Едкий запах авиационного керосина. Для Алексея он уже давно стал запахом свободы. И даже рука на открытом штурвале немецкого мессера лежала непривычно свободно, в отличии от старого знакомого, Миг-3. Свобода! Первый раз за долгие месяцы плена голова готова была закружиться от нахлынувших чувств.
А всему причиной стала немецкая дотошность в вопросе использования пленных. Конечно сразу к военным объектам никого не подпускали, использовали на мирном производстве, строительных работах. Но когда Алексей зарекомендовал себя как образцово-показательный исполнитель для расы голубоглазых господ, было решено воспользоваться его навыками летчика и перевести в мастерские около военного аэродрома.
Ну а дальше дело техники и везения. И вот оно, небо, родное!
То, что именно небо ему родное, а не партия и комсомол, Алексей понял еще в школе. На него давил потолок класса, стены коммуналки из-за которых постоянно доносились чужие голоса. Даже плечо идущего рядом во время пионерской линейки друга Андрюшки давило на него. И Алексей понимал, что только там, в небе, он может быть один, делать что хочет и никто ему не помешает.
Так и начались годы упорного труда, военное училище, потом служба. А потом был первый одиночный полет, первый раз Алексей контроллировал свою жизнь, он буквально ощущал кончиками пальцев свою власть над самолетом и над судьбой. И пусть после приземления его опять ждали душные аудитории и давящие плечи товарищей- это чувство он уже никогда забыть не мог.
Началась война. Первые недели паники, уничтоженные на аэродромах самолеты. Серые пыльные недели на земле, в кузове трясущегося грузовика, без цели, без неба. Один день сменяет другой, а картина остается все той же. Все как в забытии, как при лихорадке. И вот новое назначение, самолет. "Товарищи, бейте фашисткого гада!"" Да хоть самого сатану, только дайте, дайте туда, в небо, скорее!
И вылет за вылетом. Еды мало, сна мало. Но главное горючего, горючего мало. Только бы горючее было, и тогда в небо, без сомнений, оставляя за спиной аэродром, пыль, политрука с его вечными беседами... А все остальное- черт бы с ним!
А потом чертов Ганс, вынырнувший из-за спины. И снова земля, пыль, власовский прихвостень с беседами...
И вот снова родное небо, снова чуть руку повернул и самолет дернулся, отозвался. Он твой, родной, никому его у тебя не отнять. Фронт вроде остался позади, можно садиться, тут уже свои. Но горючка еще есть, можно подышать немного этим керосином, еще чуть-чуть пожить ...
Все, пора садиться, поле подходящее Алексей давно заприметил. Да и свои соколы скоро подтянуться, не хватало плен пережить, чтобы над родной землей погибнуть.

Алексей сажает самолет, вылезает из кабины и тут же слышит щелчок затвора и ломанный русский голос:
-Хенде хох!

Свободы Алексей не увидел еще долгие годы...