуть флягу из собственных запасов. – Так-то лучше! А то не гоже лейтенанту из грязной пить.
Когда я принес ему воды, Селедкин вновь брезгливо прищурился, глотнул немного и, прополоскав рот, выплюнул.
– Чем-то отдает... Откуда такую взял, а?
– С ключа набрал, товарищ лейтенант! Я ее качал да прокачивал. Застойную слил, прохладную нацедил.
– Болван! – и опрокинул содержимое фляги.
– Так вы же сами велели!
– А сам подумать не мог?
Наш диалог прервался: раздался вой воздушной тревоги.
Лейтенант прыгнул на сидение и передернул затвор.
Я смотрел и запоминал каждое действие. Трассирующие пули указывали, под каким углом и куда ложатся снаряды. Лейтенант стрелял очень много. Но своей цели так и не настиг.
– Ну как, видел? Понял, что делать надо?
– Мазать?! Примерно… Но может, вы все-таки объясните?
– Балда! А может, ты все-таки принесешь мне нормальной воды? Но только с ключа не неси! Слишком прохладная... Ты мне давай кипяченки тащи! Из столовой!
Я вновь побежал наполнять флягу. Приказ есть приказ. Служба!
На кухне меня встретил Иван Семеныч со своим новым помощником. Он криво улыбнулся и прокомментировал мой «приход», показывая на меня пальцем:
– Смотри-ка, вон любимчик капитана идет!
– Кто обзывается, тот сам так называется! Сам идиот! – закричал я и швырнул в него половник.
Они в панике бросились в рассыпную, описали пару фигур по кухне и снова ссыпались у плиты, нырнув за нее, и затаились. Зачерпнув из кастрюли с кипяченкой, я скрылся в подсобке, и моя диверсия повторилось, но на этот раз фляга мылась не под душем, а в ванной. Я дошел до позиции и торжественно вручил ее.
 – Что-то соленая сегодня она! И теплая! – отхлебнув немного, заключил Селедкин.
– Прямо с кухни, товарищ лейтенант! Такая лучше утоляет жажду! Меня кавалеристы учили.
– И то верно, – сделав жадный глоток, он крякнул от удовольствия. – В жару самое оно! То, что доктор прописал!
– Прописал, –  повторил я.
Жара действительно стояла страшная. Лейтенант осушил ее залпом и наконец-то принялся за мое обучение.
– Вот как ты думаешь, а? Разве выйдет из тебя толк? Столько ошибок! Никак не выйдет! Пришел тут ко мне. Стоишь, сутулишься, руки трясутся! Как стрелять-то будешь, а? Тебе только небо дырявить. Ой, что-то живот прихватило, – его лицо сильно исказилось. – Постой пока здесь! Только ничего не трогай! – затараторил он на бегу.
– Так точно!  – воодушевлённо сказал я.
Пока я спокойно докуривал табак, впопыхах оставленный лейтенантом, Селедкин отсиживался в туалете. Под аккомпанемент его выстрелов раздался вой воздушной тревоги. Через какое-то мгновение в небе развязался бой. Все вокруг забегали, раздались крики, и я, недолго думая, бросился за станок. Я долго пытался взять кого-нибудь на прицел, но мне никак не удавалось. Самолеты в небе таяли на глазах, а я так и сидел без улова. Когда последний из них покидал поле боя, мне наконец-то свезло. Я нажал на гашетку и увидел, как его хвост задымился, и он начал стремительно терять высоту.
Мои руки тряслись от эйфории. Мне удалось отомстить. Отомстить хотя бы одному. Одному гаду. Адреналин разогнал кровь по всему телу, и я, весь красный как рак, вытер пот со лба. Придя немного в себя, я с радостью закричал:
– Ура! Ура! Сбил!
Но тут же ко мне подбежал лейтенант со спущенными штанами и закричал еще громче:
– Кто стрелял, мать твою?!
– Я стрелял! Я стрелял!
–  Ну, ты попал! – неистово орал он.
– Попал, попал! Точно попал! Я видел! – пытаясь его перекричать, запрыгал я на месте.
– Я тоже! Тоже видел! Идиот! Ты кого сбил, придурок?!

Конец первой части
Александр Валюшевский, 2019.